Лариса тянется к Вадиму, – и ее настоящее желание (такое редкое!) передается ему.
13.
Прошла неделя, вторая…
Для влюбленных нынешнее утро прекрасно. Из спальни (теперь она Ольгина) сквозь неприкрытые двери доносятся сладкие стоны, голоса.
Ольга говорит:
– Я теперь без тебя не могу! Я даже не думала, что ты такой крепкий славный мужик… Настоящий самец.
– Я тоже! И как я раньше не понимал?
– Мы должны ей сказать об этом. Мы нашли друг друга, а при чем здесь она?
– Я не могу ей сказать об этом.
– Почему? Она же тебе говорит прямым текстом – можешь развестись. Она не жена тебе. Сколько ты будешь терпеть этот разврат? Этих инвалидов, калек? Я не знала, что она такая… как это называется?
– Апотемнофилия.
– Она мне никогда ничего не рассказывала. В общем, ты должен ей сказать: это наша судьба! Ты слышишь? Завтра же! Или я сама расставлю все точки!
14.
…За окном дождливо и сумеречно. На душе у Ларисы скверно. Она расхаживает с сигаретой.
– Он мой! – говорит Ольга. – Мой, а не твой! Ты это понимаешь?
– Вполне.
– Оставь нас. Ты же все равно шлюшка, если сказать прямо. Он с тобой все равно не будет жить!
– Он так сказал?
– Я прошу не обижаться на меня и все простить. Понимаешь, я порядочная нормальная женщина. Я хочу ребенка и мужа. А ты красивая, ты еще найдешь себе кого-нибудь… Тем более ты много раз предлагала ему сама развестись. Ты говорила ему, что ты ничья?
– Да.
– Ты должна понять: у меня больше никогда не будет никого. Это мой единственный шанс.
– И он тебя любит?
– Любит. А куда ему деваться? Ты много чего сделала для меня хорошего, сделай еще… Последнее. Сделай меня счастливой.
– Мне вывозить вещи? – спрашивает Лариса. – Может быть, просто заколотить мою комнату?
– Нет, ты должна вывезти!
Она на взводе.
– Ты понимаешь, что это все очень серьезно и насмешки здесь ни к чему! Вывези вещи, иначе они будут напоминать нам про тебя. Нам будет казаться, что ты вернешься сюда!
– Да ты просто спятила от перетраха, подруга!
Ольга плачет:
– Лариса, уйди. Не мешай моему счастью, прошу тебя. Ну, исчезни! Я устала ждать! Больше шансов у меня не будет!
15.
В своей фотостудии Лариса утром следующего дня рвет одну Ольгину работу… другую… потом жалеет. Просто снимает весь этот гламурный хлам и запихивает за шкаф.
Вадим все эти дни ночует в московской квартире – спит один на диване, не раздеваясь. И все-то ему снится какой-то многоэтажный дом…
В темном проеме открытого окна мелькает силуэт Ларисы с ребенком на руках. Ребенку года два или около того. В последнюю долю секунды Вадим успевает увидеть какой-то недобрый оскал Ларисиной улыбки… полет длинных волос, словно это ведьма… и все.
В пустом проеме окна только штора летает на ветру.
…Теперь надо подойти.
Он выглядывает и видит сверху на асфальте два белых пятна. Одно – побольше, другое поменьше – это ребенок. Копошатся какие-то жалкие инвалиды и нищие над трупами матери и ребенка, к ним подтягиваются новые, вся улица запружена инвалидами и бомжами. Чего-то они делят между собой, вступая в мелкие стычки…
Ну да, сорванные с шеи трупов золотые цепочки с крестиками. Ведь на трупах нет других драгоценностей, только это…
Какое мерзкое страшное зрелище!
16.
Вадим гонит по Москве сквозь тающую ночь…
Вот тихий Афанасьевский переулок, здесь фотостудия Ларисы на первом этаже. Окна приветливо горят. По переулку ковыляет на костылях какой-то одноногий парень или мужик, издалека не разберешь. Вадим дает вперед, догоняет.
– Слышь, ты, хмырь… Ну-ка, поди сюда…
Инвалид довольно крепко поддат:
– Чего, командир?
Вадим, сплюнув, дает назад.
Он своим ключом отрывает дверь.
Лариса, после душа, лежит на диванчике щекой вниз, по лицу блуждает загадочная улыбка.
«Утробная…» – так обычно называет эту улыбку Вадим.
На столике – бижутерия. Вадим сгребает в кучу дорогие побрякушки и сжимает их в кулаке. Нажал на педаль мусорного ведра, сверху – два использованных презерватива.
– Как ты провела время, дорогая?
Лариса подходит и обнимает его.
17.
Вадим замер. Страшная это сила – красота женщины. Теплые волосы жены рядом… Они не вызывают отвращения. Вот она вся – такая родная, близкая… в сущности, доступная, а главное – правдивая, как на ладони…
Ну как он может не пустить в свое сердце жалость к этому больному существу, загнанному в угол? Кому еще она может рассказать об этом? Никому.
