Геннадий Прашкевич - Пожить в тени баобабов

Ознакомительная версия.

Гроб втолкнули в катафалк. Бригадир уважительно провел по лицу ладонью, поморгал удивленно:

– Ну, ты…

И покачал головой:

– В детстве, небось, на убой кормили.

Валентин не ответил.

Кормили как всех. Нашел о чем говорить. Картошка да хлеб, правда, молока вволю. А за то, что выросли крепкими, тетке спасибо. Это она вырастила и Серегу, и Валентина – безотцовщина. Собственно, участок Валентина в Лодыгино и принадлежал раньше тетке. Хороший участок. Не одного, а всех пятерых может прокормить.

Плач трубы…

Дальний, нездешний…

Хорошие лабухи. Им бы самим преподавать в консерватории. Может, и преподают. От такой музыки жмур расплачется.

И орган…

Как орган?

Откуда орган в крематории?

Валентин обернулся.

Понятно, не орган, а магнитофонная запись.

Как в кино.

Концерт в крематории.

Крематорий…

Слово-то какое-то не человеческое, глиняное.

Магнитофонная запись.

Конечно, запись.

Кто бы догадался поставить в крематории орган?

Впрочем, Серегины кореша, судя по его рассказам, и это могли.

«Пульс». Совместное предприятие «Пульс». Хрен знает, чем занимается этот «Пульс». О своих делах Серега всегда помалкивал, даже с братом не делился делами. А его нынешние кореша… Вон они какие. Все один к одному. Все видом из будущего. Таким еще жить и жить. А вот Серега – все. Не уберегся дурак Серега. Докопался до секрета долголетия и…

Ладно. Всем уходить. Одним под орган, другим под шорох дождя, какая, в сущности, разница?

Валентин остановился рядом с бетонным возвышением, что-то вроде простого подиума, на котором установили гроб, и не видел, как за спинами собравшихся, за молчаливыми кожаными куртками и длинными модными плащами, бесшумно распахнулась в стене узкая дверь. Невысокий плотный человек в строгом сером костюме, возможно, директор крематория, неторопливо осмотрел прощающихся. Глаза его были полны сочувствия. Рядом с ним бесшумно выпрямился, притворив за собой дверь, длинный сухой мужчина, возможно, администратор. Тоже оглядел собравшихся.

– А это? – вопросительно поднял брови директор крематория.

Администратор проследил направление его взгляда:

– Брат, наверное.

И повторил:

– Точно, брат. Очень уж похож на покойника.

Его слова прозвучали двусмысленно.

Директор крематория усмехнулся:

– Похож… Это ты хорошо сказал… Я как-то забыл о брате… Верно, был у Кудимова брат… И не просто брат, а чемпион!.. – директор со значением вздернул брови. – Только сюда-то он как попал?

Администратор пожал плечами.

– Узнал, наверное…

И похвалил:

– Здоров! Плечи, что надо. Виктор Сергеевич мне сказал, что он один поднял гроб. Без никаких. Поднял и все. И сам спустил к катафалку.

Директор крематория тоже пожал плечами:

– Гроб таскать… Говорят, у таких здоровяков всегда плохо с мозгами… Может, не те мышцы качают. А может, чего-то не хватает им в организме для постройки крепких мозгов.

И спросил как бы сам себя:

– А зачем ему мозги? Он не в шахматы играл, он катал борцов по ковру. Кто все-таки его сюда вызвал?

– Говорят, Анечка.

– Анечка? Вот дура! – удивился директор. – Это она зря. И он зря приехал. Зачем ему шататься по Питеру?

И распорядился:

– Сегодня же выдай ему урну.

Администратор развел руками:

– Да как сегодня? Вы же знаете, Николай Петрович, не получится сегодня. Гуськов запил. Вам докладывали.

– Скотина! – Николай Петрович облизал бледные губы. – Тогда завтра. Прямо с утра. Пусть Виктор Сергеевич этим займется.

И повторил негромко, издали внимательно разглядывая Валентина:

– Незачем ему шататься по Питеру.

– Кому? – не понял администратор.

– Кому, кому! Не покойнику же.

– Понял.

– То-то.

Еще раз издали оглядев Валентина, директор крематория неторопливо исчез в двери. Администратор прошел к подиуму:

– Будем прощаться?

Валентин кивнул.

Его широкая ладонь легла на скрещенные руки брата.

Вот она, вечность. Ни улыбки, ни тревоги, все путём, все покойно. Лежи, Серега. Не будет тебе больше таитянских баб, африканских слонов, не жить тебе в тени баобабов.

Защелкали блицы. В галогенных вспышках блеснул на руке покойного массивный золотой перстень.

И снова труба.

Нет, орган…

Какая, к черту, труба в крематории!

Сойдя по лестнице крематория, Валентин остановился у невысокой каменной оградки. Размял сигарету, закурил. Вообще-то он курил редко, но, получив телеграмму, купил в ларьке пачку «Мальборо». Он-то хорошо знал, что никакой вечности не существует. Даже сигарет на одну жизнь отпущено ограниченное количество. Выкурил свою норму, и все.

