Но даже в этот момент, заказав явно унизительный для себя телефонный разговор, Бет и сама стоически держалась прямо: в ее голосе не слышалось ни мольбы, ни отчаяния. Бойс надулся спесью. Пульс вновь стал нормальным. Значит, хочешь разговаривать холодно, детка? Посмотрим, как ты заговоришь, когда я понижу твою нулевую температуру еще градусов на пять.
— Возможно, я смогу выкроить для тебя время завтра в десять тридцать, — сказал он. — Полчасика.
Уже давно никто не говорил Бет Макманн ничего подобного.
Оба начали мысленный отсчет, пытаясь выяснить, кто не выдержит первым.
…семь… восемь… девять…
— Отлично, — сказала она.
— Ты полетишь обычным рейсом? — Будь он проклят, если пошлет за ней свой личный самолет.
— Нет, Бойс. Я поеду на машине. Мне не улыбается мысль о том, что все целый час будут пялиться на меня в самолете.
Как бывшую первую леди ее по-прежнему охраняли агенты Секретной службы — очередная нелепая ситуация, в которой она оказалась вместе со всей страной: правительство обвиняет, правительство охраняет. Один фельетонист из «Таймс» беззастенчиво поставил вопрос ребром: если Бет Макманн в конце концов приведут на казнь, начнется ли перестрелка между агентами Секретной службы и палачом, делающим смертельные инъекции? В те дни задавалось очень много щекотливых вопросов.
— Значит, в десять тридцать.
Откинувшись на спинку своего кожаного трона, Бойс представил себе эту сцену во всем ее телевизионном великолепии: сотни телекамер и репортеров у входа в его манхэттенскую контору, крики, микрофоны, нацеленные на Бет, как магические жезлы, и фаланга агентов Секретной службы, ведущих ее сквозь толпу к двери. А на пороге ее приветствует он, одетый строго и элегантно, на английский манер. Завтра его лицо появится на всех телеэкранах мира. Его будут узнавать узбекские крестьяне, исследователи озонового слоя в Антарктиде, пенсильванские фермеры-менониты.
Он сделает краткое, исполненное достоинства, ни к чему не обязывающее заявление, суть которого будет в том, что это всего лишь предварительная встреча. Потом улыбнется, поблагодарит репортеров за проявленный интерес — Бойс был королем, Зигфридом и Роем укротителей прессы — и проводит Бет в контору. Какое удовольствие это доставит ему после стольких лет ожидания! Этот суд уже называют «процессом тысячелетия», и в центре внимания на суде окажется он. И может быть — всего лишь может быть, — чтобы сделать свою месть идеальной, он умышленно проиграет процесс. Но так ловко, что даже гарвардские юристы в галстуках-бабочках запинаясь заявят, что этот процесс, право же, не смог бы выиграть никто, даже Наглец Бейлор.
Сумятица и столпотворение превзошли его ожидания. У входа в манхэттенскую контору Бойса собрались шестнадцать грузовиков с семидесятифутовыми телескопическими спутниковыми антеннами для прямой трансляции, а также триста с лишним репортеров с операторами и вдвое больше зевак. Всё это произвело впечатление даже на него.
Полиции пришлось перекрыть движение в западном направлении по одной полосе Пятьдесят седьмой улицы. Предстояла встреча адвоката с клиентом — «встреча тысячелетия». Когда всё кончилось, один телекритикан заявил, что слово «тысячелетие» скоро станет слишком затасканным и потому его лучше подержать в нафталине до 2999 года.
Бет со свитой агентов Секретной службы, молча кипя от злости, поднялась на лифте в контору Бойса, расположенную в северо-западном углу пятидесятого этажа и выходящую на Центральный парк. Как любил говаривать Бойс, вид из его окон стоил тысячу долларов в час.
— Это было и впрямь унизительно, — сказала она. — Спасибо.
Бойс сразу понял, что нет смысла делать вид, будто это не он неофициально сообщил об их встрече прессе. Оставалось лишь надеяться, что Бет не догадывается, кому именно. Перри Петтенгилл, нынешняя пассия Бойса, была ведущей ночного ток-шоу «Судейский молоток» на Юридическом канале. Эта толковая, честолюбивая блондинка болтала без умолку и носила бифокальные очки и облегающие свитера. У нее были самые высокие рейтинги на Юридическом канале, который, как правило, не привлекал большого количества телезрителей в промежутках между захватывающими процессами об убийстве, хотя, согласно совершенно секретному научному докладу для служебного пользования, приблизительно две трети зрителей смотрели ее передачу, выключив звук. Том Вулф упомянул о Перри в одном эссе, назвав ее «милашкой-правонарушительницей».
