От жары на улице было безлюдно.
Мы медленно ехали по Гороховке, оставляя за собой столб пыли–пудры. Перед нами, шлёпая лапами, не спеша, вразвалочку, вышагивали гуси. Тревожные гусыни–мамаши пронзительно вскрикивали, плоскими длинными носами теребили–поторапливали пушистых гусят — невнимательных, нерасторопных.
Мы пристроились следом, медленно плетясь за гусиной процессией, не хотели пугать. Дойдя до перекрёстка, птицы повернули к пруду, освободив нам дорогу.
Я увидела босоногого подростка на велосипеде и махнула ему: подожди!
— Не знаешь, миленький, Прасковья Журавлева где живёт? — спросила.
— А вон, большой дом у дуба, — показал белобрысый мальчуган.
— Ну что, — заговорщически улыбаясь, я повернулась к Антонине. — Пойдём в гости к Прасковье Журавлёвой?
Все это время она сидела молча, не очень–то понимая, куда и зачем мы едем, смотрела по сторонам, любуясь проскальзывающим пейзажем, о чем–то думала, шептала. Только теперь поняла, что я задумала.
— Ты хочешь… — заволновалась.
— А ты не хочешь?
— Но что мы скажем? Кто ты? Я? Что нам нужно? Не буду же я рассказывать, что её умерший муж сто лет назад — в детстве — мне, солистке хора Пятницкого, колечко подарил! — Она возмущённо откинулась на сиденье.
Я не знала, на что решиться. Потёрла ладонями руль. Посмотрелась в зеркало. От солнца лицо полыхало.
— Мне б только в избе постоять, воздух вдохнуть… посмотреть, где спал… что в окно видел… — казалось, Антонина уговаривает себя. — Может, фотография какая — у меня ни одной нет…
Я уже не раздумывала:
— Все! Пойдём! Что–нибудь придумаем, само все выстроится. Может, и нет её дома. — Припарковалась в тени дерева и вышла из машины.
Снова обдало жарой.
— С пустыми руками неудобно, — сказала Антонина.
— Магазин есть в деревне? — крикнула я мальчугану, стоящему неподалеку. Он с любопытством разглядывал Ауди.
— Там, — ткнул он на крепкое здание.
Толстая продавщица отвесила нам из большой коробки конфет.
— Может, сахар возьмём? Сварит Прасковья варенье. Вишня поспела — в палисаднике видела, — предложила Антонина.
— Берите. Последний мешок остался. — Продавщица подтащила к весам тюк. Её крупная грудь от напряжения шевелилась. — Водитель в запой ушёл, недели две, считай, подъедать остатки будем.
— А что лучше всего в дом принести? В подарок? — спросила я.
— Так водку возьмите! Самое главное угощенье! В деревне без водки нельзя! — Продавщица показала на витрину сверкающих бутылок. Под ними россыпью лежали сникерсы, чипсы и прочая заграничная мишура в пакетиках. А совсем рядом, на соседней полке, — гвозди, молотки, инструменты.
— В хорошем доме жил твой Коля! — Я оценивающе посмотрела на высокую избу. Мы стояли у ворот крепко слаженного дома в резных ставнях. — И окон как много! Посмотри, шторки кружевные… Наверное, светло в доме, приятно.
— Работящий Коля был, хозяйственный, — согласилась Антонина.
— Будь что будет! С Богом! — Я взобралась на крыльцо и громко постучала в окно.
В глубине двора лениво подала голос собака.
— Собака во дворе… Раньше в любой дом зайдёшь — ни собак, ни замков… — заметила Антонина.
К нам долго не выходили.
— Наверное, нет никого. Пойдём! — Антонина потянула меня к машине. Мне показалось, обрадовалась.
— Нет, подождём! В жару все дома. Может, в погреб отошла Прасковья или на огород. — Я снова постучала.
Шторка на окне дёрнулась.
— Дома! Увидела.
Мы приготовились к встрече.
— Значит так, не забудь, мы из газеты, — я стала инструктировать побледневшую Антонину. — Корреспонденты. Изучаем историю родного края. Хотим написать очерк о Николае Журавлёве. Все запомнила? — Я сурово посмотрела. — Ничего не перепутаешь?
Антонина кивнула. По её лицу поползли красные пятна.
— Да не переживай ты так! А то слова забудешь!
— Попробуй не волноваться! Если б в Кремль или в Гранд–опера, а тут — к Прасковье Журавлёвой, в Гороховку! — из последних сил отшутилась она.
В сенцах раздались шаги.
— Слушай, а корреспонденты к своим героям с водкой приезжают? — вдруг прозрела певица и посмотрела на тяжёлую сумку с гостинцами.
Я на секунду задумалась. Уже стукнула входная дверь.
— Это смотря к кому. А мы–то к самому Журавлёву в гости! Он же не простой колхозник — герой тыла! — сочиняла я на ходу, прислушиваясь к приближающимся шагам.
