Мы пообедали с Луизой в греческом ресторанчике на Шарлотт-стрит, затем, не желая торчать весь вечер в номере, отправились в кино на Титтенхэм-Корт-Роад. Я не запомнил название фильма. Помню только, что он был заграничным с субтитрами на английском и что речь в нем шла о жестоко окончившихся любовных отношениях цветного мужчины и белой женщины. Было несколько откровенно сексуальных сцен, но многие кинотеатры с удовольствием демонстрировали фильмы, где представлялись разнообразные формы полового акта в мельчайших деталях, потому что, несмотря на отсутствие запрета, бывали случаи, когда полиция врывалась во время сеанса в зал. Однако к тому времени, когда мы смотрели этот фильм, он демонстрировался уже более года без подобных инцидентов.
Мы с Луизой сидели в заднем ряду и, когда полицейские ворвались через оба боковые входа, нас поразило, с какой тоностью это делалось и поняли, что рейд тщательно спланировал. Около каждой двери осталось по полицейскому, а остальные редким кордоном окружили зрителей.
Минуту или две казалось, что никакого продолжения этих действий не будет, и мы смотрели фильм, пока не включился верхний свет. Проецирование на экран несколько минут продолжалось и при свете. Наконец демонстрация фильма резко оборвалась.
Мы просидели минут двадцать, не понимая что происходит. Один из полицейских оцепления был недалеко от меня и я спросил его, в чем дело. Он не ответил.
Нам было приказано выходить из зала ряд за рядом и называть имя и адрес. По счастливой случайности у меня не было с собой никаких документов, поэтому я назвал вымышленные имя и адрес. Меня обыскали, но отпустили, после того как предъявившая документы Луиза подтвердила мои слова.
Мы сразу же вернулись в отель и улеглись в постель. После событий этого вечера я чувствовал себя полным импотентом и, несмотря на изощренные усилия Луизы, наше половое общение так и не состоялось.
Через три месяца к власти пришло правительство Джона Трегарта.
Как к противнику, мы питали к афримским войскам отвращение. До нас непрерывно доходили слухи об их трусости в бою и надменности в победе, какой бы незначительной она ни была.
Однажды мы повстречались с парнем из Королевских национальных военно-воздушных сил, который был схвачен афримским патрулем. Этот человек, который был пилотом до того, как его искалечили во время пыток, рассказал нам о жестокостях и зверствах в их армейских центрах дознания, по сравнению с которыми наш штатский опыт в подобных вещах выглядел чем-то обыденным и поверхностным. Пилот потерял одну ног ниже колена, другая была с порванными сухожилиями, но он считал, что ему повезло больше многих других. К нам он обратился за помощью.
Мы не хотели с ним связываться и Лейтиф собрал совещание, чтобы решить что делать. В конце концов мы проголосовали за доставку калеки в район базы Королевских национальных ВВС и оставили в полутора километрах от нее, предоставив самому проехать остальной путь.
Вскоре после этого случая мы попали в облаву к большому афримскому патрулю и нас доставили в один из их гражданских центров дознания.
Мы ничего не сказали ни о пилоте, ни об их методах обращения с военными. В тот раз мы не пытались противиться задержанию. На мой взгляд оно было как-то связано с недавним похищением женщин, но большинство людей нашей группы считало нашу покорность следствием царившего в то время среди нас безразличия ко всему происходившему вокруг.
Нас привели к большому зданию на окраине занятого афримами города, загнали в громадную палатку, разбитую на лужайке перед зданием, приказали раздеться и пройти через санпропускник для выведения вшей. Он представлял собой отгороженное в палатке место, куда напускался густой пар. Когда мы оттуда вышли, нам было велено снова одеться. Одежда лежала там, где мы ее оставили; ее дезинфекцией не занимались.
Затем нас разбили на группы не более трех человек. Моя группа состояла из меня одного. Группы развели по помещениям главного здания для короткого допроса. Меня допрашивал высокий западноафриканец, который, несмотря на работавшее центральное отопление, был в бурого цвета шинели. Входя в его кабинет, я заметил, что стоявшие в коридоре часовые в форме вооружены русскими карабинами.
Допрос был поверхностным. Удостоверение личности, свидетельство о рождении и месте жительства, проверка наличия на документах фотографии с афримской печатью.
– Куда вы направляетесь, Уитмэн?
– В Дорчестер, – сказал я, как мы договорились отвечать в случае ареста.
