Короче, уползла к себе в сугроб.
В субботу я уронила арбуз на клавиатуру и пошла во фруктовый киоск за новым арбузом. На обратном пути застряла в кафе, потому что там пусто было, читала роман «Зима тревоги нашей».
И как раз посередине этой «тревоги» звонит мой бриллиантовый алкаш и очень просит приехать. Ну, прямо слышно по голосу: плохо человеку.
Примчалась (думаю: в последний раз). Лежит на смертном одре. Буквально последняя весна Некрасова. На столе пустые бутылки от водки и коньяка. Я села, задаю наводящие вопросы… Интервьюер во мне пропадает. Адвокат только мычит и страдает.
Вдруг звонок в дверь. Открываю, стоят четыре девицы.
Выяснилось: он, пока меня ждал, зачем-то заказал проституток…
Блин. Вот скажи после этого, что у Любы пятый номер афоризмы неправильные!
Девицы заходят в квартиру таким манером, как будто подписи в защиту архитектуры собирают. Реально красивые, ухоженные, четыре штуки — на выбор. В том числе две блондинки. Одна, правда, была в юбке-поясе. Я говорю: «Спасибо вам, девушки, за ваш нечеловеческий труд! Но клиент занемог и лежит без сил».
Кое-как ушли.
Серёжа, адвокат хренов, уже весь трясётся перед гибелью, смотрит умоляюще. Последняя весна в разгаре. Я говорю сурово: «Подсудимый! Ваше последнее желание!» Вместо последнего желания показывает пальцем на пустую бутылку: мол, принеси ещё, а?
Времени скоро двенадцать ночи. Я говорю: «Фиг тебе, а не коньяк! За пивом, ладно, схожу». Он хрипит: «Побольше!..»
Спустилась в гастроном — там до двенадцати.
Успела. Стою на кассе с пивом. За мной в очереди мужчина, весь такой из себя смуглый мачо.
И этот мачо, глядя сначала на мою корзину, потом на меня, говорит:
— Как много пива… И как много лишнего веса!
И кассирша тут же. Подло так хмыкает.
Ну, я молчу. Только повернулась к нему и улыбнулась, как могла, всем своим декольте. А сама, конечно, в ступоре, и на душе противно.
Хорошо, думаю, сейчас будет реабилитация!
Подхожу к терминалу, где кладут деньги на телефон. Плачу за телефон, а чек оставляю. Там же мой номер.
Знаю точно: сейчас позвонит.
Иду назад к своему Некрасову, он уже передумал умирать. Крашусь по-быстрому. Жду.
Звонит, конечно. Куда он денется? Мачо-фигачо.
— И куда же вы, леди, исчезли? Я за вами! Вас нигде! Где ваша резиденция? Не могли бы сойти вниз?
Спускаюсь прогулочным шагом, гляжу с надменным удивлением: кто это, вообще? зачем припёрся? Он сразу начинает козырять: инструктор, выступающий спортсмен, ага, культурист. Тренер в «Королевстве фитнеса». Пошлое название, сразу вижу.
— Поедемте, — говорит, — со мной завтра на презентацию?
— Некогда мне с вами презентовать, я на дачу собираюсь.
— Тогда, — говорит, — я сам не поеду, а вас на дачу отвезу.
Уже совсем откровенно спрашиваю: «Чего тебе надо? Я вроде бы не твой формат, столько лишнего веса!» А он: «Ты что! Был бы человек, а красивое тело я сам сделаю. Хочешь, я тебя потренирую?»
— Иди, — говорю, — делай чьё-нибудь другое тело. А я ещё посмотрю на твоё поведение.
Нет, он, конечно, мачо, загорелый весь. А мне-то что?
Сижу потом на работе, звонит: «Еду за тобой! Есть уникальный план! Сначала мы к тебе едем отдыхать, а потом — тренироваться».
Я говорю: «Отдыхать ко мне мы с тобой вряд ли поедем. А вот тренироваться тоже вряд ли».
И тут он заявляет: «Дура ты. Мне богатые девушки за секс деньги предлагают, лишь бы с ними поспал. А ты за так не хочешь, дура последняя!»
После этого, правда, ещё звонил — уже звал просто в кино. Прислал мне фотографию своей голой спины. Готовился к соревнованиям и нашел на спине какой-то жир. И не стрёмно ему было спину мне присылать?
Хотя зря я собой любуюсь. Чем тут любоваться? Я, может, даже низко себя вела.
Люба пятый номер говорит: «Ничего низкого с твоей стороны. Это с его стороны низко было так знакомиться с девушкой!»
А он же спортсмен, возит с собой банки с едой. Жира нет, углеводов нет, ест по часам. А встречные девушки должны служить доказательством его успеха.
И что у нас теперь есть на горизонте? Ничего нету. И лето уходит.
Насчёт сезонов могу сказать: я не люблю осень, зиму и весну.
А сейчас вот чувствую, лето умирает. Хожу, реву. Мысленно, конечно.
Ночью пошла полюбоваться на тот сайт с причесоном, как на разбитое корыто. Есть хоть кто-нибудь живой, с углеводами?