Вадим разжимает кулак, бижутерия рассыпается по полу, одно колечко покатилось-покатилось, и куда-то закатилось…
Лариса наливает немного в стакан, пьет:
– Все было грубо, грязно и порнографично. Дальше некуда. Тебе это интересно? Влагалище – это сложный зверек. Часто пьяный.
– Вместе нам трудно, но отдельно – еще труднее… Я больше не хочу с Ольгой жить.
– Так быстро? Ладно, поезжай. Не навевай тоску.
– Ну, не могу я к ней.
– Жалко ее. У нее помутнение наступило просто. Это скоро пройдет.
Она ложится на диванчик лицом вниз:
– Уйди, я хочу побыть одна.
18.
Остаток ночи он провел в казино на Белорусской. Здесь в баре работает его школьный кореш Костик. Играет пристойная музыка, много красивых женщин всех возрастов. Некоторые оглядываются в его сторону. Вадим – за столиком у окна. Костик уже в третий раз самолично приносит выпить.
– Опять Лариска чудит? Застукал, что ли?
– Да нет… Просто ехал мимо.
– «Девочку» подогнать? Есть одна свеженькая… такая непорочная типо…
– Не надо.
Вадим смотрит в окно… На тротуаре у авто ссорятся девушка и ее парнишка. Девушка колотит парнишку сумочкой по голове… Парнишка после каждого удара, поясничая, приплясывает, показывает ей рожицы.
19.
Прошло еще несколько дней… Звонки Ольги становятся все горячее.
– Он у тебя, я знаю…
– Его нет у меня.
– Ну, отпусти его… Сердце его отпусти… Мне не нужна его половина. Он мне весь нужен!
– Смешная, как я его отпущу? Ты искалечишь его. Сама инвалидица – и его инвалидом сделаешь!
– Не держи его.
– Не я держу, а любовь. Это очень просто – любовь.
– Оттолкни его от себя!
Лариса отключает телефон.
20.
Ольгины ночи в загородном доме Ларисы теперь тоскливы.
Она подъезжает в коляске к широкому окну. Такая пустая, такая одинокая ночь. Так прекрасно все начиналось месяц назад! Где теперь все – лучшая подруга Лариса, лучший мужчина Вадим.
Она набирает номер сиделки.
– Галина, принесите чего-нибудь… Ну, как вчера… Да…
Вскоре сиделка закатывает столик со спиртным.
– Вы хотите выпить со мной?
Она наливает две порции.
– Знаете… Боюсь, что ничего не получится… Я неважно себя чувствую.
Ольга швыряет фужер об пол:
– А как себя чувствую я, ты знаешь?
Швыряет бутылку:
– Ты знаешь? Кто-нибудь знает это?
Она тянется к новой бутылке… дальше… дальше… с грохотом выпадает из кресла, щекой на осколки, кровь.
– Оля… Оля… – бормочет сиделка.
– Подойди сюда и подними меня…
– Я боюсь Вас в таком состоянии…
Она пятится:
– Я не могу…
Ольга в гневе хватает уцелевшее горлышко, взмахивает как ножом:
– Подойти сюда, я сказала! Ты – холуйка! Подойди и подними меня! Это твоя обязанность!
Она тащится за сиделкой с «розочкой» в руках.
Галина пятится все дальше и дальше:
– Не могу… Не надо… Я боюсь…
Ольга маниакально ползет и ползет на руках.
– Подойди… Подойди, я сказала…
Сиделка сбегает вниз, ее колотит от страха – перед этим огромным пустым домом, перед этой страшной женщиной, которая увела чужого мужика и которая теперь заставляет ее пить с ней, чтобы залить горе, так как счастья не получилось. Вот дверь… вот двор… прочь отсюда… прочь навсегда!
21.
До шоссе к станции сиделка добралась полчаса спустя, – быстрым пугливым шагом. Тормозит машина в сторону Москвы, сиделка забивается в угол на заднее сиденье.
22.
Прошло еще несколько дней… Ольге плохо. Она в постели. Рядом – бабушка Марья Васильевна. Тут же – вызванный врач.
– У вас раньше когда-нибудь случались такие сильные кровотечения? – спрашивает врач.
– Нет.
Врач и Марья Васильевна удаляются за дверь. Вскоре входят. Врач сообщает с некоторым недоверием:
– Похоже, это – беременность. Произошло отторжение плода.
Ольга молчит.
– Если Вас интересуют причины, то придется подождать, что покажут анализы.
Ольга отворачивается. Врач выходит.
23.
К вечеру следующего дня вызвали спецтакси.
Льет как из ведра. Таксист держит зонт. Марья Васильевна и Вадим помогают Ольге погрузиться в машину.
– Ты мне чего-нибудь скажешь? – спрашивает Ольга.
– Лариса тебе позвонит. Она обещала.
По лобовому стеклу бегут ручейки. Лица Ольги не видно, только контур. Такси уезжает. Нелепо все и грустно.
