Отсутствие этой функции было слабым местом у автоматов с газводой, пивом и соками. Деньги автомат принимал, иногда наливал за них оплаченную жидкость в количестве, соответствующем настройке, но следить и препятствовать хищению стаканов был конструкторами не обучен. Часто вместо стаканов под отверстием, из которого появлялась живительная влага, вилось несколько ос в ожидании жаждущих, которые приходили к автомату со своей тарой, как правило, пустыми баночками из-под майонеза.
Говорят, было предложение заменить стаканы железными кружками на цепи, но оно не воплотилось. Наверное, боялись, что кружки будут уносить вместе с автоматами.
Как-то за морем друзья пригласили меня в русскую баню. У выхода из парной у бочки с холодной водой висел ковшик — черпак. На толстой колодезной цепи… В пионерских лагерях кружки у бачков с питьевой водой тоже были на цепочках, но те были потоньше. Дети — они ведь не очень сильные, пока не вырастут…
Кружки и стаканы мылись на глазах покупателей. Про СПИД еще никто не знал, равно как и про всякие гепатиты. Герпес называли лихорадкой, которая появляется после поцелуев на сквозняке. А как моют стаканы сейчас? Мы этого даже не видим.
Но не будем о страшном… А о чем будем? О вкусном теплом хлебе из булочной, который доносился домой пощипанным. Был белый за 28 копеек с беретиком — горбушкой, а был за 26 копеек — без беретика. Часто купленный за 28 домой попадал за 26. Беретик исчезал по дороге. А плюшки? А сайки? А кукурузные хлопья — предтеча попкорна?
А еще о чем? О вкусной сгущенке. Если банку поварить часа два, молоко в ней превращалось в большую ириску. О печенье, о вафлях с вареньем… Стоп — кадр. Надо еще воды попить.
Вообще, получается не сценарий, а сумбурный физиологический очерк, только не 19–го, а уже 21–го века. Как быстро летит время…
Нужно вкусы систематизировать. Какими они были? Как и люди, они были разными.
Были вкусы будничные и были праздничные. Были сезонные и были запретные. Были даже принудительные. Какие? Ну, например, вкус рыбьего жира, на котором выросло наше поколение, как австрийцы на вальсах. Они на вальсах, мы на рыбьем жире.
А помните лекарство от кашля пертусин — «капли датского короля»? Закрываешь глаза, открываешь рот — и ложка с анисовой настойкой внутри. Как мы морщились! Кто же знал, что такой же вкус у перно — анисовой водки, которую так любили герои Хемингуэя, которых так любили мы.
Или вкус теплого молока с пенкой. В школе в первых классах надо было пить молоко. Иногда его заменяли киселем из концентрата, и это был праздник. К молоку полагалась маленькая белая булочка. Тогда с белым хлебом в стране была напряженка, а детям эти булочки выдавались в обязательном порядке. Часто в школьном дворе ими играли в футбол. За это ругали. Знали ли ругавшие, что то, что дается даром, — не ценится и взрослыми людьми?
Теперь о вкусах сезонных. Это сегодня у фруктов с овощами распалась связь времен, а тогда первые арбузы были в августе, первый виноград — в сентябре, первая клубника — в мае, первые помидоры — в июне. Апельсины были в авоськах прилетающих из Москвы, лимоны из Грузии поступали регулярно, а мандарины только зимой. В общем, летом варили варенье, а зимой пили с ним чай.
Вместе с социализмом ушла радость от первых огурцов и дынь. Осталась — только от прожитых лет…
Теперь о вкусах праздничных. Какой праздничный стол обходился без холодца? Его приготовлению всегда сопутствовала интрига «застынет — не застынет». Утром мы приходили на кухню, открывали холодильник и радостно кричали: «Застыл, застыл!». Варили его по — разному, но самый вкусный был из петуха.
Постоянным соседом холодца на праздничном столе был салат оливье. Давший ему свое имя московский ресторатор и кулинар Люсьен Оливье не мог знать, что этот салат станет символом развитого социализма так же, как винегрет, был символом недоразвитого. Майонез и горошек покупали задолго до праздников, так как бывали они в продаже редко. В домах побогаче в салат клали куриное мясо или язык, в домах победнее — вареную колбасу, но ни одно праздничное застолье без него не обходилось.
Дефицитные рыбные консервы хранили до праздников. Шпроты, например. Многие думали, что так называется маленькая рыбка, плавающая в Балтийском море, а оказалось, что это способ ее приготовления. Часто соседкой шпротов оказывалась рыбка сайра. Иногда на праздничном столе появлялись бутерброды с икрой. Кстати, в те годы все именины делились, как рыба, на две категории: с икрой и без икры. По количеству икринок и, соответственно, их расстоянию друг от друга на бутерброде можно было с точностью до десятки определить зарплату хозяев.
