СЕКАЦКИЙ. Процесс ректификации спирта был изобретен совсем недавно. Он насчитывает всего шесть столетий. Те напитки, которые пили древние греки, – ими же невозможно было напиться. Ну если и напивались, то это было что-то другое.
КОРОВИН. Господа! Неужели вы думаете, что китайцы, бог весть когда изобретя порох, не изобрели перегонный куб? Мне кажется, что там это появилось одновременно. Но вы посмотрите, мы сейчас живем в эту последнюю югу. В кали-югу. Самое любопытное, что три предыдущие прошли на Земле, когда там не было человека. С появлением человека наступает последняя стадия. И вот всякое наше погружение это действительно как разведка: мы заглядываем – что там в конце?
ЛЕВКИН. Постоянно длящаяся разведка. Все постоянно ходят куда-то вбок. Но где, простите, скажем, глобус этого пространства, его топографическая карта? Все, кто уходит в разведку, они либо не возвращаются, либо же не могут сообщить ничего по части кочек, речек, городов.
СЕКАЦКИЙ. Могут. Мы думаем, что ничего не достигаем, кроме странного времяпрепровождения. Но давай сопоставим факты. Я называю это силой отложенного соблазна. Есть такая странная вещь. В этом смысле Европа ушла очень далеко не столько своей техникой, сколько в том, что у нее почти нет отложенных соблазнов. Нации, которые впервые сталкиваются с алкоголем, не знают этого. Этот соблазн был для них отложен. Они умирают от него почти поголовно и мгновенно. Спившиеся алеуты, чукчи. А у европейцев – многовековой тренаж. И они несут в себе эту силу разведки и устойчивость против соблазна, и они опустошают те уголки, где никто не знает соблазна алкоголя. А неофит, новообращенный, у кого нет соблазна, – погибает мгновенно. Расскажу один почти архетипический пример. Когда один мой знакомый, большой любитель выпивки, устраивался на шампанкомбинат в Бишкеке, директор спросил его: «Ты пьешь?» Он долго думал и сказал «Да». И его взяли. А если бы он сказал «Не пью»? Директор был опытный человек и понимал, что когда человек не пьет, ибо осторожен, и попадает в место, где море алкоголя, он моментально погибает, спивается. Для него это отсроченный соблазн, у него нет опыта разведки.
КОРОВИН. Когда Швейк попал к фельдкурату Кацу, первый вопрос был: «Швейк, вы водку пьете?» И он ответил: «Никак нет, только ром!»
ЗВЯГИН. И есть мусульманский путь отказа от алкоголя.
КРУСАНОВ. Не от алкоголя, а от виноградной лозы. Про водку в Коране ни слова, и потом они освоили заменители – культура конопли, мака…
ЗВЯГИН. Говоря об алкоголе, мы то есть говорим только о взогнанном, об очищенном… о водке, что ли?
КРУСАНОВ. Мы говорим… в широком смысле. Вот еще, Сергей, ты упомянул юги, которые были до человека. Я смотрел год назад…
КОРОВИН. Человек тогда уже был.
КРУСАНОВ. В известном смысле – да, и был по ТВ такой сюжет из животного мира, как в саванне, где-то на границе с экваториальным лесом, вызревают плоды, очень сочные, опадают и бродят сами по себе. Их едят слоны, павианы, жирафы – их едят все, и это заснято: животные качаются, они… они… они торчат!!! Выходит, алкоголь был дарован не только человеку, но и слону, чтобы и он, по Левкину, не вздумал лезть в иную щелочку.
СЕКАЦКИЙ. Я читал некое исследование такого Сергея Корытина, его книгу «Тигр под наркозом», и там сказано, что сравнение «пьяный как свинья» – в высшей степени реалистичное наблюдение, потому что свиньи ходили и жрали всякие перебродившие тыквы.
КОРОВИН. Когда я видел свиней, опьяненных картошкой, когда эти смеющиеся свинарки…
КРУСАНОВ. Значит, даже свиньи ходят в разведку и демонстрируют суверенитет.
КОРОВИН. Я-то подумал, что это плоды уже нынешнего положения вещей.
ЗВЯГИН. Я хотел бы задать вопрос о том, является ли опьянение животных поиском?
КОРОВИН. Нет, Женечка, опьянение – это совершенно нормально, это в природе живого организма. Я могу сказать, что ни одно общество не достигло высот, если в его рационе не было алкоголя. Что стоит у колыбели человечества? Хлеб, сыр и алкоголь.
СЕКАЦКИЙ. Более того, общество, в котором не было алкоголя, погибало от переизбытка абсурда.
ЛЕВКИН. К примеру?
СЕКАЦКИЙ. Инки, например. Они знали только свои грибы сушеные и трубочки. Они погибли, потому что у них не было гаранта рациональности.
КРУСАНОВ. Они не сами погибли, их же того… А потом, они все поголовно жевали листья коки.
