Но говорили старухи, что вряд ли какая из женщин, потрясенных красотой человека рода Вэла, согласилась бы с легким сердцем войти в его чум, — настолько непохож был Мэбэт на тех мужчин, которые окружали женщин тайги, так же как их матерей и матерей их матерей. И если бы не помнили люди отца и мать Мэбэта, то, наверное, сочли бы его подкидышем неведомого народа. Когда-то, рассказывали старики, много чужих племен прошло сквозь тайгу, но те времена были так давно, что ни самих народов, ни имен их никто из ныне живущих не помнил.
Ходил слух, что мать Мэбэта обольстил кто-то из богов или духов, и чтобы муж не убил ее, когда откроется обман, бесплотные загнали его в болото и утопили. Случилось это, когда мать ходила беременной и жаловалась родне на невыносимо тяжелый живот. Мэбэт знал о россказнях и благосклонно их не оспаривал. Он мало думал об удаче и славе — они приходили к нему сами и потому ничего не стоили. Больше всего он любил думать о себе, со временем это стало одним из главных его удовольствий.
Бывало, пробовали укорять любимца божьего:
— Почему ты, имеющий силу, не имеешь богатства и знатного имени? Ты бы мог стать вождем и был бы лучшим вождем из всех, какие были и будут.
Мэбэт благодарил за похвалу и не удостаивал ответом. Это злило людей.
— Ты презираешь нас и даже самым почтенным не оказываешь уважения.
— Разве почтенным мало уважения многих, что их задевает неуважение одного? — спрашивал он.
Тогда возмущение и злоба закипали в людях:
— Ты бьешь зверя в чужих угодьях, берешь чужое, ты — вор.
После таких слов улыбка опадала с лица Мэбэта, но отвечал он все так же ровно.
— Всякий человек берет столько, на сколько дано ему силы и разума. Не может младенец гнать зверя день за днем — его сил хватает лишь дотянуться до материнской груди. Сильный муж не станет охотиться на мышей, что шуршат в земле под ногами, — это унижает его силу. А что унижает силу, то ее уменьшает. Всякий род и племя получили угодья по своим силам, ибо тому, кто умел в охоте и храбр в войне, никогда не достанется меньше, чем он заслуживает. Поэтому я не беру чужого, а только свое и ничего свыше.
Люди ничего не могли сказать ему в ответ.
В год, когда Мэбэту исполнилось двадцать, был большой медвежий праздник. Сам, без помощников добыл он медведя, пировал в кругу старейших, и казалось, не старейшие ему честь оказывают, а он им. Ел Мэбэт мало, доброго разговора не поддерживал — встал раньше других и, слегка поклонившись на прощание, пошел смотреть, как род человеческий, барахтаясь в снегу, сам с собой меряется силой. Улыбка не сходила с его лица — прекрасного, как образ другого мира.
Люди, которые подобрее, говорили, что эта гордость — от молодости. Однако многие не верили, что с молодостью уйдет и гордость.
И так вот, прохаживаясь, услышал божий любимец, как за спиной кто-то окликнул его:
— Эй, малый, поди ко мне.
Обернулся Мэбэт, видит: на шкуре, разостланной возле больших нарт, старик лежит на боку. Видно, хочет встать, да не может.
— Помоги-ка мне на нарты забраться — ноги не ходят...
Мэбет взял старика на руки и бережно положил в нарты.
Старик долго смотрел на него, будто не мог налюбоваться красотой и здоровьем невиданного человека, и вдруг сказал, не отрывая взгляда:
— А ведь ты, малый, дурак.
— Отчего же, дедушка? — добродушно спросил Мэбэт.
— Ты не знаешь, что сердце твое сломается. Вякая вещь отыщется на земле и в небесах, нет только сердца, которое не сломалось бы.
Засмеялся любимец божий и пошел прочь.
Он прожил еще тридцать лет, но так ни разу и не сломалось его сердце. Хотя было в его жизни многое из того, что заставляет человека трепетать, падать и терять облик. Но Мэбэт не падал, не трепетал и не раз вспоминал старика с его пустым пророчеством. С годами любимец божий не утратил силы — все так же ловил стрелы на лету и не нуждался в товарищах для охоты.
Человек Пурги
Через два месяца после того праздника Мэбэт женился. Невесту украл, поскольку считал, что краденые девушки — образ силы мужчины и уже потому они лучше сосватанных по обычаю. Не раз помогал он в таких кражах некоторым своим сверстникам — не из дружбы, а ради забавы, — и дошло до того, что каждое похищение невесты люди считали делом рук Мэбэта.
