— Спасибо, Наташа, очень вкусный кофе.
— Ну и ладушки. Митсалями. (приходите еще).
3. Город
Около месяца я в Халебе. Старый город — это наш район, частные дома (я лично вижу только заборы и двери, а домов — нет), узкие улочки, переулки, лабиринты — нетрудно заблудиться. Но я не хожу одна — обязательно в сопровождении.
— Уж очень ты на нас не похожа, будешь привлекать внимание чужих мужчин, — объясняет сестра Валида Муна. Это ей я обязана знакомством с домом, его традициями, с городом — старым и новым; с родственниками. Она показала мне мечети, православные храмы, еврейскую синагогу. Оказывается, арабы делятся на христиан и мусульман, есть целый огромный еврейский квартал.
А я-то считала, коль Израиль воюет то с Палестиной, то с Ливаном, да и часть сирийской территории оккупирована им, то арабы должны ненавидеть евреев. Ничуть не бывало, благодаря политике Хафиса Асада, все 3 религии тихо и мирно сосуществуют рядом.
В новом городе более широкие улицы, стандартные дома, квартиры большие по площади, в нем чище.
Валида нет, он уже несколько дней в армии, а я одна в этом доме, без знания языка, традиций. Но день за днем я присматриваюсь, втягиваюсь поневоле, вхожу в быт семьи, постепенно накапливаю словарь.
Готовим со свекровью. Она покажет, я делаю. Обе молчим. О чем говорить. Одни и те же овощи, такое же мясо, куры, но вкус готовых блюд совершенно непривычный, иногда я даже не могу есть из-за обилия специй, лимонной кислоты. Мать заметила, стала откладывать мне еду в отдельную кастрюльку, а специи показала — сыпь сама.
Какая внимательная! Благодарно обнимаю. Снова дрогнули губы, заискрились глаза: — Бинти (дочка).
Идем гулять втроем: я, Муна, свекровь. Ведут меня в торговый центр. Все 1 этажи в домах — лавки, лавчонки, магазинчики, кофейни, кафе. Устаю вертеть головой: здесь посуда, здесь обувь, тут белье, там ткани; на каждом шагу ювелирные лавочки. Витрины блестят, переливаются. Разбегаются глаза, а если учесть вопли зазывал, то разбегается и голова. Выручает Муна, отводит на более спокойную часть улицы; сидим, отдыхаем. Обращаю внимание на небрежность нарядной толпы. Весь мусор бросают себе прямо под ноги — какие-то коробки, пластиковые пакеты, обертки от конфет, стаканчики от мороженого, просто оберточную бумагу.
Сегодня в программе знакомства — рынок. Идем. Улица. Заворачиваем за угол — рынок. Прямо перед жилыми домами на скамьях, ящиках, прилавках, циновках — обилие овощей и фруктов. Чего только нет? Ананасы, киви, лимоны, грейпфруты, бананы, хурма, виноград, дыни, арбузы — горами. Нет никакого порядка, никакой гармонии; разноголосый шум, тут же едут автомобили, автобусы, велосипедисты; вон упряжка с мулом — все это движется, звучит, сигналит. Шум неимоверный. Теперь я понимаю это выражение — «восточный базар». Его главное назначение — купля-продажа.
Зато фрукты и овощи отменные: сочные, крупные, благоухающие. Так и просят:
— Возьми меня; нет меня, меня;
— Вот я тут, тут — не туда смотришь.
— Ты почему мимо прошла?
— Вернись, вернись, а то лопну.
В результате получасового хождения выползаем из этого ада с полными пакетами превосходной продукции. Я и раньше ела много фруктов, уж в Москву-то их везли со всего света. Но такого обилия, качества, сравнительной дешевизны — не было. Это надо просто увидеть своими глазами.
На 7ой день в отсутствии Валида, рано утром звонок в ворота. Через ступеньку скачу по лестнице.
— Мин (кто?)
— Открывай, хабиби!
Обмираю: — Дорогой, какое счастье!
Смеется: — Целых 3 дня счастья.
— Как ты тут?
— Хорошо! — Не верит.
А позже, когда свекровь показывает, как я впервые мыла пол, как вертелась волчком, чтобы рассмотреть все в торговом центре, как шарахалась на рынке от машин и от продавцов, весело хохочет и говорит:
— Ничего, хабиби, привыкнешь. А что же тебе больше всего понравилось?
Я сначала рассказываю, что удивило: — Почти не работают светофоры. Водители выезжают на встречную полосу, встретив знакомого, останавливаются, болтают; стоящие за ними отчаянно сигналят, кричат. Наговорившись, приятели разъезжаются, утихает шум.
— А аварии были?
— Нет, аварий не видела.
— Вот видишь, уже не плохо. Смеется.
— Очень не нравится, что нет урн, а прохожие, куда ни попадя, бросают мусор, — не пройти. Ужас!
— А утром?
— Утром чисто.
— Вот и гуляй утром, чтобы не видеть.
— Не нравится, что кинотеатры только для подростков, для свадеб. А я в кино хочу.