Перри и Бойс познакомились полгода назад, когда она вела викторину на тему подбора присяжных — под названием «Без возражений!» — в Ассоциации судебных адвокатов в Новом Орлеане. Бойс согласился принять участие в передаче. Перри представила его как «не только лучшего, но и самого привлекательного адвоката в стране», а после ужина подарила ему самый незабываемый вечер, который он когда-либо проводил в Новом Орлеане, что свидетельствовало о многом. Не прошло и недели, как она переехала к нему. Нью-йоркские репортеры светской хроники скрепили их отношения жирным шрифтом. Перри была достаточно умна, чтобы не заводить пока разговора о браке, хотя вопрос этот каждое утро не давал покоя обоим, словно дамоклов голубь, бьющий крыльями над подносами с завтраком. У Бойса, конечно, имелось оправдание: предыдущие четыре жены. Это, конечно, заставляло Перри призадуматься. Ни одна романтичная женщина даже в глубине души не мечтает стать миссис Номер Пять.
После телефонного разговора с Бет Бойс позвонил Перри. От восторга у нее перехватило дыхание. Заполучить такую сенсационную новость раньше других! Порой ее честолюбие настораживало Бойса, как, по правде говоря, и необычайная ловкость в постели. Встретившись лицом к лицу с поистине умелой партнершей, мужчина, даже если он задыхается и радостно ржет в экстазе, не может не задать себе вопрос: Где она этому научилась?
Но сейчас Бойс думал только о Бет, с которой не виделся четверть века.
— Ты рассказал обо всем той женщине, да? — спросила она. — Полногрудой девице в облегающем свитере.
— Совершенно верно. Я хотел, чтобы сегодня внизу собралась большая толпа. Хотел, чтобы американское правительство поняло…
— Оно и поняло. Что Бойс Бейлор — отъявленный эгоист.
Бойс был… ошарашен! Не такого выражения романтических чувств ожидал он обычно от клиенток-просительниц.
— Сегодня я встала в пять утра, — сказала Бет, — и четыре часа провела на шоссе Ай-девяносто пять, чувствуя себя О-Джеем Симпсоном, за которым гонятся с полдюжины съемочных групп программы «Очевидец». А приехав, угодила в твою адскую рекламную машину. Так что извини, но я не расположена лизать тебе задницу.
С этими словами она села и начала снимать перчатки. Бет носила их всегда — по той простой причине, что в них оставались нежными руки. Когда она вышла замуж за кандидата в президенты и перестала разыгрывать из себя невинность, пресса не преминула подобрать подходящую метафору: «железный кулак в бархатной перчатке».
Бойс просто не мог не смотреть, как она стягивает их палец за пальцем в невероятно сексапильной манере Барбары Стэнвик, тем самым явно предлагая перейти к делу. Он был не в силах отвести от нее взгляд. Мужчины есть мужчины, все до одного — глупцы, но, увидев Бет так близко, Бойс удивился, зачем это Кену Макманну нужно было дрючить стольких других женщин, если дома, в его собственной постели, каждую ночь ждала столь страстная жена. Она была на несколько лет моложе Бойса, а выглядела, наверно, еще на несколько лет моложе. У нее были аристократические скулы и черные волосы, тронутые сединой, которая придавала черному цвету густоту и блеск. Она смотрела прямо на собеседника — оценивающе, но без неприязни. Ее полная, статная фигура не была испорчена родами. Будь она актрисой, ей досталась бы роль предприимчивой деловой женщины, которая оказывается настоящей пантерой в койке. Бойсу вспомнилось, что всякий раз, когда он шел за ней следом и смотрел, как восхитительно и сексуально она покачивает попкой, от вожделения у него обрывалось сердце и пересыхало во рту.
И вот, двадцать пять лет спустя, она пришла к нему в кабинет — в качестве клиентки.
— Кофе, снятое молоко, один кусочек сахара. — Она скрестила ноги в черных чулках. Он услышал чарующую мелодию трения нейлона о нейлон. — Ну, как поживаешь, Бойс?
И тут до Бойса Бейлора, льва американской адвокатуры, дошло, что меньше чем за полминуты его низвели до положения официанта — в собственном логове с видом, которому позавидовал бы и Господь Бог, в окружении стен, столь обильно увешанных почетными дипломами и фотографиями, свидетельствующими о его могуществе, о его величии, что даже штукатурка скрипит от напряжения. Нет, нет и нет. Так дело не пойдет. Это никуда не годится. Он должен стать хозяином положения как можно скорее.