Девушка, которую он выбрал, была красива. Но непутевый отец дал ей мужское имя — Ядне, или Пешеход, — чем отпугнул от дочери всех законных женихов. Юноши опасались, что с неженским именем приведут в дом неженскую, чужую силу. Мэбэт посмеялся над пустоверьем и предпочел именно Ядне.
Только с детьми ему не везло: жена ежегодно рожала девочек, умиравших одна за другой младенцами или по истечении немногих лет. Мэбэт хотел прогнать жену и взять другую, но, прежде чем он решился на это, Ядне снова забеременела и принесла ему сына.
В месяц ветров, когда от всеохватного снега земля и небо теряют свои различия, Мэбэт вошел в нечистый чум роженицы, взял в руки мокрое кричащее тельце, подержал немного, вернул его жене и вышел, не сказав ни слова.
Хадко, или Человек Пурги — такое имя дал наследнику любимец божий.
Он рос хорошим сыном. В двенадцать лет принес домой волка, в семнадцать загнал сохатого. Правда, не смог как следует спрятать добычу, и мясо досталось лесному зверью. Радовался Мэбэт, только одно смущало его душу — Хадко не унаследовал божественных черт своего отца. Он был статен и силен, но скуласт и черноглаз, как его мать. А главное — почитал людской закон: бросал гнать зверя, если тот забегал в угодья других родов, не ловил рыбу в чужих реках, уважал шамана и, когда случалось оказаться среди множества людей, низко кланялся старшим. Любимцу божьему не доставляло удовольствия видеть такое, но сына он не попрекал.
Была ли мать Мэбэта с кем-то из бесплотных или не была — все это оставалось только слухом. Но то, что Хадко уродился человеком и только человеком, не вызывало никаких сомнений. Вскоре Мэбэт убедился, что для его сына страх нарушить обычай сильнее, чем страх перед зверем, — на зверя Хадко шел со спокойным сердцем, и удача чаще бывала рядом с ним, чем далеко от него.
На празднике увидел Человек Пурги красивую девушку из рода Пяк и стал просить отца, чтобы он шел к ее родителям говорить о сватовстве и калыме.
— Тебе и вправду нравится эта девушка? — спросил Мэбэт.
— Правда, отец, очень нравится.
— И ты ее любишь?
— Да, люблю.
— Ты готов сделать ее своей женой, чтобы она рожала тебе детей, ты готов ее кормить и охранять?
— Я все сделаю для нее, ни один дух, ни один зверь не приблизятся к ней.
Небесные очи любимца божьего остановились на черных блестящих глазах сына. Он смотрел пристально, будто пытался найти в них близкие черты. Сын же искал в глазах отца только ответ и умолял небеса, чтобы этот ответ был “да”.
После молчания Мэбэт сказал:
— Если ты любишь эту девушку и готов охранять ее всю жизнь от духов и зверей — разве это не калым? Разве твое желание быть с ней не больше двух или трех десятков оленей, которые расселены по тайге и тундре на пользу каждого, кто может их добыть? Звери носят свои шкуры для того, чтобы ты взял их, когда тебе захочется, — зачем тебе калым? Чтобы доставить удовольствие старому Пяку, который жаден, как все люди?
Взгляд Хадко померк и стал тусклым, как талая вода.
— Отец, дай мне немного от твоего стада, — попросил он глухо, почти шепотом.
Мэбэт отказал.
— Ты не хочешь, чтобы я взял в жены ту девушку?
Хадко думал, что угадал волю отца, но ошибся.
— Нет, — сказал Мэбэт, — я не против, чтобы ты на ней женился. Она и в самом деле красива, я видел. Иди, бери ее, веди в наше становище. Я приму ее как свою невестку и буду с ней ласков. Только не проси у меня оленей, а тем более бисера, шкур и медных котлов. Ты знаешь, что я легко плачу и согласен платить за что угодно, но только не за слабость собственного сына.
— Что мне делать?
— Делай что хочешь. Свое слово я сказал, но мешать тебе не стану. Ты давно сделал семь шагов своего отца — зачем тебе советчики?
Так они расстались. Несколько дней Хадко не открывал рта, остервенело делал работу, которая была на нем. Мать спрашивала сына, что случилось между ним и отцом, но так и не дождалась ответа. Сама же Ядне боялась первой заговорить с мужем: любимец божий никогда не повышал голоса на жену, но и не разговаривал с ней без надобности.