Самым популярным десертом был «Наполеон». «Наполеоны» делились на «сухие» — с масляным кремом — и «мокрые», с заварным. Реже встречался торт «Кутузов».
Вкусно было есть в гостях и вкусно было доедать праздничную еду в течение нескольких дней после их ухода. Готовили всегда с размахом и запасом.
Хватит о вкусах праздничных, так можно и слюной ненароком захлебнуться. Переходим к запретным. Стоп — кадр.
Самые вкусные вкусы — вкусы запретные. Кто не знаком с изречением о сладости запретного плода?
Разным детям запрещали разное. Подавляющему большинству запрещали есть семечки. Большой стакан — десять копеек, маленький — пять. Продававшие их бабушки заворачивали семечки в газеты — когда в передовицу «Правды», когда в некролог на последней странице. Но чаще всего семечки заворачивали в листочки из школьных тетрадей и, отлускав кулёчек, можно было познакомиться с мыслями автора о подвиге молодогвардейцев или образе Печорина.
Лускать семечки дома считалось неприличным, на улице — тем более. Единственным исключением был стадион, к радости убиравших его трибуны. Родители часто говорили: «Съесть стакан семечек — это выпить полстакана подсолнечного масла и вылизать языком квадратный метр асфальта», — не помогало. Иногда бабушки продавали белые семечки, кабаковые. Они были дороже и слаще. Черные, подсолнечниковые, подсоленные при жарке, мы любили больше. И хотя цена на них была картельной, ниже пяти копеек за маленький стакан она не опускалась, некоторые бабушки демпинговали, отсыпая нам семечек и на три, и даже на две копейки. Кстати, бабушки первыми принимали на себя удары борцов с нетрудовыми доходами.
Продукт переработки семечек — козинаки — продавались в подземных переходах с рук, как тогда говорили, не всегда чистых. Для их употребления нужны были еще здоровые зубы, способные разгрызть спрессованные в сладком сиропе семена, а такие были не у каждого.
Из запретного были малосольные огурчики, лежащие рядом с кошелками, наполненными семечками, на газетке и жадно впитывавшие в себя свинцовую типографскую краску. Они были намного вкусней своих собратьев размером в мяч для регби, продававшихся в магазинах.
Что касается газетной свинцовой краски, то она соприкасалась с человеческим организмом не только через заворачиваемые в газеты бутерброды и семечки. До массового распространения салфеток различного назначения было далеко. Но мы о вкусах, а не о послевкусии нашего детства.
Вообще, самое вкусное в магазинах не продавали. Признаком достатка была мимоходом брошенная фраза: «Мы питаемся с базара». Сейчас наоборот. Тогда на рынках все было свежее, дороже и вкуснее. Когда вся экономика становится рыночной, можно обойтись без базаров. Наверно. Но мы о вкусном, о том, что продавалось с рук на базарах и улицах. Например, о пшенке, о сваренных початках молодой кукурузы, тайно обломанных на колхозных полях. Иногда продавцы сами посыпали их солью, вручая покупателям, иногда предоставляли это право последним. Съедалась пшенка до последнего зернышка в початке. Сколько приступов аппендицита было спровоцировано вкусом молодой кукурузы, знают только хирурги.
А еще был заморский вкус жевательной резинки, которую привозили моряки и редкие загранкомандировочные. Чаще всего это была жвачка «Wrigley’s», известная в народе как «черная стрелка». В школе о возвращении из рейса папы моряка учителя узнавали по дружно жующим на уроках друзьям счастливого обладателя нескольких пачек жвачки. Каждую пластинку разрывали на несколько частей и громко жевали, уже видя себя на обложках еще не виданных западных журналов. «Кто носит майку „Адидас“, тот завтра Родину продаст», ну а кто жвачку жует, тот и до завтра ждать не станет. Официально жвачка попадала в страну только в качестве призов за выигрыш в чешских Луна — парках. Но социалистические жвачки — конфетки сильно уступали по вкусу капиталистическим пластинкам и подушечкам. Ой, как жевать хочется, причем не жвачку.
Я подошел к окну и распахнул его. Ветер с моря наполнял город свежим воздухом, захотелось на улицу. Нет, надо работать.
Что еще вспомнить? А может, хватит про еду? И почему я свои воспоминания называю нашими? Может, другим нравилось совсем другое. Зефиры, мармелад «лимонные дольки», например, а не огурцы на газетке… Кто я такой, чтобы про мои вкусы кино снимать? Лучше напишу сценарий про что-то современное. Про пробку. Машин все больше и больше, наверно потому, что жить все тяжелее и тяжелее. Так вот, сидит человек в своей машине в пробке. У кого-то что-то случилось — и все стоят. Час стоят, два стоят, машину бросить нельзя, а кушать хочется, и водитель начинает вспоминать… Так, стоп — кадр…