– У вас там родственники?
– Да, – я дал ему имя и адрес выдуманных родителей.
– У вас есть семья?
– Да.
– Но ее с вами нет.
– Нет.
– Кто в группе главный?
– Мы все сами по себе.
Наступила долгая пауза. Он снова изучал мои бумаги. После этого меня отвели обратно в палатку, где я ждал окончания допроса остальных. Затем два африма в штатском покопались в наших вещах. Обыск был чрезвычайно поверхностным, изъяли только вилку, которая оказалась в одном из рюкзаков сверху. Два ножа, спрятанные в подкладке моей сумки, они не обнаружили.
После обыска пришлось снова долго ждать, пока перед палаткой не появился грузовик с большим красным крестом на белом фоне. Гуманитарный паек Красного Креста для беженцев некоторое время держался на установленном уровне – два килограмма продуктов в протеиновом эквиваленте. Однако с тех пор, как афримы взяли дело в собственные руки, количество выдававшейся провизии пошло на убыль. Я получил две маленькие банки консервированного мясного фарша и двойную пачку сигарет – сорок штук.
Затем нас вывезли из города на трех грузовиках и выгрузили в тридцати километрах от него в том же месте, где задержали. Весь следующий день до наступления ночи мы искали тайник со своими запасами, который устроили при первом известии о возможности облавы. Этого оказалось мало, и на поиски ушло еще полдня.
Ни разу за все время нашего вынужденного посещения территории, занятой афримами, мы не видели ни одной женщины, не слышали никакого намека на их присутствие там. Ночью мне было не уснуть, я чувствовал, что теряю надежду увидеть Салли и Изобель.
В последних известиях сообщалось, что неопознанное судно, которое двое суток назад появилось в Ла-Манше, вошло в эстуарий Темзы.
Все утро я не пропускал ни одного специального выпуска. Судно не подавало радиосигналов и не отвечало на вызовы с момента появления в проливе. На нем не было никакого флага. Из Тилбура вышел лоцманский катер, но людям с него не удалось подняться на борт судна. По названию на носу судно определили как трамповый грузо-пассажирский пароход среднего тоннажа, приписанный к одному из портов Либерии. По данным Ллойда в настоящий момент оно числилось совершающим чартерный рейс в Лагос.
Случилось так, что в двенадцать-тридцать я был волен уйти из колледжа. Во второй половине дня у меня не было ни занятий, ни каких-то других дел, и я решил отправиться к реке. Доехав на автобусе до Канен-стрит, я пешком дошел до Лондонского моста. У нескольких сот человек, главным образом служащих ближайших контор, оказалось то же намерение и на восточной стороне моста толпился народ.
Некоторые уходили, видимо по необходимости возвратиться на работу, и я постепенно протиснулся к парапету.
Ровно в два-тридцать мы увидели судно, приближавшееся вверх по реке к мосту Тауэр. Его сопровождало несколько мелких судов, большей частью принадлежавших речной полиции. По толпе прокатилась волна пересудов.
Судно приближалось к мосту, который преграждал ему путь. У стоявшего рядом со мной мужчины был полевой бинокль и он сказал мне, что находившиеся на мосту люди разбегаются, а въезд транспорта на него перекрыт. Через несколько секунд мост развели как раз в тот момент, когда судно подошло почти вплотную.
Меня привлек звук сирен. Обернувшись, я увидел четыре или пять полицейских машин, въехавших на Лондонский мост. Люди оставались внутри, но синие мигалки на крышах продолжали работать. Судно приближалось к нам.
Мы видели на сопровождавших катерах людей, которые что-то кричали в мегафоны тем, что находились на борту судна. Слов было не разобрать, до нас доносился лишь слабый резонированный гул. Стало неестественно тихо, когда полиция перекрыла въезд на мост с обеих сторон. Вышедший из машины полицейский стал гнать людей с моста. Ему подчинилось всего несколько человек.
Судно уже было менее чем в пятидесяти метрах от нас, мы хорошо видели огромные толпы людей на его палубах. Многие лежали. Два полицейских катера подошли к мосту, развернулись и двинулись навстречу судну. С одного из них какой-то полицейский чин требовал от капитана остановить машины и принять на борт представителей властей.
Ответа с судна не было, оно продолжало приближаться к мосту, хотя многие из находившихся на палубах что-то кричали полицейским, не понимая в чем дело.
