— Он плачет. Все дети плачут — твои собственные слова.
А это что? Дети так не делают. Оттолкнувшись головой от моей лодыжки, Дэниэл возил лбом по полу.
— Пожалуй, нам самое место среди акционеров «Тойз-Я-Ас». — Ключом от машины Стивен вскрыл следующий конверт.
— Стивен!..
Кажется, я близка к панике. У меня должно быть какое-то объяснение и какое-то… средство?.. чтобы остановить происходящее. Дэниэл, похоже, всерьез вообразил собственную голову половой тряпкой. Как бы на моем месте поступили другие мамы? Они все такие уверенные в себе и такие спокойные; хотя лично мне казалось, что у них и забот-то с детьми нет, разве что ребенок брокколи на тарелке оставит или обувь по дому раскидает. Уж конечно, ничего похожего на то, что происходило в этот момент на моих глазах. Дэниэл катался в истерике, да и я недалеко от него ушла. К моему ужасу, он попытался сунуть голову под ковер, будто специально, чтобы было еще больнее, — и, естественно, зашелся в крике.
— Стивен! Ты видишь?!
Но в этот момент с лестницы скатилась сияющая Эмили с Микки-Маусом в руках.
— У ребенка голова болит, только и всего, — отмахнулся Стивен.
Однако смотрел он, отметила я, только на Эмили — словно боялся увидеть то, что видела я. Дэниэл дополз до стены и изо всех своих силенок тыкался головой в угол комнаты.
Когда Стивен куда-нибудь уезжал — к примеру, в командировку, — я спала между детьми: Эмили с одного боку, Дэниэл с другого. Только так я могла откликаться на каждое их движение, ощущать тепло их кожи, зыбь их сновидений. Мне удавалось уснуть, только если оба рядышком со мной ворочались, время от времени пинались, а Дэниэл и плакал иногда — он еще не привык спать всю ночь без просыпу. Я не жаловалась на рваный сон. Поднимаясь с Дэниэлом среди ночи, я приветствовала покой темноты. Я жила с чувством, что мое сердце — это часы, заведенные дыханием моих детей, а кровать — наше убежище, где нас никто и ничто не тронет. Пока мы вместе, в тепле под одеялом, темнота безопасна и нежна как бархат. Паровозик Томас дремал в кулачке Дэниэла; слоновья семейка в цветастых цирковых попонах глазела на нас с тумбочки.
Поскольку в последнее время я вся на нервах (дерганая, как говорил Стивен, и, положа руку на сердце, я с ним согласна), прошлую ночь я так и спала — один ребенок слева, второй справа. Никак иначе мне бы не прийти в себя после истерики Дэниэла. Он был мне необходим рядом — притихший, безмятежный, любимый. Мне нужно было вновь ощутить связь с ним. Вряд ли Стивен это понимал — вряд ли хоть кто-нибудь понял бы, — и потому проснулась я чуточку виноватая, словно своим поведением выказала слабость духа и собственное ничтожество. Стивен провел ночь в кровати Эмили — односпальной и достаточно удобной, — но ему-то хотелось спать совсем на другом ложе. На работу он собирался в недобром отстраненном молчании, и, путаясь в его старом спортивном костюме, еще не готовая встретить новый день, я не сразу решилась с ним заговорить.
— Стивен… У меня не вышло найти няню на вечер. Так жаль…
— А ты искала?
Он одевался в шаге от меня, свежий и чистый, кажется, до хруста, как новенькая банкнота, с приглаженными, еще влажными от утреннего душа волосами. Поправил резинку трусов-боксеров, застегнул брюки и ремень. Согнулся пополам в позе спринтера на старте, чтобы завязать шнурки на ботинках.
— Конечно, искала. Позвонила нескольким.
Неправда — но другой отговорки не нашлось. Стивен собрался со мной сегодня вечером на какой-то деловой ужин, а я с ним ни за что не пошла бы. И речи быть не могло.
— Жаль, что так вышло. Прости, Стивен.
Извинялась я искренне, но не за свое нежелание сопровождать мужа на банкет. Я бы согласилась, честно, если бы не опасение, что кто-то заметит мой страх, мою глубочайшую тревогу. Прежде я не была затворницей, а теперь будто начисто лишилась способности общаться с людьми на вечеринках. Окружающие выглядели настолько нормальными, что я чувствовала себя какой-то полоумной.
— В последнее время я сама не своя…
— Чем этот парень занимается за шестьдесят пять фунтов в час, хотелось бы знать, — со вздохом отозвался Стивен.
— Кто? Джейкоб? Слушает. Я говорю, а он слушает. Джейкоб не виноват в том, что я не хочу с тобой идти.
— Ага. Так я и знал. Ты не хочешь.
Черт! Проговорилась.
— Да нет же, хочу, — соврала я с вымученной улыбкой.
