2
Прошел месяц со дня описанных нами любопытных событий, происшедших с Мирзой Манафом. Много воды утекло за этот месяц, много ветров продуло, вот только дождя не было, но последнее объясняется лишь тем, что дело происходило летом.
Было утро. Умывшись с особой тщательностью, объясняемой тем, что сегодня он в последний раз идет на службу, слегка даже помассировавшись, Мирза Манаф сел за стол завтракать. В честь того, что Мирза Манаф в последний раз идет сегодня на службу, Бике-ханум готовила в кухне омлет с зеленью, и когда этот омлет появился на столе, Мирза Манаф услышал вдруг от жены такие слова, что даже ушам не поверил:
— Как ты себя чувствуешь, Мирза?
Мирзу Манафа искренне порадовал этот необычный вопрос, но он решил не проявлять своей радости. Он стал искать слова, чтоб столь же достойно ответить на несколько странный, но исполненный благородной заботы вопрос, но почему-то — скорее всего от спешки — не смог придумать ничего подходящего.
— Я чувствую себя превосходно, — просто ответил он. — А ты как?
Бике-ханум молча разрезала омлет на четыре части; три из них положила на тарелку Мирзы Манафа, одну — себе, нарезала хлеб и только потом сказала:
— У меня-то все в порядке. А вот ты… Надо бы тебе к доктору сходить.
Если бы на месте Мирзы Манафа оказался человек, менее воспитанный и деликатный, он, возможно, вспылил бы. Но Мирза Манаф не вспылил, он только вроде бы слегка растерялся.
— Ты что-нибудь имеешь в виду, Бике? Говори, я слушаю.
— Ты сегодня во сне что-то бормотал.
— И что ж я такое бормотал?
— Не знаю… Ерунду какую-то нес: чайник пришел, чайник ушел… Потом про ревматизм начал… Если у тебя по ночам кости болят, почему к доктору не сходишь?
— Ничего у меня не болит!
— А чего ж тогда ноешь?!
Если б в эту минуту не зазвонил телефон, неприятный диалог, возможно, продолжался бы. Но телефон выручил Мирзу Манафа. Звонила младшая дочь Ельфира.
— Ну, как? — сказала она. — Вечером отмечаем?
— Конечно, — ответил Мирза Манаф. Он положил трубку и, вернувшись за стол, почувствовал, что настроение у него уже не то, и хотя не подал виду, ему было очень неприятно сознавать, что ночью он бредил и болтал всякую чепуху. Особенно возмутил его чайник. Во-первых, проникновение в его сны такой безделицы, как чайник, было просто-напросто оскорбительно. Во-вторых, стоило только жене открыть рот, как он сразу учуял, о каком чайнике речь. Это единственно мог быть чайник для заварки, которым Мирза Манаф пользовался на работе и который давно решил презентовать Серверу Садыку в тот день, когда получит окончательный расчет… Именно поэтому Мирза Манаф и смог одолеть только один из тех трех кусков омлета. Всегда выпивавший по четыре стакана, он выпил на этот раз только два и, оставив третий стакан недопитым, вышел из дому, и, пока он шагал к остановке восьмого троллейбуса, этот проклятый чайник продолжал портить ему кровь; только усевшись в троллейбус, Мирза Манаф смог наконец избавиться от чайника, потому что в последнее время у него вошло в привычку, усевшись в троллейбус, обдумывать сюжет будущего своего романа о Казмаммедли; теперь у него не было ни малейшего сомнения в том, что, выйдя на пенсию, он сразу засядет за роман, а стоило Мирзе Манафу начать обдумывать сюжет этого романа, он тотчас забывал все остальное.
Поскольку рассказ наш, покружившись вокруг да около, снова вернулся к этой теме, уместно будет отметить, что, хотя Мирза Манаф держал в уме немало готовых монологов, он не так-то легко пришел к решению писать свое произведение, и причина его затруднений заключалась в том, что, имея в виду Казмаммедли как прообраз отрицательного героя, Мирза Манаф пока что не смог приглядеть для своего произведения героя положительного. Дело дошло до того, что в процессе мучительных творческих поисков Мирза Манаф начал даже оценивающим взглядом поглядывать на Сервера Садыка. Мучительный поиск продолжался до появления нового директора. Когда же Мирза Манаф увидел на месте Казмаммедли молодого, цветущего мужчину, он наконец облегченно вздохнул. "Это он!" — сказал себе Мирза Манаф, и в этот момент в нем окончательно дозрело решение относительно будущего романа.
