Через пять лет после школы, на такой же, только не в ресторане, а на дому, встрече с одноклассниками, когда и мальчики, и девочки клюкнули хорошо, Сема признался Дине, что был в нее влюблен. С пятого по десятый. С того момента практически, как она сломала ему мизинец. «Не говори глупости, - Дина сказала, - был бы влюблен, я бы почувствовала». А Сема свое чувство тогда скрывал. Все годы. С пятого по десятый. «Зачем?» - спросила Дина. Сема тогда плечами пожал. «А я была уверена, ты меня боишься почему-то». А он и боялся - выдать себя.
К тому давнему разговору на лестничной площадке, куда выходили одноклассники покурить, Сема успел не только жениться, но и родить сыновей-близнецов. Был он тогда как бы отцом-героем.
Из девочек не рожавших, на сегодняшний момент, было всего две - Оля Кутузова и Дина. Оля Кутузова, кроме того, не побывала ни разу замужем. Зато она сочиняла стихотворные приветствия к подобным встречам. И всегда их зачитывала с очень серьезным видом.
Вот и сейчас.
Вот и сейчас Дина попыталась быть снисходительной и не поверить себе, что ей отчего-то неловко, тогда как другие восприняли очередной опус Кутузовой с привычной добродушной иронией или безоценочным воодушевлением.
Почему-то она никогда не рассказывает об Адмиралове своим одноклассникам.
Надо будет, сами узнают, время придет.
Каждый раз она находила причины не идти и каждый раз в последний момент передумывала - шла.
Поразительно, даже не то, как быстро забывается, поразительно, как быстро перефантазируется все. Теперь уверены, что была она отличницей. Да никогда она не была отличницей. Обычная хорошистка была, с тройкой по химии в аттестате. Математику, да, знала на отлично, а расставлять коэффициенты в формулах, страшно вспомнить, химических реакций она так и не научилась. И теперь, когда Люся Бабенко сказала ей: «Ну ладно, Дин, все же знают, что тебе проще других было», - Дина чуть не поперхнулась. Это ей проще? Это потому что родители в той же школе работали - поэтому проще? Ничего себе проще! Постоянно помнить, чья ты дочь.
Весь класс геометрию проматывал, коллективная ответственность и никто персонально не виноват, промотали и хрен с ней, с геометрией, - и только Дина Щедрина одна должна была просить прощение у Тамары Сергеевны, не извините меня, а самое настоящее прощение просить, потому что прежде, чем стать Тамарой Сергеевной, была она тетей Томой, сколько помнит Дина себя, и другом родителей, и, когда Дина урок прогуляла, ее участие в общем прогуле интерпретировалось не иначе, как личное предательство, как удар ножом Пифагора. «И ты, Диночка, с ними? И ты смогла? А ведь я любила тебя, я в тебя верила...»
Каково быть дочерью учителей!? Одно хорошо, дома ее никогда не наказывали, даже не ругали почти, зато в школе, по отвратительному учительскому выражению, спуска не было ей, - от родного отца (на уроке истории) или родной матери (на уроке биологии) можно было запросто схлопотать в дневник строгую запись, и это при том что ее дневник родители никогда не проверяли и даже не подписывали. Однажды Василий Аркадиевич, - а в стенах школы ей было запрещено называть его папой, - усмотрел в легкомысленном поведении обитателей последних парт коллективный заговор, - у всех шестерых отобрал дневники (Дина всегда сидела за последней партой) и настрочил твердой рукой каждому замечание типа «мешал учителю вести урок». Дине всегда казалось глупым адресовать замечания самому себе, и на этот раз, видя, с какой серьезностью пишет родитель в ее дневнике, не выдержала и засмеялась. Василий Аркадиевич разгневался не на шутку, он выставил дочку за дверь, употребив сакраментальное «Вон!», и это был единственный случай, когда он выгонял кого-либо из класса.
Вот и прошлый, и позапрошлый раз, она находила причины не идти и каждый раз в последний момент передумывала - шла. (С трудом решив идиотскую проблему, что надеть, дабы не ударяться в крайности).
После ресторанчика некоторые пошли добавлять в кабачок подешевле.
Дина подвозила Сему до дома, им почти по дороге.
Она единственная, кто прикатил на машине. Просто она всегда за рулем. Всегда за рулем и никогда не пьет.
- Надо же, отличница, - говорит. - Забыла, как мне подсказывала у доски. Динка, тебя все любили в классе, не помнишь?
Раньше он говорил о себе. Не за всех.
А врагов у нее действительно не было.
- Вон, даже место в честь тебя выбрали. Сначала хотели на Некрасова или Садовой.
- А я при чем?
- Ну как же. Вот придет Дина Щедрина. А давайте на улице Салтыкова-Щедрина. Вот и собрались.
- Чушь какая, - Дина сказала.