— А может, никакой он и не герой вовсе. Жил себе и жил. Я же о нем ничего не знаю!
— Как не герой! Я фотографию на кресте видела — улыбается. Тебе колечко подарил. Про любовь, ты говорила, молчал — значит, скромный был, сдержанный. Паренёк на телеге сказал, хороший мужик был дядя Коля. Этого мало? И дом смотри какой! — Я стукнула рукой по завалинке. — Такие ставни смастерить — из негнущегося дерева! Крючком так не свяжешь. Этого тебе не достаточно? Про кого ещё писать–то тогда?
— Авантюристка! — прошипела Антонина и широко, радостно улыбнулась в сторону.
В калитке стояла короткая заспанная женщина в ситцевом платье с короткими рукавами. Она смотрела на нас в недоумении, тёрла скрюченными ладонями опухшие глазки. Платье было помято и немного задрано. Под ним скрывались мягкие полные бедра. Неприбранные перепутанные волосы торчали по сторонам. Женщина была босиком.
«Чудо в перьях», — подумала я и посмотрела на одухотворённую Антонину. Та во все глаза, волнуясь, смотрела на «чудо».
— Добрый день! Прасковья Журавлева здесь живёт? — спросила я вежливо.
— Я Прасковья. — Женщина проснулась.
Возникло замешательство. Мы изучали друг друга.
— Разрешите представиться: мы приехали к вам по заданию редакции. — Я взяла инициативу. — Пишем очерк про интересных людей нашего края.
Прасковья не сразу поняла, что я сказала.
— Вы жена Николая Журавлёва? — Я уткнулась в её круглое лицо и обнаружила на нем нос–картофелину.
Прасковья кивнула.
— Мы собираем о нем материал.
— Муж–то мой Коля год как помер, — выдавила она наконец и поправила платье.
— Примите наши соболезнования! Разрешите задать вам несколько вопросов о Николае. Не помешаем?
— В дом–то пустите? — подсказала Антонина.
— Да, конечно. Входите! Милости просим, — встрепенулась Прасковья. — Только я Бориску привяжу. — Она кинулась, немного косолапя, к собачьей будке.
— Про корреспондентов — это ж только предлог, чтоб не выставила, в дом пригласила, — шёпотом сказала я Антонине, продолжая прерванный разговор про водку. — А как вскроем бутылочку, все и забудется: кто приехал, из какой газеты, с чем, по какому поводу…
Мы вошли в комнату.
На подоконниках буйно кустилась герань, источая чуть резковатый запах. В углу царила беленая печь. Заслышав шаги, с неё спрыгнула кошка. Потянулась, выгнула спину и, журча, потёрлась о ноги.
— Брысь, не мешай! — шикнула на неё хозяйка.
— Да вы проходите. Садитесь, — Прасковья показала на лавку. — Или вон в переднюю — там понарядней. А я приоденусь. — Она скрылась за дверью.
Мы прошлись по дому.
Вкусно пахло пирогами. Я почувствовала, как проголодалась — в животе урчало.
Комнаты были небольшие, но уютные. Ничего лишнего. По крашеному полу расстелены самотканые дорожки. Покрытый ажурной скатертью, в передней по центру стоял
большой стол. На стене, над диваном, висел цветастый ковёр. Напротив, у стены, был телевизор. В углу висели иконы с тихо тлеющей лампадкой. Солнце падало на половицы. Чистота и покой.
Я подошла к окну. Выглянула во двор. На цепи в будке изнывал от жары лохматый Бориска.
Антонина печально ходила по дому, трогала скатерть, прикасалась к стенам. Пальцами прижала листик герани, потёрла. Поднесла к носу, вдохнула запах. Головой прислонилась к косяку двери — застыла. Казалось, все хочет запомнить. Увезти в воспоминаниях.
Я выгрузила на стол конфеты, поставила рядком бутылки.
— Не пойму я что–то: вы что ж, из газеты? — Прасковья вышла из спальни, поправляя на боках складки. Она надела тёмное платье до пят, с белым воротником, утихомирила волосы — подсобралась, постройнела. — Не обессудьте — я картошку полола. На жаре умаялась, прилегла отдохнуть. Свалилась, как мёртвая и не сразу ваш стук в окно услышала. Это что же — гостинцы? — увидела она бутылки.
— Да, и сахар. Варенье готовите? — спросила Антонина.
— Варю. Но теперь уж мало. Коля вишнёвое больно любил. А мне одной–то — много ли надо?
— А дети?
— В городе. Снохи сами хозяйничают. Два сынка у меня. В магазинах все покупают. Сейчас не больно–то своё нужно. А за сахар спасибочки. Ой, что же я стою — надо стол накрывать! У меня и пироги приготовлены, будто знала, что гости нагрянут. — Она кинулась к печке.
