— Сеньоры, вы не знакомы с Жоаном Магальяэнсом, капитаном в отставке?
Обычно находился кто-нибудь, кто его знал, кто уже играл с ним. Иные спрашивали:
— А он не шулер?
Родолфо возмущался:
— Капитан — серьезный игрок. Играет хорошо, этого у него не отнимешь. И если кто хочет научиться играть серьезно, тот должен сыграть с капитаном.
Он врал самым наглым образом.
— Без капитана стол не представляет никакого интереса… — добавлял он.
За эту хитрость Родолфо получал свои комиссионные; кроме того, он знал, что там, где сидит Жоан Магальяэнс, вино льется рекой, а это изрядно увеличивает доходы казино. Родолфо посылал мальчишку за Жоаном и приготавливал карты.
Так было и в тот вечер. Жоан чувствовал себя совсем разомлевшим, пальцы Виолеты теребили его кудри, он уже засыпал под звуки ее голоса, когда появился мальчишка. Капитан в мгновение ока оделся и вскоре был в казино. У полковника Жувенсио он забрал полтора конто, а у инженера — все, что у того было, даже кольцо, знак его профессии, которое он поставил в банк, когда увидел у себя на руках каре из дам. Сдавал Жоан Магальяэнс. Инженер проиграл, потому что у капитана оказалось королевское каре. Кроме него выиграл только один партнер — торговец из порта; он забрал немногим более двухсот мильрейсов. За столом, где играл Жоан, всегда выигрывал еще один партнер — такова была тактика капитана. У Жоана, как говорили его близкие друзья, была одна странность: он давал возможность выиграть любому партнеру, лишь бы глаза его были похожи на глаза оставшейся в Рио девушки, с презрением и отвращением взиравшей на профессионального игрока. Было уже утро, когда все поднялись из-за стола. Родолфо оценил кольцо более чем в конто. На своем каре из дам инженер проиграл триста двадцать мильрейсов.
Теперь, стоя на юте парохода, Жоан рассмеялся. «Только дураки верят дамам…»
В отличном расположении духа направился он утром к Виолете. Жоан представлял себе, как обрадуется Виолета, когда он принесет ей платье из голубого шелка, которое она высмотрела в витрине. Но все вышло совсем иначе. Вместо того чтобы молчать после проигрыша, инженер на другой день отправился в полицию, наговорил чорт[4] знает что о Жоане, потребовал выяснить, где он получил звание капитана. Полиция не начала расследования только потому, что не нашла Жоана. Родолфо его надежно спрятал. Агрипино Дока наговорил ему разных чудес про Ильеус и про какао. И вот теперь, после восьми месяцев пребывания в Баие, он плывет на пароходе, направляющемся в Ильеус, где за последнее время появились большие плантации какао, а с ними и нажитые за короткий срок состояния. На пальце у Жоана кольцо инженера, в одном кармане колода карт, в другом — сотня визитных карточек:
Капитан д-р Жоан Магальяэнс военный инженер
Понемногу грусть, навеянная расставанием с городом, который он так полюбил за эти восемь месяцев, стала рассеиваться. Жоан начал вглядываться в окружающий пейзаж, в еще видневшиеся вдалеке деревья, дома, которые казались теперь совсем крошечными. Пароход загудел. Водяная пыль обрызгала соломенную шляпу Жоана. Он снял ее, вытер надушенным платком и оставил в руке. Потом пригладил растрепавшиеся волосы, которые укладывал нарочито небрежно, чуть заметными волнами. И окинул взглядом людей на палубе, начиная с человека в черном, не отрывавшего взора от пристани, которую уже нельзя было различить, до толстого полковника, рассказывавшего коммивояжеру разные приключения из жизни полуварварского края Сан-Жорже-дос-Ильеус. Жоан, играя кольцом на пальце, изучал физиономии пассажиров. Найдет ли он среди них партнеров для игры? Правда, в кармане у него уже была порядочная сумма, но деньги никогда никому не мешают. Он стал потихоньку насвистывать.
Разговор на пароходе начинал принимать общий характер. Жоан почувствовал, что скоро и он будет втянут в него, и размышлял, как бы ему подобрать партнеров. Он вытащил сигарету, постучал ею по перилам, зажег спичку. Потом его снова привлек пейзаж — пароход выходил из-за песчаной косы и плыл у самого берега. Около убогой хижины, обмазанной глиной, он увидел двух голых ребятишек с огромными животами — они что-то кричали вслед уходящему пароходу. Из окна другой лачуги высунулась какая-то хорошенькая девушка и махала рукой. Жоан подумал — к кому относилось это приветствие: к кочегару или к пассажирам парохода? Но все же ответил за всех, сделав своей худой рукой изящный, вежливый жест.
