— Ты откуда, зёма? Замерз? Ну, иди. Иди сюда. Эх, бедолага. Не пойдешь? Ну, не бойся. Пойдем со мной. Пойдем-пойдем.
В администраторской кот вжался в угол и настороженно сидел, не сводя со Славки круглых зеленых глаз.
— Сейчас, сейчас, — засуетился Славка. — Сейчас.
Он нашел остатки жирной свинины, отрезал ломоть колбасы, разломил пополам беляш, разложил всё на газету.
Кот ел торопливо, одновременно урча и подвывая.
— Вот так вот, — сказал Славка, гладя кота. — Вот так вот, братец ты мой. Жизнь — она, блять, научит калачи есть.
О водке Славка не забыл.
Когда он вернулся с бутылкой из сарая, кот уже сидел на диване и умывался.
— Гостей намываешь? — спросил Славка. — Ну их бесу, шваль эту. Поганую.
Он нашел рюмку, налил, выпил. Сразу налил вторую.
Закурил.
Затем, не спеша, приготовил закуску. Отрезал еще колбасы коту и сел на диван с наполненной рюмкой в руке.
— Будем, Рыжик. — Славка поднял рюмку. — Прошлого не воротишь. Надо жить. Еби иху мать-то.
«Вот — стопочка есть, — подумал он.— Закусон. А может что и с бизнесом проклюнется. Надо Александру Иванычу звякнуть. У него всегда в жопе гвоздь, на месте не сидит. Глядишь и развиднеется».
Славка набрал номер и спросил бодрым голосом:
— Здрасте вам, Саня-Ваня! Ну, как горизонты бизнеса?
* * *
Вячеслав Михайлович в том, уже теперь далеком прошлом был, как говорил Трофимыч, «партейцем». Партия привела рабочего парня с завода в райком комсомола, снова на завод, но уже парторгом, с завода — в обком.
Во время путча он, как и многие другие, подписал «поздравительную» ГКЧП, заверив в «полной поддержке на местах» и…
Время остановилось.
Оно, конечно, летело, за окном, вскачь. Но без него.
Приятели стали сами по себе.
Сначала обещали, ободряли, поддакивали. А потом перестали подходить к телефону. А потом как-то и он сам...
Одно дело — в бане, на рыбалке, в охотничьем домике, в пансионате… Другое дело — когда тебя вышибли из седла.
Первое время Вячеслав Михайлович сидел дома. У телефона.
Оценят-таки прошлые заслуги. Оценят требовательность. Оценят выучку. Оценят правильный подход. Стиль.
Да, стиль работы.
Это кадры. Это кадровый резерв республиканского значения, и вполне, может быть, даже всесоюзного. Такими не бросаются.
Выдержка. Партийная закалка. Твердый взгляд. Умение спросить. Умение доложить. Умение поймать нужный момент. Не без этого.
А самое главное — умение делать дело.
Дело.
Да, он не распустился. Он не позволил лишнего. Он остался верен себе. И привычкам. Правильным привычкам.
Он частенько, между прочим, когда выговаривал подчиненным, мог сказать: «армия меня многому научила». Только никогда не упоминал, что проходил срочную службу охранником в женской тюрьме.
Вячеслав Михайлович вставал, как и привык, в семь. Принимал холодный душ, тщательно брился, пил кофе, надевал костюм, повязывал галстук, чистил туфли, шел к киоску, покупал газеты…
Шел месяц, другой, третий...
Телефон не звонил.
Телевизор раздражал. В кремлевских кабинетах восседали пацаны, бывшие завлабы и редакторы. И здесь, «на местах», вожжи взяли в свои руки шустрые и кудрявые и оттолкнули далеко на обочину своих прежних командиров и начальников.
Деньги еще были. Но их как будто уже и не было. Цены росли чуть ли не каждый день, да еще и в магазинах — шаром покати…
В городе открывался филиал западной фирмы. Требовались менеджеры, начальники отделов и департаментов. Это, конечно, было… Мягко говоря…
Но Вячеслав Михайлович заставил себя даже повеселиться. «Катимся по наклонной».
Он пошел на собеседование. Терпеливо отсидел очередь.
И в отделе персонала наткнулся на наглое: «Мужчина? вы что? не видите в объявлении? — „не старше 35 лет“. И идут ведь, как слепые».
«Это что такое? Это же дискриминация, — стал возмущаться Вячеслав Михайлович. — Кто ваш начальник? Дайте мне телефон! Я в прокуратуру сейчас же! Да я ...»
Вызвали охранника.
Детина в черной форме, прищурившись, демонстративно похлопал полицейским «демократизатором» по широкой ладони.
И Вячеслав Михайлович ушел.
По дороге домой он зашел в рюмочную. А потом до позднего вечера ходил по городу, «повторяя» в забегаловках еще и еще.
Только через два месяца удалось устроиться кладовщиком.
Трудовую книжку даже не раскрыли. Хозяин, мальчишка лет тридцати, небрежно бросил ее в ящик стола.