Знала, что ему не нравится ее теперешняя фамилия. А ей нравилась. Адмиралова.
Довезла до Съезжиской. Он спасибо сказал. Взялся за ручку дверцы, помедлил.
- Ты смотри. Если с кем-нибудь или с тобой, мало ли. Бывают проблемы. Вдруг помогу.
Сам себе помочь не мог столько лет. Вот уж кто больше всех изменился, и не в худшую сторону, подумала Дина. Улыбнулась:
- Все хорошо.
И неожиданно для себя Дина выдала:
- Есть проблема. Межпозвоночная грыжа.
- Это не по моей части.
- Думаю, по твоей. Грыжа у мужа.
- Я психотерапевт, Дина. Грыжа - к остеопатам.
- Ну да...
- А у тебя лично нет проблем?
- Ревность.
- Это ближе к теме. Но кто ж из нас не ревнивец? Ревность - дело обычное.
- А ты удивишься, если я скажу, какая у меня ревность.
- Я ничему не удивляюсь. Мужа ревнуешь? И кто она, твоя соперница?
- Она - межпозвоночная грыжа. Я ревную мужа к его собственной болезни. Очень сильно ревную.
- Ах вот оно что... Расскажи-ка поподробнее.
- Мой муж влюблен в свою межпозвоночную грыжу. У них непростые отношения. Что-то вроде любви-ненависти. Он с ней разговаривает, ссорится, мирится. Он может о ней часами рассказывать, когда его никто не просит об этом. Все его мысли - о ней.
- По-видимому, грыжа доставляет ему страдания.
- Даже когда она не доставляет ему страданий, все мысли его о ней, любимой. Без нее он сам не свой. Словно брошенный. Он сам ее провоцирует на обострение. У него потребность в ее проявлениях. Он ее лелеет, нежит. Если ты недооцениваешь уникальные качества его грыжи, считай, что ты его недоброжелатель.
- Ты не преувеличиваешь? Обычные капризы, а ты принимаешь их за сложное чувство, нет?
- Он дал ей имя.
- Грыже?
- Ее зовут Франсуаза.
- А почему французское?
- Тебя удивляет, что оно французское, а то, что он вообще грыжу назвал женским именем, тебя нисколько не удивляет?
- Но ведь женским все-таки... Вот если бы мужским... Извини, это шутка. Неудачная шутка.
- Ничего, ничего, я сама не знаю, смеяться или плакать. «Франсуаза, ты где?.. Ах, ты вот где, моя Франсуаза...»
- Что, прямо так?
- А когда он в постели начинает с ней разговаривать... тут уж никакие нервы не способны выдержать...
- В постели с тобой?
- С нами.
- Может быть, он тебя дразнит?.. Извини, я просто высказываю предположения.
- Нет. У них серьезно.
- Хорошо, но тогда проблема не у тебя, а у него. То есть и у тебя проблема, но другого рода. Это не ревность, ты здесь вообще ни при чем. Это твой муж - наш клиент.
- Да он-то точно ваш клиент. А каково мне - с клиентом?
Она отвернулась к окну: на той стороне улицы два гастарбайтера красили маленькими кисточками ограду газона. За их работой следил человек в синем плаще, возможно, начальник. Сема сказал:
- Терапевтическая помощь ему бы не помешала, думаю. А как насчет семейной психотерапии? Но это только в том случае, если он осознает проблему.
- Нет, для него с Франсуазой проблем нет, у него проблема со мной.
- А с другими?
- Ну вот с родным сыном, например. От первого брака. Как-то у них не очень... взаимопонимание.
- С вами живет?
- Отдельно. Ему девятнадцать. Со мной, кстати, у него все в порядке.
- Чем он занимается? Муж в смысле.
Дина задумалась.
- Ищет себя. - И словно испугавшись вопроса «не поздновато ли?», поспешно и вполне серьезно добавила: - Почти нашел.
Сема, однако, не стал уточнять, что именно нашел Адмиралов.
- Если ты не против, я расскажу коллеге об этом случае. Есть тут один специалист, вполне возможно, он заинтересуется. Разрешаешь?
– Пожалуйста, - ответила Дина.
Где, когда, нигде, никогда. Сорок пять на небе тучек. Козлик Прыг и козлик Скок.
Иногда он разговаривал с Франсуазой. Обычно их разговоры были на общие темы. Чаще Адмиралов заговаривал первым.
Он так заговаривал.
Произнесет внезапно несколько бессвязных слов, типа: «Где, когда, нигде, никогда...» - и подождет, не спросит ли что Франсуаза. Она же, отвлеченная от сиюминутных попечений, непременно на что-нибудь реагировала, не могла удержаться. «Ну и что значит никогда? - спрашивала Адмиралова. - Никогда это что?» - «А ничего», - отвечал Адмиралов с провокативной грубостью.
