— Ты что, смеешься надо мной? — сурово перебила Максина.
Датчер понимал — пора прекратить кривляться, — но ничего не мог с собой поделать; поднялся, сел.
— Да, не нужно было мне изучать эту сексологию! — сокрушенно вздохнул он. — Секс — это опиум для народа! Включи приемник, Макамер.
Долли осуждающе качала головой, глядя на него, но Датчер притворился, что смотрит в окошко и не видит ее укоризны. Да, сейчас он мерзок, и ему это нравится. Сегодня ночью он хочет быть каким угодно: гадким, злобным, благородным, галантным, как лорд, смирным, послушным — любым, на любой вкус. Желает разбередить свои уснувшие эмоции. Он не может ее полюбить, не может заставить ее полюбить себя, но может заставить ее сердиться на себя и таким образом добиться над ней победы, а потом…
— Говорит Париж, — послышался в динамике голос диктора. — В городе полное затемнение. Кабинет министров совещается с семи часов вечера.
Макамер выключил радиоприемник. Датчер чувствовал на себе взгляд Максины; повернулся к ней лицом, мило ей улыбнулся. В конце концов, он сидит рядом с красивой девушкой, фигура у нее прелестная, к тому же им быть в одной компании до завтрашнего вечера.
— И в таком виде ты собираешься завтра на бега? — изумилась Максина. — Без галстука?
Датчер пощупал себя за горло: на нем спортивная рубашка с открытым воротом.
— Ну да, ведь ужасно жарко!
— Без галстука я с тобой никуда не пойду! — заявила Максина.
— Но у меня его нет!
— Не пойду, вот увидишь! — повторила она твердо.
— Послушай, не забывай — мы живем в тропическом климате, — принялся убеждать ее Датчер. — Приходится с этим считаться. Я человек северный, потею, как…
— У меня есть лишний, — вмешался в спор Макамер. — Можешь воспользоваться.
— Ну что ж, — кивнул Датчер, — если это доставит Максине удовольствие… — И снова улыбнулся ей.
— Я просто не желаю, чтобы на меня с удивлением все глазели только потому, что я сижу с мужчиной без галстука.
— Ладно, ты права, — успокоил ее Датчер, снова мило улыбнувшись. — По зрелом размышлении я понял, что ты права. Абсолютно права!
Максина улыбнулась ему в ответ. По крайней мере, думал он, с начала поездки его не мучают мысли об этом проклятом «Убийстве в полночь».
В Сан-Диего остановились, выпили в баре, битком набитом моряками с местной военно-морской базы. Долли проглотила несколько таблеток, которые всегда возила с собой. Крепко сжав Макамера за руку, она, наклонившись, нежно поцеловала его в шею. Было уже около двух ночи, все моряки пьяные в стельку.
— Соединенные Штаты никогда не станут принимать участие в этой войне, — неуверенным голосом вещал мощного телосложения, громадный блондин, явно парень с фермы, — неуклюжая форменка была ему очень мала. — Мне это лично гарантировал мой конгрессмен.
— Откуда ты? — спросил его Датчер.
— Штат Арканзас.
Датчер кивнул, словно моряк его во всем убедил. Тот большими глотками допил оставшееся в кружке пиво.
— Пусть только приблизятся эти япошки! — кричал он пьяно. — Мы их всех прогоним — со всех морей! Поглядел бы я своими глазами, как эти паршивые япошки осмелятся к нам приблизиться!
Максина улыбалась, слушая пьяную болтовню матроса.
— Я хочу есть. — Датчер подтолкнул Максину и Долли к двери. — Терпеть не могу любые дискуссии по поводу сравнительной боевой мощи военно-морских флотов.
— Приятно было его послушать, — поделился своими мыслями Макамер, когда они все вместе направлялись к ярко освещенной закусочной через дорогу. — Официальный представитель армии Соединенных Штатов заявляет, что мы не будем ввязываться в войну.
— Парнишка недурен, — отметила Максина, — только вытряхнуть бы его из этой кургузой форменки.
В закусочной было полно народу, пришлось сесть за неубранный столик. Максина и Долли пошли в туалет, а Макамер и Датчер остались сидеть за столиком, при слепящем свете поглядывая друг на друга через грязные тарелки и озерки разлитого кофе.
— Ну как, она ведь в полном порядке, а? — громче, чем хотел, проговорил в этом шуме Макамер, широко улыбаясь Датчеру. — Долли постаралась для тебя, что скажешь? Какая фигурка — пальчики оближешь!
— Макамер, если б возле меня работала бетономешалка, а я бы решил заставить кого-то произнести в это время речь, — мой выбор, несомненно, пал бы на тебя.
Макамер взглянул на него с виноватым видом.
