Вскоре на ее челюстях появились маленькие острые зубы, и тогда я попробовала дать ей кусочек сырого мяса. Волчица проглотила мясо, не жуя, и совершенно ошалело стала тыкаться мордой в ладонь, хватая пахнущие мясом пальцы. По всему было видно, что мясо было для Евы богом, и своему богу она готова была поклоняться в любое время и сколько угодно.
Самыми важными в жизни Евы были два запаха — запах мяса и запах ее приемной матери. А вот другой волчонок, — ведь Руслана Ева, конечно же, считала волчонком, — был для нее сверстником, другом и братом. У него был тоже свой, особый запах, добрый, мягкий, молочный. Он вселял в сердечко маленького зверя покой, беззаботность и уют. Ева начала затевать с мальчиком свои неловкое игры, то преследовала его, как на охоте, то пряталась от него в засаде, и, слыша его веселый и звонкий смех, поскуливала и покряхтывала ему в ответ. Они носились по двухкомнатной квартире, как угорелые, роняли стулья и вещи, и для волчицы это были настоящие лесные чащи. И еще у нее была своя настоящая стая — ее мать и ее брат.
Вся жизнь волка проходит в стае. Стая — это его семья. И какая была Еве разница, что эта маленькая стая затеряна в каменных джунглях огромного города… Она ведь еще не знала об этом.
Волчата, в отличие от щенков, растут потрясающе быстро: им нужно успеть окрепнуть до наступления первой в их жизни зимы. Так и Ева с каждым днем менялась, приобретала новые привычки и повадки, становилась все смышленее, все сильнее, и все больше. На крупной крутолобой голове стояли аккуратные ушки, а лапы стали длинными и толстыми. Ее чудесная густая шерсть посветлела, из густого подшерстка полез длинный и светлый остевой волос, что делало волчицу похожей на забавный одуванчик. Вдоль хребта появилась характерная темная полоса.
У Евы отчаянно чесались челюсти, и она кусала все подряд. Подчас я не могла удержаться от стона, когда клыки Евы, острые, как шило, игриво вонзались в мою руку. Эти клыки тоже были совершенно несобачьи: длинные, загнутые, как сабли, не белые, а розоватые и полупрозрачные, как коралл, — и даже в этих молочных клычках уже видилась первозданная, дикая сила.
Все чаще и чаще, глядя на играющих детенышей, я с тревогой думала о будущем волчонка. Ну хорошо. Поддавшись минутному порыву, я спасла ее от неминуемой гибели в ведре с водой. Выкормила молоком. Теперь волчонок растет не по дням, а по часам, как в сказке. Я не успею оглянуться, как Ева превратится в волчище. С ней уже и сейчас пора на улицу. Что там улица! Рядом с этим диким зверем — мой маленький сын. Это они сейчас как ровесники. Но через пару месяцев Ева будет считать себя сильнее и старше. А когда у нее прорежутся настоящие клыки? Огромные, волчьи, созданные для того, чтобы раздирать горла. Могу ли я довериться дикому зверю?! И правда ли то, что «сколько волка ни корми, он все будет смотреть в лес»? Как будет жить волк в центре города? Собаки просто не дадут прохода. Да и люди. Ведь даже дурак отличит волка от собаки. Никуда не спрячешь ни характерную волчью стать, ни хвост поленом…
От неразрешимости всех этих вопросов у меня начинала болеть голова. Я лихорадочно перебирала в памяти всех своих знакомых, кто как-то связан с лесом, с деревней, с природой. Мои однокурсники? Но большинство из них живет в городе, и даже теперь никак не связаны с биологией. А те, кто уехал — уехали далеко, кто на Байкал, кто в Туркмению… И лесника знакомого нет…
Больше всего меня беспокоило то, что с каждым днем мы с Русланом все сильнее привязывались к Еве, и Ева все больше и больше привязывалась к нам. Чем старше будет она становиться, тем труднее ей будет привыкать к новому хозяину. Если увозить ее — то сейчас. Но куда? И что я скажу Руслану, который жить без нее не может?
Только не отдавать ее в зоопарк, — это я решила для себя точно.
Проходила одна неделя за другой, я так ничего и не решила, зато научилась отгонять от себя эти беспокойные думы, тем более, что общение с Евой приносило мне пока лишь одну радость.
Так незаметно прошел месяц, и в июне я решила взять отпуск, чтобы спокойно пожить на даче, где будет хорошо и ребенку, и волчонку.
Ростом Ева была уже чуть крупнее полуторамесячного щенка овчарки, и пока мы ехали до вокзала в автобусе, она сидела у меня на коленях. Как ни старалась я сделать Еву незаметнее, люди тут же обратили на нее внимание. Казалось бы, щенок как щенок, таких серых щенков и среди овчарок полно. Но голова у волчонка была слишком круглой и крупной, а ушки слишком маленькими и слишком уж хорошо стояли. Да и вся она была такой пушистой, что напоминала светлый золотистый колобок.
— Что это у вас за порода, девушка? — умилялись пассажиры.
— Это что, волк? Или чау-чау?