Ну, и что я вижу. Анкета, без фотографии.
Евгений, 44 года. Знак зодиака — Водолей.
О себе. Кажется, неплохой собеседник.
Познакомлюсь с девушкой в возрасте 20–60 лет.
Кого я хочу найти: собутыльника и друга.
Не женат, детей нет.
Ладно, собутыльник так собутыльник.
Начали разговаривать. Как-то внезапно договорились, что пособутыльничаем. Не сегодня, а завтра, например, или в выходные.
Он спрашивает: «Что пить будем?» Говорю: «Я не гурман». Он отвечает: «А я гурман. Но пока, извини, поработаю».
— Что за ночная работа? — не могла не спросить.
— Ну, как тебе сказать. Проект один срочный сочиняю.
— Про что?
— В двух словах, про цветной воздух.
— Может, ты воздухоплаватель?
— Нет, я дизайнер.
Ох, мама родная, думаю.
В пятницу спрашивает: какие планы на вечер? А я только приехала, чего-то жарю на плите.
— Приятного аппетита, — говорит. — А может, потом по стаканчику? Я заеду. У меня хороший погреб.
— Какой ещё погреб?
— Винный.
— Может, ты маньяк? — спрашиваю. — На женщин нападаешь? А то я крепкая девочка, могу и сама при желании напасть. Сознавайся, в погребе удушал кого-нибудь?
— Нет, у меня там только вино дорогое.
Приезжает, смотрит на меня. И тут я понимаю, что, наконец-то, снова пропала.
Особые приметы: старые глаза и молодое лицо, очень чёткие губы. Не скажу, что он мне сразу сильно понравился. Сразу мне никто… Но чувствую, что — может.
Едем мы к нему. Лучше бы не ездили. Дом — белая горячка одинокого миллионера, фантазии братьев Гримм. И так мне печально стало! Знаю заранее, что мне лучше не вглядываться. Печально из-за того, что я с такими гражданами чувствую себя неполноценной. Ну, то есть у них своя свадьба, а я — сама себе звезда.
Мы, конечно, спустились в этот погреб, там вино понатыкано в стенки. Он спрашивает, с чего начнем: «Романи-Конти» или «Перрье-Жуэ»? Я говорю:
— Не выёживайся, пожалуйста! Бери любое.
Ходили мы в погреб несколько раз. Потом лень стало спускаться, начали доставать из шкафа.
А у него в комнате, рядом с кухней, огромная круглая кровать, типа степь да степь кругом, но на четыре сектора поделена. Я в жизни таких больших кроватей не видела. Сидим в отдалённых секторах, дегустируем бутылки.
Возле камина полупрозрачные камни — как будто непроизвольно растут. Спрашиваю: кто эту суеторию придумал? Сам, говорит. Ещё какую-то премию получил.
Просыпаюсь ночью на той же кровати, в своём секторе, вся в одежде, как была… Красотка! Ноги на полу, причёски нет. Короче говоря, произвожу обратное впечатление.
Озираюсь, он где-то вдалеке залёг, на другом конце степи. Тоже просыпается. «Пойдём сюда», — говорит. Кое-как дошла, уснули.
Ну, разделись, правда, частично. Утром просыпаемся в обнимку, ничего не поняли, смутились.
Я умылась, взяла бутылку вина и пошла на крышу. Там площадка с плетёными креслами и чей-то старинный корабль стоит.
Оттуда, прямо с крыши, звоню Любе пятый номер. Говорю: «Люба, я дура дурацкая, мне раз в пятилетку мужчина понравился, а я опять веду себя неприглядно!»
Посмотрела ещё на утренний город, выпила вина, уронила бокал, пока спускалась.
Он с утра жарил креветки и зелёную лапшу варил.
Плохо мне было, неудобно. Ну, не могу я с такими людьми общаться. Мне кажется, я из другого измерения.
В общем, довез он меня до дома, и всё.
Я мысленно попрощалась навеки, налила себе чаю, набрала фамилию в Яндексе и тихонько охренела.
«Миланский триумф», какие-то обложки сверкают, Дино де Лаурентис обнимает за плечи, рядом дама, вылитая Моника Белуччи. Рядом Филипп Старк говорит: «экселент» и «сплендид».
Ну, ясно. Ещё раз попрощалась.
Назавтра снова звонит:
— Слушай. А почему ты сказала, что мы с тобой больше не увидимся?
Я даже не помню, что произносила такие слова.
— А почему ты спрашиваешь?
— Да мне тут скоро предстоит хирургическое вмешательство…
— Опасное что-то?
— Ну, такое вмешательство, что я после него — или пан, или пропан.
(В Интернете потом глянула: пропан, пишут, огнеопасный газ. Взрывается, и всё такое. Чуть не заплакала.)
— Вот я и подумал: либо ты меня хоронишь, либо совсем не интересую тебя как мужчина.
— Мне, — говорю, — немножко стыдно признаться. Но ты меня именно что интересуешь как мужчина. Даже если ты половой маньяк. Но твой светлый знаменитый образ, твой погреб и твоя круговая кровать с секторами портят всё это дело напрочь.
