- Хороший преподаватель, - сказал мне один африканец из общаги, узнав, с кем я породнился. - Очень хороший. Я ему экзамен сдавал.
- И что он тебе поставил?
- Двойку…
- Врет он все, - сказал хороший преподаватель после моего пересказа. - Я двоек никому не ставлю.
Преподавательской нагрузки у него было немного, и он мог почти целиком отдавать себя науке. К тому времени вокруг него уже сформировалась целая когорта учеников и соратников, общими усилиями двигавших теорию самосинхронных схем к новым рубежам. Раз в неделю они собирались на семинары, открытые для всех интересующихся. В густом табачном чаду очередной докладчик испещрял доску формулами, диаграммами и логическими схемами. Руководитель семинара сидел в первом ряду, в белой рубашке и неизменных подтяжках, внимательно слушал, щурился, дымил сигаретой - а потом вдруг вскакивал, выбегал к доске, отодвигал докладчика, вносил уточнения, спорил, кричал, садился на место - и опять щурился, опять дымил, опять вскакивал - пока его и всех присутствующих не одолевала хрипота.
В конце восьмидесятых уже можно было подводить промежуточные итоги сделанному. Асинхроника выросла и возмужала. Изобретательские успехи сделали ее схемотехническую базу гораздо более компактной и быстрой. Самосинхронные устройства все равно были заметно больше традиционных синхронных - но уже не в разы, как раньше. Кроме того, развитие теории позволяло теперь возложить изрядную часть проектирования самосинхронных схем на компьютер.
Идущая в стране перестройка как раз вступила в фазу кооперативного движения. Население предпринимало первые робкие попытки обогатиться. Ученые отнюдь не были в первых рядах этого населения, но отдельные все же попадались. Виктор Варшавский был среди этих отдельных. Его кооператив "Трасса" торговал научными знаниями - а именно, системой автоматизированного проектирования самосинхронных схем - и делал это весьма успешно. Варшавский занимал в кооперативе ключевую должность научного руководителя; председателем же была моя теща Наталья Михайловна - женщина энергичная и хваткая, способная пробиться через бюрократические рогатки неповторимых позднесоветских лет. Удивительно, но им уже тогда удавалось зарабатывать деньги на чистой науке.
Тогда же участились поездки Варшавского за границу. Собственно, выезжал он и в советские годы, несмотря на беспартийность и "пятую графу" - но, конечно, нечасто. Читал лекции в Хельсинки, несколько месяцев провел в Англии… О последней написал весьма интересные заметки, которые предложил журналу "Звезда" - их даже приняли к публикации! - но весьма некстати началась война на Фолклендах, Англия вышла из начальственного фавора, и публикацию отменили.
Из его рассказов об Англии я запомнил один. Он жил на частной квартире, валюту экономил и виски не пил. Но совсем не пить было трудно, к тому же оставалось свободное время - и это время ученый посвятил сборке и эксплуатации самогонного аппарата. С хозяйкой был заключен договор: в случае чего поддерживать версию о курсе лекций "Самогоноварение в СССР" с демонстрацией примеров и экспонатов. Увы, на первой же лекции аппарат перегрелся и взорвался, заляпав стены и потолок пахучей и неэстетичной брагой. Хозяйка заставила отмывать. Ученый трудился всю субботу и все воскресенье, отмыв не только брагу, но и то, что считалось мореным дубом, на деле оказавшимся слоем копоти на зеленой краске. Под давлением хозяйки от дальнейших лекций пришлось отказаться.
В девяносто первом году Виктор Ильич Варшавский провел несколько месяцев в Париже, сплошь увешанном рекламой нового голливудского боевика "V.I.Warshawski". Работодателей это изрядно смешило - но французские грузчики, видимо, не смотрели голливудских боевиков принципиально. Они прочитали бирки на багаже профессора - и, недолго думая, отправили весь багаж в Варшаву. Профессор прилетел домой без багажа, его нашли через неделю где-то во Франкфурте. Хорошо, что заработанные деньги ехали не в чемодане; их как раз хватило, чтобы купить дочери двухкомнатную квартиру, что было очень кстати - особенно в свете появления на свет сразу двух внуков великого ученого. Одного назвали Ильей, в честь покойного прадеда-фантаста.