Толстый полковник привел в ужас коммивояжера, рассказав о скандале, в который он впутался в одном публичном доме в Баие. Какие-то бездельники хотели наброситься на него из-за одной мулатки. Он выхватил парабеллум и едва только крикнул: «А ну-ка давай, кто там из вас храбрее! Я из Ильеуса…», как хулиганы, струсив, отступили.
Коммивояжер удивлялся мужеству полковника.
— Ну и молодец вы, сеньор, прямо хоть куда!
Капитан Жоан Магальяэнс медленно подходил к ним.
Марго вышла из каюты и прошлась по пароходу, играя разноцветным зонтиком и волоча шлейф своего широкого платья. Она как бы давала любоваться собой коммивояжерам, отпускавшим шуточки по ее адресу; фазендейро[5], таращившим на нее глаза; даже пассажирам третьего класса, ехавшим в поисках работы на земли юга Баии. Марго проходила мимо пассажиров, прося тихим, едва слышным голоском посторониться, и вокруг мгновенно наступала тишина: всем хотелось получше разглядеть ее, и у каждого она возбуждала желание. Однако, как только она исчезала, разговоры возвращались все к той же единственной теме — какао. Коммивояжеры смотрели, как Марго проходила мимо фазендейро, и посмеивались. Они отлично понимали, что она едет на легкий заработок, за деньгами, и она дорого обойдется этим грубым людям. Они перестали смеяться, лишь когда из темноты вышел Жука Бадаро, взял Марго под руку и подвел к борту, откуда видна была исчезавшая уже Итапарика, далекая окраина Баии; быстро наступала ночь, колеса парохода подбрасывали кверху воду.
— Откуда ты? — Жука Бадаро окинул фигуру женщины своими маленькими глазками, задержавшись на ее ногах, на груди. Он поднял руку и ущипнул Марго за упругую ягодицу.
Марго приняла оскорбленный вид:
— Я с вами не знакома… Что за вольность?
Жука Бадаро взял ее за подбородок, поднял ей голову, откинул белокурые локоны и, пронизывая ее взглядом, сказал размеренным голосом:
— Ты никогда не слыхала о Жуке Бадаро?.. Так еще многое услышишь. Знай, что с этой минуты ты моя. Веди себя как следует, я не привык дважды что-нибудь повторять.
Он резко отдернул руку от подбородка Марго, повернулся к ней спиной и пошел на корму, где собрались пассажиры третьего класса и откуда слышались мелодичные звуки гармоники и гитары.
Луна, огромная, красная луна, подымалась все выше, оставляя кровавый след на темной поверхности океана.
Антонио Витор еще плотнее прижал свои длинные ноги, оперся подбородком на колени. Мелодия песни, которую какой-то сертанежо[6] пел неподалеку от него, терялась в необъятности океана, наполняя сердце Антонио Витора тоской по родине. Он вспомнил лунные ночи в своем городке, ночи, когда не зажигали лампы и он с большой компанией парней и девушек ходил ловить рыбу с моста, залитого лунным светом. То были ночи веселой болтовни и смеха, и рыбная ловля служила лишь предлогом для этих встреч, для нежных прикосновений, когда луна скрывалась за облаком. Рядом с ним всегда оказывалась Ивоне; ей было пятнадцать лет, но она уже работала на прядильной фабрике, была кормилицей семьи — содержала больную мать и четырех братишек — с тех пор, как отец ее пропал однажды ночью, исчез, не сказав никому ни слова. Он ничего не давал знать о себе, и Ивоне пошла на фабрику, стала кормить все пять ртов. Встречи на мосту были теперь ее единственным развлечением. Она склоняла свою каштановую головку на плечо Антонио и подставляла ему свои пухлые губы всякий раз, как скрывалась луна.
Антонио вместе с двумя своими братьями обрабатывал кукурузное поле неподалеку от города. Но эта работа так мало давала им и так заманчивы были слухи о большом спросе на рабочие руки и хороших заработках в южных краях, где какао всем приносит огромные деньги, что в один прекрасный день Антонио, как и отец Ивоне, как его старший брат, как тысячи других, покинул маленький городок в штате Сержипе, сел на пароход в Аракажу, добрался до Баии, провел там двое суток в ночлежке на пристани. И вот теперь он едет в третьем классе парохода, направляющегося в Ильеус. Это высокий, худой кабокло[7] с выпуклыми мускулами и большими мозолистыми руками. Ему двадцать лет, и сердце его наполняет тоска. Неведомое чувство овладевает его душой. Может быть, оно исходит от этой большой кроваво-красной луны? Или эту тоску навевает грустная мелодия, которую распевает сертанежо? Мужчины и женщины, разбредшиеся по палубе, толкуют о надеждах, которые они связывают с этими южными краями.
