– Вижу, вижу! – улыбкой приветствовал его Этеокл. – Говори, сколько?
– Один, – с некоторым смущением признался Гектор.
– Ну, хотя бы так…. – разочарованно протянул царь. – А по твоему виду я решил, что их не меньше сотни! Ладно, не будем привередничать… Что же ты стоишь? Быстро веди его сюда! И палача позови!
Как ни скор был Гектор, палач примчался первым. Что и не удивительно кому, как не ему, знать, как плохо быть жертвой, наказанной за нерасторопность!
Следом за ним появился стратег, волоча за шиворот, отрешённого от всего, Кенея.
– Как твоё имя? – спросил его Этеокл.
– Кеней, – убитым голосом ответствовал бывший любимец Мнемозины.
– Скажи мне, Кеней, – интонация царя была, по меньшей мере, загадочной, – скажи, ты действительно забыл это имя!
– Забыл, – сокрушённо сказал тот, прекрасно понимая, что никакие оправдания не помогут.
Царь воздел вверх руки и поднял глаза к небу.
– Благодарю вас, боги, – ликующе провозгласил он. – У нас теперь есть человек, который сумел забыть проклятое имя! И пусть он пока один, мы узнаем, как он это сделал, и научим остальных! Дело, наконец, двинулось!
Затем, понизив голос, он бормотал ещё что-то, что навсегда останется тайной между ним и Олимпом.
– Пойми нас правильно, – обратился он к ошеломлённому Кенею, в душе которого разгорался огонь надежды на благополучный исход, – мы должны знать точно, что ты забыл это имя, а не пытаешься нас обмануть. Если ты не сможешь назвать его и под пыткой, значит, это на самом деле так, и тогда тебя ждут всенародная любовь и мои почести!
И, ничуть не интересуясь реакцией Кенея, он подал знак палачу.
«Надо потерпеть, – уговаривал себя Кеней. – Будет очень больно, но надо потерпеть. Ведь они же не будут меня убивать или даже калечить. Надо немного потерпеть, и тогда всё будет хорошо!»
Он со страхом смотрел, как палач в раздумье перебирает свои жуткие инструменты. Его помощники, тем временем, схватили Кенея и подтащили к нему.
«Надо немного потерпеть, – снова заладил Кеней. Но тут произошло неожиданное.
– Ничего не бойся, Кеней! – зазвучал в его голове голос Мнемозины. – Я не позволю сделать тебе больно! Этого человека зовут Герострат! Ну же, что ты молчишь?
– Герострат, – онемевшими губами еле выговорил он.
Во дворце зазвенела тишина, которую прервал истеричный визг Этеокла.
– Гектор, ты больше не стратег! Тебя обвели вокруг пальца! Даже пытки не понадобилось, от одного её вида негодяй признался в обмане! А ты не смог его уличить! Вон с моих глаз! Сиди дома и жди, какое наказание я придумаю для тебя! Но самое главное, – его визг перешёл в рык, – у нас по-прежнему нет человека, который смог забыть!
Татьяна Стрекалова
Сказка северного ветра
Он родился от звёзд. На заре. Когда ночь достигла своей крайности.
Так приморозило, что там, в вышине, лопались они с хрустом и рассыпались, даже звон стоял! Это отец его, Астрей, царил над миром.
А тут Эос. Заря. И ничего с ней не поделаешь. Вспыхнула – и шевельнулось небо. Задрожала его глубь от розовых её пальцев. Никакого холода не хватит против розовых пальцев. Сразу свернулся чёрный бархат Астрея, закрутился в узел с алым рассветным шёлком. Разбирай там – где-кто! Вьются рдяные стяги, ленты пунцовые, рубиновые перья. Несутся по свету, наотмашь секут слева, справа, крестами, зигзагами! Вот и пошли потоки воздушные. Всё быстрей. Всё стремительней, яростней! Свились они вместе и множество сил набрали. А там рванули с небес на землю, с земли в небеса с такой мощью, что с тех самых пор бег его не прекращался, и, рождённый борьбой, звался он Бореем.
Он всегда мчался, всегда завывал. Уж такая перепала природа. Вечно влекло его неукротимо, вперёд и вперёд, а куда…? Туда, где в зените сияло солнце. Гелиос, Фаэтон, Феб – неважно! Все одинаково они раздражали ослепительным блеском. А нравились льды. Строгостью. Сдержанностью. Тем, что не давалось самому. Чувством меры.
Он громоздил снеговые тучи и гнал их. На юг. С подвластного севера в солнечный край. От его дыханья равнины покрывались морозным налётом, и он не давал им поблажек. Всё нагнетал, теснил полярные толщи воздуха. И те отступали под натиском Борея всё дальше на полдень. Льды росли и заполняли собой Европу. А перед льдами уходило к югу всё живое. Ветер гнал носорогов, оленей и мамонтов. Львов и медведей. А ещё этих мелких существ, которых налепил из влажной глины Прометей.