Для соблюдения симметрии упомяну, что второй внук был назван Андреем, в честь прапрадеда по отцовской линии, который, хоть и не оставил имени в русской литературе, ухитрился тем не менее оставить след на оперной сцене, - чем всю оставшуюся жизнь тыкал в нос своей жене, моей прабабке: мол, ты тут на печке лежишь, а я выступал бок о бок с Шаляпиным! Выступление заключалось в проезде по сцене Мариинки на белом коне; в эту массовку привлекали солдат из третьго стрелкового полка лейб-гвардии, где мой прадед - рослый архангелогородец, каких только и отбирали на оперные нужды, - служил тогда государю императору.
Пардон за офтопик.
* * *
Не помню, когда именно и при каких обстоятельствах из уст Варшавского впервые прозвучало слово "Япония". Оно могло прозвучать при любых обстоятельствах. В 1992 году, в разгар гайдаровских реформ, желающие продолжить научную карьеру за границей не особо привередничали.
Нельзя сказать, что я безусловно относился к таким желающим. Я смотрел в будущее с преступным легкомыслием. Работал инженером в НИИ, проектировал цифровые схемы для "телевидения завтрашнего дня" (кажется, этот "завтрашний день" и по сегодня не наступил), получал от работы много удовольствия и мало денег, а проблемами материального и общекарьерного свойства почему-то грузился не сильно. Ими грузился за меня мой тесть. Он регулярно посвящал меня в свои планы устроить дочь, а заодно и зятя в какую-нибудь заморскую аспирантуру - то в Америке, то в Англии, то где-нибудь еще. Я выслушивал, кивал, но не придавал этим разговорам особого значения. Накануне отлета в Токио на собеседование он заглянул к нам, чтобы поучаствовать в выгуливании внуков.
- Авантюра, конечно, - сказал он, глядя, как юная поросль скатывается с горки. - Но если вдруг что-то наклюнется, буду пытаться и вас пристроить.
Я рассеянно кивнул и побежал вызволять сына, застрявшего в карусели.
"Авантюра" через несколько дней обернулась готовностью университета Айдзу взять на работу не только профессора Варшавского, но и пятерых членов его команды впридачу. В команду вошли: Вячеслав Борисович Мараховский (многолетний ближайший сподвижник), еще два ученика из поколения помоложе и дочь с зятем. Месяцем позже к команде добавился Рафаил Аронович Лашевский, матерый электронщик с объединения "Светлана". Асинхроникой он никогда не занимался, но его участие призвано было усилить инженерную силу группы в преддверии долгожданной смычки с мировой индустрией полупроводников.
Тогда казалось непонятным, с какой это радости провинциальный японский университет вдруг набирает такую прорву русскоязычного народу. Объяснилось уже после приезда, когда основатель и первый ректор университета профессор Тосиясу Кунии посетил с плановым визитом нашу лабораторию. Мы презентовали ему фотоальбом с красотами Санкт-Петербурга. Ректор посмотрел на обложку и вздохнул:
- Переименовали… Очень жаль… Ленин был великий человек. Сталин извратил его учение. Он дискредитировал идеи социализма… Очень жаль…
На лицах русскоязычных профессоров застыла неловкая улыбка. Когда ректор пожал всем руки и вышел, у кого-то вырвалось:
- Он что, идиот? Не понимает?
Нет, конечно, профессор Кунии не был идиотом. Совсем наоборот - он был всемирно известным ученым, выдающимся администратором и заядлым горнолыжником. Просто он принадлежал к романтическому поколению японских шестидесятников. К той его части, которая еще до всякой битломании успела очароваться Гагариным, собакой Лайкой и песней "Огонек". Слова "русский", "социалистический" и "хороший" для многих из этого поколения так и остались синонимами на всю жизнь. Возможно, профессор и в самом деле не понимал каких-то тонкостей - но внушительная русская колония с радостью простила ему политическую близорукость. Многотомное собрание Маркса и Энгельса в университетской библиотеке никому не мешало жить, работать и приумножать научные знания.
1993 год был годом больших надежд. Только что открытый в старинном самурайском городе компьютерный университет - первый международный университет на Японских островах - виделся великим прорывом в светлое космополитическое будущее, нашпигованное новыми технологиями. Всяк попавший туда ждал от судьбы невиданных щедрот. Профессор Варшавский не был исключением. Асинхроника - его любимое, теперь уже взрослое детище - громко стучалась и царапалась в кремниевые двери. Казалось, уж теперь-то, когда старые синхронные подходы окончательно себя исчерпали, электронные гиганты должны наконец прислушаться к новым идеям из самого передового университета самой полупроводниковой державы. Масштабный промышленный проект рисовался воображению зримо и осязаемо. Оставалось лишь раскинуть удочки и дождаться клева.