Оптовая фирма торговала прокладками, памперсами, мылом, зубной пастой, стиральным порошком, шампунями.
«Видал сосун? Вот он какой!»
Так, в свои уже 54, Вячеслав Михайлович стал «Славкой» и даже «Славиком». Грузил машины, рассказывал водилам анекдоты, хихикал с товароведами, таскал поддоны и пересчитывал упаковки туалетной бумаги.
После работы, за ужином, стал принимать. По «соточке».
Сначала хватало бутылки на неделю. Потом не стало хватать и двух.
Жена, терпеливо сносившая его поиски «настоящий» работы, туманные надежды, что «такими не бросаются!» начала злиться и скандалить.
Теперь, после работы он брал «малёк» и выпивал его из горлышка в подъезде. Уже за тарелкой борща наливал законную «сотку», а на вопрос жены: «Что ж ты так быстро опьянел, Славк?» — отвечал: «Люд, день был тяжелый. Много машин. Ей-богу, еле ноги волоку».
По вечерам он перебирал визитки с гербами и высокими должностями, перелистывал толстую записную книжку. Алкоголь расслаблял, возносил, казалось — всё по плечу; появлялось третье дыхание. И он даже кому-то звонил. Бодрым голосом рассказывал приключения Анатолия Израилевича в Америке, тяготы и печали «знакомых» бизнесменов, жаловался на поборы при оформлении таможенных грузов, обещал помочь, «если что»….
При встрече со знакомыми и старыми сослуживцами, на вопросы: «как, где?» отвечал сдержанно: «кручусь-верчусь», «купи-продай», «при делах». И спешил, спешил. Ссылаясь на занятость.
На работу он ходил в костюме с галстуком. Дорогой кожаный портфель, оставшийся с обкомовских времен, большая лысина и очки в тонкой золотистой оправе придавали ему значительный вид.
* * *
Кондрата разбудил крик и беспрестанный стук в окно.
Подняв голову, он рассмотрел через стекло голую девушку.
Кондрат какое-то время сидел на диване, протирая от резкого света глаза, приводя сонные мысли в порядок. Посмотрел на часы. Третий час ночи. «Ну что это такое, а? Ну что это за здрасте вам?!»
Он отпер дверь.
Девушка забежала и, рыдая, стала его умолять, хватая за руки:
— Спасите, Христа ради! Помогите мне! Прошу вас, пожалуйста!
Вздохнув, Кондрат достал из мешка с бельем для прачечной махровый банный халат, включил чайник.
— Чего ты ревёшь? Чего трясешься? — строго сказал Кондрат. — Первый раз что ли?
— Первый, — всхлипнув, ответила проститутка.
«Симпатичная, — подумал Кондрат, заваривая чай. — Не знала зачем тебя в баню повезли, да?»
— А ты не знала как, да? — ядовито спросил он.
Девица ничего не ответила, кутаясь в халат и еще трясясь от холода. Позже, отпив полкружки чаю, тихо сказала:
— Я переводчица. С итальянского.
—Да, конечно. В нашем Дыропупинске только с итальянского и переводить.
— Очень вас прошу, помогите мне, пожалуйста.
— Чего меня просить? Я не Господь Бог. Могу тебе вызвать такси, — сказал Кондрат. — Но денег у меня… — Он достал из куртки кошелек. — Вот, всё что есть — Кондрат подал деньги. — Это мне осталось на автобус. С остальным сама договаривайся. Как сумеешь.
— У меня там есть, — она показала за окно. — Я вам верну. Обязательно.
— Еще чаю?
Проститутка отрицательно покачала головой.
— Может водки налить? — предложил Кондрат.
Она испуганно посмотрела на Кондрата.
— Рюмку, дура. Согреешься.
— Нет, нет. Я вообще не пью.
Пока не пришло такси, девушка молча сидела, разглядывая ухоженные ногти. На прощание сказала:
— Вы — хороший человек. Спасибо вам.
— Езжай уж, «горе не беда», — Кондрат махнул рукой. — Одна морока с вами.
В прошлую смену в бане разбили окно и, хотя Кондрат был абсолютно ни при чем, Наиль отчитал его, как мальчишку.
Веселье в гостевом доме было в самом разгаре.
Орал на полную громкость музыкальный центр.
Орала и топала пьяная компания.
Пол и стены сотрясались от диких танцев.
Праздновали то ли день рождения, то ли юбилей. Все парковочные места были заняты дорогими автомашинами.
Подъехала еще одна новенькая иномарка.
«Наркотой что ли все они торгуют», — подумал Кондрат, глядя на молодую женщину в серебристой шубке, пробирающуюся по заснеженной дорожке. — «Откуда такие деньжищи?»
Шум машины отвлек его от важного дела. Кондрат разбавлял пахучие ароматизаторы, которые плескали на каменку банные эстеты. Из одного флакона Кондрат, как Эмиль Кио получал три.
