Она подышала ему в шею.
— Я даже не об этом. Ты фантазировал, ты распоряжался жизнью во Вселенной небрежно, будто ты сам и есть бог... сыпал метафорами, сравнивал молнии с собаками, привязанными к земле железною проволокой... за эти сорок два километра ты мне раскрылся, как, ну я не знаю, Эйнштейн и Маяковский, вместе взятые... ты помнишь, как ты объяснял числа? Почему триедин бог и почему неправильно это трактуют? И почему именно через семь лет в человеке всё обновляется, вплоть до костей? Ты слушаешь меня? — Она обошла кресло с Кирсановым и вновь странно, наклонясь близко, всмотрелась в его глаза. — Помнишь? Ты себя тогдашнего помнишь?
Кирсанов молчал. Он смутно помнил этот бег. Помнил прежде всего то, что ужасно боялся упасть обессиленным в землю и потому хвастался, бормотал черт знает что, губы горели, глотка иссохла, а девица рядом неслась бесшумно, как хромая лань, и только ахала: «Ну, ты гений! Говори!..»
— Не помнишь?.. Я пожаловалась, что бежать мне больно, и на несколько минут мы сидели на траве, и ты продолжал говорить... радуга висела над нами... коровы вошли в речку и стояли... теленок бодал ветлу... Сегодня, в серые наши дни, мне так не хватает этого божественного света. А в тебе он был. И, конечно, никуда не делся. Ну скажи, скажи мне, ведь стоит жить?
— Ну, наверно, — пробормотал Кирсанов.
— Бедненький, ты устал... — пробормотала Нина.
Измученный Кирсанов пожал плечами, пытаясь представить, как же пройдет эта ночь. Нина вновь закурила и долго смотрела на него.
— Иди в ванную, милый.
— Да-да.
Нина прикоснулась губами к его щетинистой к ночи скуле.
— А я пока тебе постелю.
— Хорошо, — тихо ответил Игорь Михайлович и, сбросив ботинки, достав домашние тапочки, побрел под душ. И в самом деле, после поезда, после долгой дороги надо освежиться.
Он разделся, включил теплую воду и долго стоял под шумным ливнем.
Почему-то вспомнились стихи Иннокентия Анненского:
Среди миров, в мерцании светил.
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Ее любил.
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело.
Я у Нее одной ищу ответа.
Не потому что от Нее светло.
А потому, что с Ней не надо света.
Ему почудилось, что где-то рядом хлопнула дверь — наверное, в соседнем номере. А если этот звук в его номере, наверное, Нина открывала окно, проветривает комнату.
Он вспомнил, как однажды во время университетской эстафеты неожиданно подступила и грянула гроза. И он, Игорь, весь мокрый, опередив соперников, подбежал с палочкой к Нине, ожидавшей его и подпрыгивавшей от нетерпения, но, заскользив на асфальте, никак не мог всунуть ей в руку эту палочку... она руку вправо — он влево... она влево — он вправо... а время идет... Она хохочет от возбуждения, скалит зубы, сердится... Наконец — цап! — и помчалась...
Из-за неловкости Игоря группа биофизиков проиграла три секунды.
Боже, когда это было?! И о чем она так сегодня его спрашивала? Что уж такого особенного он ей мог, да еще на бегу, рассказать? Нет, конечно, она приехала побыть с тобой в постели....
Стыдливо улыбаясь, хоть и снова в брюках, в майке, Игорь Михайлович вышел из ванной и увидел, что однокурсницы в номере нет. На столе белела записка: «Пошла в ресторан заказать ужин в номер. По телефону не принимают. Просят сразу оплатить. Деньги у меня есть».
Кирсанов улыбнулся (да, будет лучше, если они еще выпьют, да и закусят чем-нибудь вкусным) и стал ждать. Он не обратил внимания на то, что не видно ни чемодана Нины, ни ее зеленых пляжных тапочек (не в них же она сошла вниз, в ресторан?).
Стукнули в дверь.
— Да-да! — Кирсанов поднялся, чтобы открыть.
Официантка, запаренная, румяная, как булочка, вкатила столик на колесах. На столике красовалась всякая закуска в тарелочках с виньетками, лежала одна вилка и один нож, поблескивал один фужер. На салфетке покоилась бутылка красного вина.
— За все заплачено, — утирая лоб, сказала официантка, перекладывая на стол еду и откупоривая вино. — Приятного аппетита.
— А почему один нож?.. — только сейчас обратил внимание Кирсанов. — И фужер один?
— Так сказали, — отвечала румяная девица, выкатывая из номера столик на колесах и закрывая за собой дверь.
— Нина!.. — завопил Игорь Михайлович, бросаясь к шкафу. Там не было ни ее чемодана, ни какой-либо ее одежды. — Ниночка...