Благородный титан явно погорячился. Зачем было заполнять столь ничтожными тварями тело праматери Геи, где и так не особо развернёшься. Впрочем, Борея это почти не касалось. Он летал в вышине, над землёй, лишь порой, ненароком цепляя грохочущие вслед ему горные кряжи, хлеща длинным чёрным хвостом поверхность океана. Стремление, воля – вот это была жизнь!
А Прометей просто удивлял. Спокойный, молчаливый, вечно корпел он над какими-то пустяками. Спина его не разгибалась от работ и забот. И главное все эти, человечки, которым посвящал он столько времени, не принадлежали ему! Они жили сами по себе и даже поклонялись не столько ему, сколько Зевсу, который оседлал уже светлый Олимп и теперь распоряжался в мире. И с ним приходилось считаться!
Зевс завёл на земле свои порядки, обуздал норовистых титанов, а уж человечье-то племя, кто вообще, с ним чинится?! Трава гибка и, склоняясь под ветром, выживает. Деревья и скалы противостоят напору воздушных потоков крепостью тела и связью с земными глубинами. Звери ловки, чутки, быстроноги. А люди, глупая толпа, получились до того беспомощны, что Прометею только и остаётся нянчиться с ними. Небось, уж не рад, что понаделал! Понятно, свой-то труд жааалко! А признаться самому себе, что попусту силы угробил, это не каждый может, даже титан.
По природной задиристости, Борей пошаливал с Прометеевыми бирюльками. Заносил их снегом, захлёстывал волнами. А то подхватит бешеным смерчем и давай жонглировать где-то в высоте! Прометей увидит кинется, догнал бы, бока намял, да разве Борея догонишь?! Озоруя, подбросит малявок повыше и прочь со свистом. А Прометей с трепетом великим ловит их, падающих, туда-сюда ладони подставляет, кого успеет, кого нет. А переживаний-то! Совсем себя не бережёт так и споткнуться недолго! Прометей, конечно, титан могучий, кто спорит? А только бескрылый ходит он по земле, и ухватить Борея за хвост – шалишь, приятель!
Но сколь ни вредничал Борей, и сколь не потрясал кулаками вслед ему Прометей, людей становилось всё больше. Постепенно стал замечать, вымораживающий живое, ветер меняться стали поделки Прометеевы. Ещё когда гнал он их на юг, и они брели, измученные стужей и голодом, спасаясь от наваливающегося позади ледника выглядели они куда как неказисто. Ни луков, ни стрел. Огня толком развести не умели. Задуешь огонь им, считай, уморил. Да ещё всюду мамонты. Тигры саблезубые. Сколько раз Борей полагал уж – всё! Отвадил титана от дурацкого увлечения. Скинь фигурки с доски и возьмётся титан за ум! Забудет свою чепуху.
Однако ж, не тот характер у Прометея был. Упорен родился. Как что в голову вобьёт ничем не искоренишь. И ведь добился своего!
К тому моменту, как надоело дуть северному ветру в одном направлении, крепя ледник, и помчался буйствовать он по океанам людское племя стало рослым, умелым и многочисленным. Разумеется, титановыми трудами. Возился с ним Прометей, как мамка с дитятей. Разным разностям научил. А главное, сам научился! В этом-то всё дело!
Поначалу ведь налепил Прометей их наспех. В это время ещё тяжбы у титанов шли с олимпийцами. Время горячее, военное. Не до искусства. Тем более неловки привыкшие к боевому оружию пальцы в мелкой пластике. Потому выходило грубовато. А постепенно приноровился сын Япета. Талант созидания, видать, перепал ему от Геи-праматери, которая сама из себя исторгла всякие стихии и даже время, что и вовсе казалось немыслимым.
Вот и славный потомок её добился похвальных результатов. Первые свои потуги вспоминал он с лёгкой улыбкой. Нынче достиг он изрядного мастерства, но и те, ранние, были ему дороги, тем уже, что напоминали о днях, когда был он сам наивнее, моложе, светлее в чувствах и пылко горел творческим желанием. Потому смахнуть с земли прошлое было ему жаль. Навострившись ваять изящные и гармоничные фигурки, вселял он их по мере изготовления в уже устоявшееся человеческое общество то под видом могучего вождя, возымевшего авторитет среди соплеменников, то под видом красавицы, за которую поднимались жаркие споры между всеми представителями молодого здорового мужского населения.
Разумеется, этих новых, красивых и хорошо сложенных, требовалось всячески опекать, чтобы прежние, непропорциональные, но прижившиеся, обладающие весом в своих кругах, не смели их на первых шагах. Тут приходилось изрядно побегать, зато замысел воплощался в жизнь, человечество становилось всё симпатичнее, радовало создателя, да и многих богов и титанов, которые начали уже присматриваться к умножающемуся с каждым годом народу.