Теперь, когда Мирза Манаф в последний раз направлялся к месту своей многолетней службы, на его лице нетрудно было увидеть целый ряд примет той самой созревшей решимости. Мирза Манаф ехал и в подробностях припоминал первую свою встречу с человеком, занявшим место Казмаммедли, потому что встреча эта непременно войдет в будущий роман, и весьма возможно, что именно она станет одной из центральных, наиболее интересных сцен.
"Прошу вас, Мирза, заходите… Может быть, отложим пока вопрос о пенсии?.. Нам позарез необходим работник с вашим опытом и умением…"
Если бы в этот момент взгляд Мирзы Манафа не зацепился глазом за эту злосчастную пепельницу, он, вероятно, услышал бы немало подобных слов, бальзамом льющихся на сердце. Но привычка (чтоб он сдох, этот Казмаммедли!) сделала свое дело — Мирза Манаф уставился на пепельницу, и, заметив это, новый директор чуть заметно, как это свойственно чутким и деликатным людям, улыбнулся.
— Я вижу, вам нравится эта пепельница, Мирза Манаф? Пожалуйста, я с удовольствием подарю ее вам…
Мирза с трудом взял себя в руки.
— Нет, нет, — поспешно сказал он, — не надо.
Но новый директор не поверил в его искренность.
— Вы курите? — спросил он.
— Иногда, — ответил Мирза Манаф, потому что папироса, которую он выкурил в поезде, взяв ее у одного зангезурского армянина, когда после того недостойного поступка бузбулакских мальчишек возвращался в Баку, почему-то крепко запала ему в память.
Таким образом, из-за этой злосчастной пепельницы Мирза Манаф не смог в тот день вдоволь насладиться приятной беседой, и, горячо поблагодарив директора за столь высокую оценку его деятельности и в высшей степени культурно доведя до сведения нового руководителя, что откладывать уход на пенсию не считает возможным, Мирза Манаф вышел из кабинета, однако облик положительного героя будущего романа сложился для него окончательно.
За это ценнейшее приобретение Мирза Манаф испытывал огромную благодарность к новому директору, занявшему место Казмаммедли. В то утро Мирза Манаф испытывал благодарность к троллейбусу за то, что тот шел плавно, без толчков и не вытряхивал из его головы мысли. Если бы мы в нашей побасенке про Мирзу Манафа с самого начала уделяли бы, как это принято в ряде лучших произведений нашего времени, должное место описанию природы, сейчас было бы самое время изобразить восхитительное утро, в которое Мирза Манаф последний раз ехал в троллейбусе на работу. Но поскольку мы все равно не учли вовремя эту важнейшую сторону художественности, то считаем целесообразным, сохранив указанный недостаток в числе прочих дефектов нашей творческой манеры, ничего уже не менять. И именно поэтому, ограничившись упоминанием о том, что утро было восхитительное, обязанные продолжать повествование в присущем ему стиле, мы должны наконец-то довести троллейбус номер восемь до места работы Мирзы Манафа и там остановить.
Когда Мирза Манаф сошел с троллейбуса, на улице было уже полно народу, причем большая часть людей толпилась у газетного киоска. Мирза Манаф тоже подошел к киоску, встал в очередь, купил газету и уже начал подниматься по лестнице, и тут ему вдруг ударило в голову, что не зря он болтал во сне про чайник, — этот Сервер Садык человек на редкость супротивный, и не исключено, что он может запросто отвергнуть его подарок и плюс к тому такое наговорить, что испортит человеку его самый последний, самый дорогой из проведенных на работе дней.
И тем не менее, входя в комнату, Мирза Манаф твердо стоял на своем решении: чайник он подарит только Серверу Садыку.
Как всегда, начались приветствия:
— Привет, Мирза!
— Доброе утро, Мирза!
— Ты прямо огурчик, Мирза! Молодец!
В то утро среди этих веселых голосов был слышен также голос молчуна Сервера Садыка,
Потом, когда до конца рабочего дня осталось несколько часов, и вопрос с чайником был уже решен положительно, Мирза Манаф, держа одной рукой папку, другой рукой тихонечко тронул дверь директорского кабинета.
— Пожалуйста, пожалуйста, прошу вас. Я только что собирался сам к вам идти. Садитесь…
Опустившись на стул, Мирза Манаф заметил вдруг, что пепельницы на столе нет; пепельницы вообще нигде не было. И тогда Мирза Манаф увидел, что директор улыбается, видимо, он сразу понял, что Мирза Манаф ищет глазами пепельницу. Мирза Манаф уставился на папку, которую держал в руке. Кажется, директор тоже взглянул на папку, которую держал в руке Мирза Манаф.
— Шахин-муаллим… — прозвучал голос Мирзы Манафа.
— Шахир-муаллим, — деликатно улыбаясь, внес уточнение директор. Пожалуйста, слушаю вас…