Какой ужас! Какой позор! Какое тупоумие!.. И вдруг Кирсанову показалось, мысль захватила до удушья, что именно эту быстроногую он любил в юности, они друг друга всегда так понимали... а глазки царевны-несмеяны были всего лишь отвлекающим колдовством, болотным туманом...
Он выбежал на улицу. Нины Петрищевой нигде не было видно.
Возле гостиницы замерли три машины с желтыми шашками.
— Ребята! Мужики! Не видели — женщина с белым чемоданом выходила?..
— Поехала. В ту сторону.
— Это куда? На вокзал? В аэропорт?
— А хрен ее знает, — ответил один из таксистов, дожевывая чебурек. — Тут выезд один.
— Давайте, сначала на вокзал.
Такси помчалось, разбрызгивая осенние лужи, успевая чудом пролетать светофоры на желтый, и вот железнодорожный вокзал, похожий на трехэтажный торт. Кирсанов, сунув сотенную бумажку водителю и попросив подождать, метнулся к кассам.
Народу здесь было немного, Нины Петрищевой нигде не видно. Игорь Михайлович выскочил на перрон — поезд на посадку еще не подавали.
«Объявить по радио? Нет, наверное, она не здесь, а поехала в аэропорт. Она, быстрая, не из тех женщин, которые ездят в унылых поездах».
«Милая... ну, почему ты убежала? Ведь мы столько не виделись... ты же умная, психолог, должна понимать, что мне очень трудно сразу вернуться в минувшие времена... Может быть, я и вспомнил бы, что рассказывал тебе... сорвал бы коросту времени с себя... Ты меня любила и этим поощряла мой язык — вот я и расцветал, как ивовый плетень после дождя... так у Гоголя из жерди, воткнутой в землю, вырастал тарантас...»
Аэропорт жил обычной жизнью. Долдонило радио, объявляя регистрацию на разные рейсы. Просканировав взглядом толпу, все три очереди к весам регистрации, Кирсанов прорвался к окошку справочной.
— Девушка! Я заплачу!.. Можно объявить, что Кирсанову ждет Кирсанов возле справочной?
Усталая, худенькая женщина тускло глянула на него.
— А билет у вас есть?
— Билета нет.
— Без билета не могу.
— Почему? — изумился Кирсанов.
Женщина не ответила. А сзади уже напирали. Один смуглый усач, как теперь принято говорить, кавказской национальности, дружелюбно объяснил:
— Это может показаться шифром. Вдруг призываешь взорвать?
— Я куплю билет!.. — забормотал уже полную нелепость Кирсанов и, махнув рукой, побрел по аэровокзалу смотреть, смотреть, озираться.
Но Нины Петрищевой не было нигде. Неужто уже улетела?
Наконец, Кирсанов вспомнил: у него с собой имеется сотовый телефон. Включил — и трубка тут же запиликала.
— Кто? — хрипло крикнул Кирсанов.
И не сразу понял, что это жена. Сквозь треск и гул услышал ее мягкий голос:
— Как ты?
— Нормально. Завтра начинаем работу.— И уже хотел прервать разговор, как она упрекнула:
— А почему не спросишь, как я?
— Как ты? — как можно более спокойно осведомился Кирсанов, сатанея из-за убегающего времени и всё оглядываясь, озираясь как вор.
— Мне скучно без тебя... — чуть гнусаво, по-детски, отвечала Аля.
— Целую, — буркнул Кирсанов и тут же набрал код города, где они учились, и номер телефона однокурсника Марка Фиша. Марк памятливый, всё знает.
К счастью, Марк Семенович оказался дома.
— Алё-у — загудел в ухе тягучий, мохнатый голос Фиша.
— Марк, это я, Кирсанов!.. Вопрос на засыпку. Не помнишь, откуда прилетала на наши сборы эта., ну, эта... Нина Петрищева, бывшая спортсменка.
— Петрищева?.. — задышал в трубку Марк. — Если мне не изменяет память, то ли с Сахалина, то ли с Камчатки. Я могу уточнить, но завтра.
— Спасибо, спасибо... — растерянно отозвался Кирсанов, отключая трубку. Глаза его уже шарили по черной доске с выпрыгивающими словами и цифрами. Никакого рейса на Дальний Восток в ближайшие часы не ожидалось.
Но ведь горячая, уверенная в себе женщина могла улететь куда угодно.
«Если уж, узнав о готовящейся конференции экологов, она примчалась бог знает откуда, наверняка она взяла отпуск. И могла улететь отсюда хоть в Москву — там много наших выпускников. Как раз сейчас радио объявило, что закончилась посадка на рейс 137».
Пойти, попытаться узнать, не села ли Кирсанова на этот рейс?..
Зачем? Даже если она там, что можно сделать? Не остановит же Игорь Михайлович самолет...
Он вышел к такси, которое его ожидало, медленно сел и махнул рукой в сторону города.