— Это эскимосская лайка, — сказала я.
— Ух ты пуси-пуси, какой хорошенький!
— А можно погладить? — я даже не успела заметить, как накрашенная дамочка средних лет протянула руку и коснулась Евы. В то же мгновение она с визгом отдернула руку: с пальца тонкой струйкой стекала кровь.
— Безобразие, он же кусается!
— А зачем вы трогаете чужую собаку?
— Развели тут без намордника!
— Господи, да это же щенок! — сказала я.
— Я говорю вам, что это волчонок, а не собака! — встрял пожилой мужчина, по виду — явно бывший охотник, — Обнаглели, волков в транспорте возят!
Когда автобус доехал до вокзала, я была так измучена, будто целый день грузила мешки с мукой… Подтверждались мои самые плохие предчувствия: Ева была еще крохотным существом, но она уже разительно отличалась от щенков ее возраста, и уже успела стать чужой для окружавшего ее мира.
Лето было ранним. Уже в мае началась жара, и даже когда зацвела черемуха, листья деревьев и кустов распустились и потемнели, жара все не спадала, перемежаемая бурными и теплыми грозами. Мир преобразился, окутанный буйной зеленью. Леса, поляны и проселки покрылись цветущими одуванчиками, колокольчиками и гвоздиками, а волжская вода была теплой и ясной, совсем как в середине лета.
И без того запущенная дача зарастала с каждым днем, и я, попытавшись было отвоевать у травы хотя бы маленький клочок земли, вскоре махнула на это рукой: вся земля, давно не обрабатываемая, была пронизана корнями сорняков и трав, которые в тепле и сырости росли как на дрожжах. Да, честно говоря, больше всего мне хотелось отдохнуть от тех бесконечных забот, которые всегда окружали меня в зоопарке.
Зато для Руслана и Евы запущенный дачный участок был настоящим раем, где можно было валяться на мягкой траве, прятаться в густых зарослях малинника и вишни.
В отличие от щенка, который всегда на виду и надоедливо мельтешит под ногами, Ева любила затаиваться и прятаться, и, казалось, вовсе не нуждалась в том, чтобы я гуляла с ней или присматривала за ней. Наоборот, с каждым днем Ева становилась все независимее и самостоятельнее.
Как-то Руслан прибежал весь в слезах.
— Аника, Обезьянка пропала! Ее нигде нет, я везде искал…
С екнувшим сердцем я выбежала в сад. Искала Еву долго, под всеми кустами, на дороге, в соседних садах. Звала ее, но тщетно. Ева не отзывалась, хотя она уже прекрасно знала свое имя. Куда она могла убежать средь бела дня! Неужели в деревню?
Я сходила и в деревню, но никаких следов, ничего не нашла. Руслан плакал, и, кое-как успокоив его, я уложила его спать.
Я бесцельно сидела на крыльце, мне хотелось плакать. Я ругала себя за то, что так легкомысленно не следила за волчонком. Вдруг зашевелились кусты, и из-под соседнего дома вылезла, потягиваясь, Ева. Там, под домом, был лаз в подвал, темный и сырой, и вот его-то и присмотрела себе волчица в качестве логова. А теперь она проголодалась, и радостно побежала ко мне, жадно, игриво покусывая мои руки от голода и нетерпения.
Я не верила своим глазам, мне хотелось прыгать и кричать от радости.
— Ах ты, хулиганка! — я прижала к себе пушистое сильное тело волчонка, и Ева доверчиво, совсем как щенок, облизала мое лицо. Весь ее вид, казалось, говорил: " Ну и что такого, что я там спала? Ведь я никуда и не думала убегать.»
С этого дня я уже не беспокоилась, когда Ева пропадала. Ее всегда можно было найти в соседнем подвале.
Через некоторое время я решила, что пора познакомить Еву с лесом. Лес находился совсем недалеко, но нужно было перейти железнодорожное полотно, чтобы попасть в него. Ева, конечно, не умела ходить на поводке, и я взяла ее на руки. Она стала очень тяжелой, и нести ее было неудобно — мешали длинные лапы.
Поезд налетел с грохотом и неожиданно.
Ева рванулась в моих руках с такой силой, что я чуть не упала. Грохочущий состав вселил в душу волчонка ужас. Ева забилась словно в конвульсиях, выпучив глаза и тонко вереща. Ни ласковые слова, ни уговоры — не вернули волчице спокойствия. Она дрожала всем тельцем, совершенно обезумев от инстинктивного страха перед железным чудищем. И это был страх дикого зверя перед человеком, перед всем, что связано с человеком, — я поняла это сразу. Поняла я и то, что как бы Ева ни любила меня и Руслана, — все остальные люди всегда останутся для Евы чужими. Ведь мы с Русланом — члены ее стаи. А весь мир людей с их машинами, городами, запахами и шумом — также враждебен и непонятен Еве, как и любому другому волку… И никогда, никогда не привыкнет Ева к шуму электрички, к автомобильным гудкам, к выхлопным газам, — любая собака, любой щенок перестают бояться машин практически сразу.