СЕКАЦКИЙ. К моменту прихода конквистадоров там были одни руины, в смысле культуры и государственности, почему их так легко…
ЗВЯГИН. Тут возник интересный вопрос: мы отделили употребление алкоголя и вошли в область кайфа.
КРУСАНОВ. Андрей, ты выйди из образа ведущего и войди в образ докладчика.
ЛЕВКИН. Это сложно, потому что меня интересует момент опять чисто бытовой. Вот мне непредсказуемость очень нравится. Она тут возникла в качестве некоторого побочного хода. Но ведь в принципе ты, конечно, понимаешь, когда тебя это настигнет, что это может настигнуть в любой момент – в зависимости от какого-то встреченного человека, но каждый раз это все равно неожиданно.
КРУСАНОВ. Вчерашний день – тому пример.
ЛЕВКИН. Вчерашний день тому полный пример, позавчерашний, ну, сегодняшний не очень… Вот я действительно хочу как ведущий спросить у Саши – эти случайности порождаются нашим желанием их или же, напротив, это вариант такого почти испытания?
КРУСАНОВ. Можно я? Потому что об этом уже говорил. О ритуализации. Жизнь же держится на повторное™ явлений. Чтобы что-то существовало, это должно быть введено в какую-то повторяемость. В данном случае алкоголь – элемент ритуала выхода в другое сознание. Это важнейший ритуал постлитургического бытия, он позволяет нам победить Фрейда – судьба перестает быть воплощенным в истории неврозом.
ЛЕВКИН. Давайте порассуждаем на тему скорости и времени езды. Есть простая логика в том, что не стоит менять партнеров по выпиванию внутри одного дня. У тебя поезд уже ушел далеко, а у них только поехал. И не надо начинать с ними их историю. И момент улавливания этого несоответствия не имеет характер релейного щелчка, а длительный: нам тебя не догнать… Отъезд-то происходит реально, в рациональном сознании он отмечается всеми присутствующими, которые точно так же рационально понимают, что да, в другом поезде человек… А как может переход в иное состояние быть таким видным с перрона?
СЕКАЦКИЙ. Я вдруг вспомнил одного своего друга – жаль, что его тут нет, это Володя Юмангулов, и он для меня в этих вещах много открыл. Кажется очевидным момент удовольствия: вот мы собираемся вместе, и мы такие, и такие, и момент вспышки и всеобщего панибратства бьет в одну и ту же точку вместе с алкоголем. Но с другой стороны, мы знаем англосаксонскую традицию, в которой каждый молча отхлебывает от своей бутылки и ставит ее на подоконник. Но меня очень удивили движения того же Володи: вот накрывается стол, медленно все ставится, и он говорит: «Пойдем незаметно выпьем». И мы идем куда-то, а на столе стоят бутылки – сколько угодно, пей сколько хочешь. А мы идем куда-то и выпиваем по глотку в закутке – возвращаемся и: «Представляешь, никто ничего не заметил!» А потом он развивал еще один проект, до сих пор загадочный для меня: «Представляешь, изобрести бы такой напиток, который – вот ты его сегодня выпьешь, а он, скажем, действует через девять часов или через двадцать». А я не понимаю – зачем? Он говорит: «Нет, ты не понимаешь, ты еще не на той точке. Это же класс: мы выпиваем, идем и знаем, что через двадцать часов оно сработает – секунда в секунду».
КРУ САНОВ. Ну вот мы сейчас сели в один вагон. Но что удивительно: сев в один вагон, по странной розе ветров мы все окажемся в совершенно разной географии.
ЛЕВКИН. Вот это вряд ли, потому что она будет все равно более-менее – если в одном поезде – разниться в деталях.
КРУ САНОВ. Будет совпадать по последствиям, а сам процесс будет совершенно различным. Едут люди в вагоне и молчат, но все молчат о разном.
КОРОВИН. Вот этот рассказ о тайном моменте… Есть два разных по характеру способа употребления: ритуализированный и уход от ритуала, к более привычной нам форме употребления алкоголя – чисто коммуникативная функция. Когда мы с Сашей встречаемся и, переговорив пять минут о здоровье, идем и запрокидываем по сто грамм. Это, скажем, некоторая эстетическая эмиграция. Мир весь остальной отодвигается на свое место, а мы – на своем. Почему люди вообще объединяются?
КТО-ТО. Чтобы выпить.
КОРОВИН. Правильно. Но для чего они это делают? Они же объединяются… для чего объединяются друзья, супруги, любовники? Потому что они нуждаются в отдыхе. Потому что мы живем в волчьем мире, где действуют волчьи законы. А здесь они не действуют. Это совершенно закрытая сфера. И она будет существовать до тех пор, пока законы внешнего мира не проникнут внутрь.
КРУСАНОВ. Совершена петля, и мы возвращаемся к началу разговора – тебя, Сергей, тогда не было. То есть возвращаемся к освобождению от бытовой и социальной ангажированности, к опьянению как демонстрации независимости определенного порядка. Мы оценили скрепление в некий маленький союз – вещь почему-то людям в жизни необходимую.