— Неужели я так орал? Смешно!
— Теперь в закусочной «Сквер дил» всем посетителям известно, что у Максины фигурка что надо.
Подошла официантка — бледная, изможденная (работа тяжелая, до двух ночи), — загремела грязной посудой, убирая со столика.
— Ты с ней неплохо проводишь время, насколько я понимаю? Она тебя, по-моему, умеет рассмешить…
— Да, умеет! — оборвал его Датчер.
Долли и Максина вернулись. Датчер наблюдал, как Максина, в своем костюме, отделанном спереди мехом рыжей лисицы, пробиралась, лавируя между столиками. Все мужчины глазели на нее. Этот ее костюм, думал Датчер, на полдюйма ей узок — во всех местах. Побился бы об заклад — все, что она носит, на полдюйма ей узко, даже ночные рубашки.
— Знаешь, о чем я думал в ваше отсутствие? — обратился Датчер к Максине, когда она села за столик.
— О чем же? — Она посвежела — снова напудрилась и накрасила губы.
— О твоих ночных рубашках.
Максина недовольно нахмурилась.
— Об этом здесь неприлично говорить.
— Датчер вообще грубоват, даже вульгарен, — выручил его Макамер. — Почитала бы ты его книжки.
— Англичане только что объявили войну Германии, — сообщила Максина. — Нам сказали женщины в туалете.
«Вот как узнаешь важные новости, — размышлял Датчер. — В дамском туалете в закусочной в Сан-Диего какая-то женщина говорит актрисе из театра „Рипаблик“, которая в Нью-Йорке пьет очень много вина, что англичане объявили Германии войну. Вот как я об этом узнаю».
— Эта вилка грязная! — сердито указала Максина официантке, которая раскладывала перед ними тарелки с едой. — Какое нахальство — подавать на стол грязные вилки!
Официантка, вздохнув, принесла чистую.
— Они здесь и на убийство пойдут, — раздраженно говорила Максина, — если только им попустительствовать!
Во всем зале посетители, орудуя ножами, отрезали куски масла, поливали сиропом вафли и ели. Датчер, понаблюдав немного за ними, тоже принялся за еду. Ничего нового, обычная американская кормушка, — тот ж гомон, те же блюда.
— От этого мяса, запеченного в вафли, дурно пахнет! — возмутилась Максина. — Честно! А это у них считается особым блюдом, деликатесом! Ничего не скажешь — Сан-Диего!
Датчер положил ладонь на ее руку, чтобы успокоить.
— Да у тебя рука, как у работяги! — обратила внимание Максина. — Чем ты занимаешься? Вбиваешь молотком гвозди в доски на киностудии?
— Печальное наследие моей загубленной молодости, — отшутился Датчер.
Максина, повернув его руку ладонью к себе, внимательно ее изучала.
— Линия жизни пересекается несколько раз… Это плохо.
— Да-а? Что еще скажешь? — удивился Датчер.
— Ты человек непостоянный: ревнивый, форменный эгоист, — продолжала она с самым серьезным видом, склонившись, как колдунья, над его ладонью.
— Ну, большой успех тебе здесь не светит, — охладил он ее.
— Ничего себе! — воскликнула Долли.
— Так что еще ты здесь видишь? — стараясь не терять терпения, поинтересовался Датчер.
— Ты мрачный, — Максина водила пальчиком по его ладони, — человек настроения… Угрюмый, унылый.
— Другие ничуть не лучше, — оправдывался Датчер.
— Короткая линия жизни…
Он, посерьезнев, отдернул руку.
— Благодарю тебя. — Мягкие прикосновения пальчиков Максины к коже ладони вселяли надежду. — Теперь мне все известно о себе и своей судьбе. Как я рад, что ты со мной здесь, в Сан-Диего.
— Так все это написано у тебя на ладони, — не я же распределила все твои линии. — Она подняла воротник. — Пошли отсюда, из этой вонючей закусочной! — И первой направилась к двери.
Все мужчины в зале провожали ее похотливыми взглядами.
— Ты не в ее вкусе, — прошептала Долли Датчеру. — Она призналась мне там, в туалете. Ты ей, конечно, нравишься, но ты не ее тип.
Датчер пожал плечами.
— Люди, которые гадают по руке, меня обычно не любят. Я это часто замечал.
Он догнал Максину, взял ее под руку, и они вместе пошли к машине.
— Ну а теперь, — заговорил он загадочно, — мы подходим к самому деликатному моменту… Мы… ну… мы едем в отель… я…
— Мне нужен отдельный номер! — твердо заявила Максина.
— Мне казалось, прежде нужно спросить, — пожал плечами Датчер.
— Джентльмены об этом никогда не спрашивают, — упрекнула его Максина.