— Ну, Наташа, повзрослей!
— Не понимаю, как меня найдет письмо от мамы, ведь нет названий улиц, номеров домов.
— Обязательно найдет.
— Очень не нравится шум: лавки открываются с шумом; продавцы приветствуют друг друга через квартал и все это не шепотом; газовики стучат ключами по газовым балонам. И все это в 6 утра.
— К этому привыкай, девочка! Никуда не денешься.
— Не нравится, что к нам на крышу каждый день приходят родственники с детьми, а это по 10–15 человек. Дети купаются в бассейне, кричат, дерутся, топят друг друга, а мамки на другом конце громко делятся новостями, да так, что не слышат детей, совсем не обращают на них внимания.
Валид молча разводит руками.
— А что же все-таки нравится?
— Нравятся ювелирные лавки и то, что часть моего золота уже сейчас можно обменять.
— Нравится обилие трикотажа, его качество.
— Очень, ну очень нравятся фрукты и сравнительно дешевые цены на них.
— Нравится вечерняя прохлада, шум фонтанчиков на аллеях.
— Мне очень нравится гулять в ваших парках и скверах.
— Ну вот видишь, хабиби много чего и хорошего. Молча улыбаюсь ему, беру за руку и мы медленно поднимаемся по лестнице в нашу красивую комнату.
Эти три дня, действительно дни счастья. Валид прямо-таки гордится мной, что я так вписываюсь в арабский дом, налаживаю контакты с родней. Каждый вечер мы с ним ходим гулять в большой парк. Еще в начале века он заложен и разбит французами. Деревья, кустарники так расположены, что не закрывают газонов, клумб, а как бы оттеняют их. Светильники по 2–3 составляют определенный интерьер парка. На клумбах, рабатках много ярких крупных цветов. Кусочек Европы в самом центре Ближнего Востока?
4. Родственники
Всего у моей свекрови 10 детей, одного — Бассама, нет в живых, случайно в Ливане попал в перестрелку и погиб. Его большой портрет, увитый вьющейся зеленью, висит на стене гостиной; как входишь в дом, сразу видишь его улыбку. Такой же, но поменьше, стоит на тумбочке в спальне матери. Но большая память ему — 3 внука бабушки носят это имя. Очень красивый молодой человек! Жить бы да жить! Часто замечаю, как подходит мать к портрету, гладит, целует, разговаривает с ним, плачет. Для матери он живой.
Еще один сын, брат-близнец моего Валида, Фаиз, после аспирантуры остался в Москве, женился на москвичке; он, как две капли воды похож на моего мужа. Уже в отсутствии Валида зашла как-то к нему в офис и обмерла — прическа, поворот головы, взгляд, ну вылитый Валид; так ослабели ноги, присела, попросила воды.
— Что с тобою, Наташа? Ты так побледнела.
Конечно, сразу призналась. Файза я знала уже 2 года, присмотрелась к нему, привыкла, по-своему я его люблю. Он молодец! Преуспевающий бизнесмен, сумел в Москве организовать производство и распространение парфюмерии, кожгалантереи. И у него это прекрасно получается. Каждое воскресенье он звонит матери. Если Валида по какой-то причине не было, и он пропустил разговор с братом, то очень огорчается.
Остальные дети живут в Халебе отдельными семьями, в отдельных квартирах, у каждого по 3–4 детей.
Старший Вахид, ему 40 лет, коренастый, курчавый. Не такой уж строгий, как показался мне вначале. Скорее ответственный, за всю большую семью, за мать. Что бы не произошло в семье, все ждут его совета, решения.
Каждое утро он приходит к матери; они пьют кофе, обсуждают происходящие события, решают какие-то проблемы. Вахид зоотехник, хорошо разбирается в политике, читает газеты, у него одного собрана маленькая библиотека. Он твердо знает, чего хочет от жизни, жены, детей. Строгий; очень переживает, что дети учатся слабо, а он хотел бы видеть их в университете. Поэтому иногда они получают от него хорошую трепку. Мне жаль бывает в таких случаях его девочек, жаль и его самого — такой серьезный, умный, а в этом вопросе беспомощный. У них с Фойми большая 4хкомнатная квартира, удобная, даже с ванной, что здесь редкость. Растет у них сын Бассам, неслух, каких поискать.
Мухамед и его жена Лейла, в семье ее почему-то зовут Фуфу, ей нравится. Очень религиозная семья. Все пошло от Фуфу, зимой и летом она ходит в черном, с закрытым лицом, руками. Уж как ее разглядел Мухамед, когда женился? Мухамед так же приобщился к религии, в силу своих религиозных чувств, он не должен смотреть на женщин, разговаривать с ними. Это очень мешало ему, когда открыл свой магазинчик, чуть не разорился. Продал, купил маршрутное такси, совсем не обязательно смотреть в лицо тех, кого везешь, да и разговаривать тоже. Они даже свою, в общем-то, хорошую квартиру продали в христианском квартале и перебрались в мусульманский район. У них двое мальчишек — Бассам и Мухамед. Фуфу мечтает о девочке.