Остановив на мне взгляд, Стивен покачал головой. Его пальцы заскользили вниз по безукоризненно чистой крахмальной рубашке, пропуская пуговицы в петли.
— Могла бы поговорить со мной. Обошлось бы куда дешевле.
— Он должен мне что-нибудь выписать. Валиум, например. Или прозак. Столько лекарств наизобретали, глаза разбегаются. — Попытка шутки тоже не удалась. Я настолько измучена, что из горла вместо смеха вырвался хрип.
Достав из шкафа галстук, Стивен вертел шелковую полоску в руках, пока не добился идеального узла, после чего спустился в прихожую, где на перилах лестницы висело его пальто. До меня донесся шорох, затем мелодичное звяканье ключей в кармане, и Стивен снова появился на пороге спальни, с пузырьком темного стекла в руке.
— Я рассказал одному из ребят на работе, что с тобой творится, и он принес мне вот это. — Пузырек мелькнул в воздухе и приземлился на постели. — Антидепрессант или что-то вроде того. Ну? Идешь сегодня со мной или нет?
— Или нет.
Таблетки я тем не менее спрятала в тумбочке.
Они длинные, эти таблетки, узкие и белые. И от одной-единственной штучки в голове закружился мелкий пух, а песня, услышанная по радио часов пять назад, ясно и четко зазвучала в ушах, забивая каждую мысль. Под такой аккомпанемент у меня никак не ладилась игра «Мой малыш пони» — фантазия отказывала, а Эмили требовалось продолжение истории, чтобы воспользоваться новенькой кухней для пони и надеть на лошадок новенькие сверкающие короны. Я все твердила: «Они пекут пирог для вечеринки», а Эмили упорно требовала: «Дальше, дальше!»
— М-м-м… Дальше?.. Они пекут… пирог?
Глазищи дочери укоризненно кольнули меня из-под насупленных бровей.
— Ну, маму-у-у-уль! — Эмили теряла терпение.
— Так, хорошо. Не пирог. Они пекут… торт?
Я отошла взглянуть на Дэниэла — и поняла, что его нигде нет. Кошмарная девичья поп-группа завывала в самое ухо, не желая умолкать. Я не только слышала этих девиц, но и видела, как они танцуют на сцене. В моей голове полным ходом шло светозвуковое шоу. Тщетно я затыкала уши пальцами и, прикрыв глаза ладонями, волчком вертелась на месте. Точь-в-точь как Дэниэл, когда сильно расстроен.
— Дэниэл!!!
Тишина в ответ. Дэниэл никогда не отзывается. Надежда на то, что, привлеченный моим голосом, он появится откуда-нибудь, тоже растаяла. Я поднялась в спальню, обшарила все шкафы и шкафчики. Дэниэл исчез в недрах дома, словно в брюхе у хищника. Мой сын обратился в Гудини и растворился в воздухе у меня на глазах. Я слетела вниз по лестнице, заглянула под все стулья, за все шторы, чувствуя, как с каждой секундой лавина паники подступает все ближе. Я металась от окна к окну, выискивая, которое из них открыто, я ползала по полу, боясь наткнуться на бездыханное тело сына, умершего от удушья, отравы или приступа неведомого недуга. В голове вертелся калейдоскоп неописуемых образов: разбросанные ручки-ножки, застывшие, как у статуи, остекленевшие глаза. Он умирал, мой малыш, а мне не удавалось его найти, сколько бы я ни наматывала круги по дому и сколько бы ни звала его, надсаживаясь.
— Дэниэл! ДЭНИЭЛ!
Сына по-прежнему нигде не было, но теперь уже дочь требовала внимания. Она скуксилась, будто ее отругали за баловство, обиженно выпятила нижнюю губу: вот-вот заплачет. Я подхватила ее на руки и, пристроив на бедре, продолжила поиски. Целую вечность спустя я нашла Дэниэла в душе: он катал своего Томаса по кафельному борту кабинки и, похоже, даже не заметил моего появления. Дернув дверцу, я усадила Эмили на край раковины и наклонилась за Дэниэлом. Он на меня не смотрел, он меня не видел, он тянулся к Томасу-паровозу, быстро-быстро сжимая и разжимая кулачки.
— Ты сказал, что сам можешь со мной поговорить! Вот и поговори!
Я позвонила Стивену на работу, включив детям «Телепузиков». (Абсолютно кретинская передача; с моей точки зрения, даже вредная, но Эмили в восторге от кремового автомата, который плюется розовой жижей, а уж в исполинских кроликах и вовсе души не чает.) Сидя у меня на коленях и не отрывая взгляда от телевизора, Дэниэл ежесекундно наклонялся вперед, почти к самому экрану. Эмили, послушавшись меня, села подальше, в кресле с ней расположилась добрая дюжина пластмассовых пони. Дочь подпевала мелодии «Телепузиков», и разноцветные маленькие лошадки плясали у нее в руках.