Он медленно курил и смотрел, как одна за другой отваливают со стоянки машины.

Толпа, разваливаясь на мелкие группки, всасывалась в «шестерки», в «девятки», в «вольво». Мелькнул пара зеленых «мерсов».

Не бедная, однако, толпа провожала Серегу. Для профессоров и знаменитостей, конечно, слишком молоды, да и откуда у профессоров «вольво» и «мерсы»?… Впрочем, и сам Серега… Всего-то бывший лейтенант госбезопасности, а жил вволю…

– Кудимов? Распишитесь, пожалуйста.

Валентин обернулся.

– Я администратор крематория. Вы уж извините, – сухие губы администратора сочувствующе сжались. – Из ценностей вашего брата. Вот, значит, перстень. Возьмите и распишитесь.

– Зачем это?

– У нас так принято. Все под расписку. А вам память о брате. Чтобы получить урну с прахом, приходите завтра с утра.

Добавил негромко:

– Сочувствую.

Ну да, урна…

До Валентина, наконец, дошло. Этот человек говорил не о чем-то там, а об урне с прахом Сереги. Утром он, Валентин, снова придет сюда, и ему, значит, выдадут урну.

– Спасибо, – тупо поблагодарил Валентин и, расписавшись, сунул перстень в карман. – У меня на утро билет. Но я, конечно, зайду.

– Если понадобится помочь с билетом, поможем.

– Что? – не понял Валентин.

– Я говорю, если вам понадобится помочь с билетом, ну, скажем, обменять на другой рейс, мы поможем.

– Спасибо. Я успею. Что мне тут делать?

– Это верно, – с непонятным облегчением заметил администратор, тоже закуривая. – Чужой город он и есть чужой. Вы ведь приезжий?

Валентин кивнул.

– Тем более… Дома, оно всегда легче…

Администратор бросил окурок в урну и поднялся на крыльцо, уже не оглядываясь на Валентина.

Бросив и свой окурок, Валентин медленно вышел за кованые металлические ворота.

– Эй!

Валентин обернулся.

– Эй, погоди! Ты слышишь?… – высокая белокурая девица лет девятнадцати, слегка нагнулась и, чуть подобрав полу длинного модного плаща, внимательно разглядывала сбившийся каблук. Правда, сбиться каблук не мог, сапог выглядел новехоньким. Да у таких девиц каблуки в принципе никогда не сбиваются, не носят они таких сапог.

– Эй, погоди… – не глядя на Валентина, повторила девица. – Ты ведь Кудимов? Я не ошиблась?

Валентин кивнул.

– Это я дала тебе телеграмму.

– Спасибо.

– Нашел за что говорить спасибо.

Девица выпрямилась и даже сплюнула от негодования:

– Ты что, дурак?

– Почему?

– Откуда я знаю? Так выглядишь.

И предупредила быстро, негромко:

– Ты, слышишь, не болтайся по Питеру. Ты сегодня же уезжай. Нечего тебе болтаться по Питеру, а то и тебе помогут…

– Что значит – помогут?

– Как это что?… Помогут… Ну, скажем, наладят в окно, как твоего Серегу…

– Подожди. Что значит – наладят?

– Сам догадайся.

Девица отряхнула плащ, хотя на плаще не было ни пылинки, и, направляясь к «шестерке», негромко добавила:

– Меня не ищи. Что могла сказать – сказала.

Николай Петрович, директор крематория, все видел. Он внимательно следил из окна за разъездом. Не пропустил ни одной машины, отметил каждого человека. Естественно, увидел он и как бы замешкавшуюся у крыльца девицу.

Анечка, дура длинноногая, отметил он автоматически. У Сереги Кудимова был вкус…

Был…

И подумал: вот ведь дура, вот ведь Анечка! Сперва телеграмму дала Кудимову-старшему, о чем ее никто не просил, а теперь что-то еще нашептала этому быку. Интересно, что нашептала? Ей бы бежать от Кудимовых, ей бы всех Кудимовых забыть сразу и навсегда, а она… Жалко, видать, стало Серегу… Не одну ночь вместе провели у служебных компьютеров… Вот, вот, вздохнул он, именно у компьютеров… Лучше бы проводили время в постели…

Постельные дела Анечки и Сереги Кудимова Николая Петровича нисколько не интересовали, но ведь у компьютеров проводили они время… Много времени… И вместе… А это уже ой как нехорошо…

И подумал: дура Анечка. Ничего не поняла. Ей от Кудимовых нужно бежать как от пожара. И от мертвого Кудимова, и от живого Кудимова. Что ей, дуре, понадобилось от бывшего чемпиона?…

Обиженно моргнув, он поднял телефонную трубку.

– Хисаич? Здравствуй, родной. – Голос Николая Петровича прозвучал негромко и дружелюбно, но одновременно и строго. – Ты как там у меня, не застоялся?

Ознакомительная версия.