Мы переглянулись.
- Он прав!.. - подтвердил Ребров, загораясь. - Не было!..
- И ты, Федор, хочешь предать себя, свой талант?.. - закончил Пыжов.
Ковальчук молчал.
- А что, это мысль, - заговорил Алексей Никитин. Он похлопал себя по карманам, вытянул сигарету и, не закуривая, сунул ее в рот. - Кто писал о животных?.. На Западе - Мелвилл, Джек Лондон, Сетон-Томпсон... У нас - Толстой, Чехов... Писали про собак, про лошадей, про китов... А кто, назовите, писал про овец?.. Что-то не припомню...
- Дело не только в этом, - произнес Дроздов, глубокомысленно потирая лоб и как бы сам поражаясь собственной догадке, - ведь сейчас, когда в Америке трубят о сексуальной революции, Ковальчук бросает ей вызов своим романом!..
- Вот именно, - подхватил Адриан с не свойственным ему энтузиазмом. - И это делает роман особенно актуальным и злободневным...
- Почему же вы не хотите меня печатать? - порядком опешив от услышанного, сумрачно спросил Ковальчук.
- Тебя?.. Не хотим?.. - округлил глаза Пыжов. - Езжай к себе в Семиреченск и начинай новый роман, а этот, будь спок, пойдет в ближайшем номере!..
- Хоп!..
Мы в последний раз наполнили наши бумажные стаканчики и выпили не морщась.
VII
Звезды, сиявшие в бархатно-черном небе, были такими огромными, что казалось странным, почему они не срываются вниз и не падают на землю, как перезревшие яблоки. Мы сидели в маленьком открытом кафе, прозванном нами "стартплощадкой", сюда мы частенько заглядывали в день зарплаты или выдачи гонорара.
Воздух вибрировал от звона цикад. На столике стояла бокастая, оплетенная сеткой бутылка "гамзы", легкого сухого вина, излюбленного болгарскими крестьянами, по вечерам, после работы, пропускавшими стаканчик-другой в садике перед своим домом, за грубо сколоченным, врытым в землю столом. В тот вечер мы представлялись себе такими вот жилистыми, до ломоты в костях потрудившимися в поле крестьянами - после того, как отбили атаку на журнал и проводили Ковальчука восвояси. Мы обещали ему опубликовать роман (сокращенный вариант, с чем он согласился), мало того - мы представили в издательство положительные отзывы о романе, при этом не испытывая особых судорог совести: в мутном потоке макулатуры, выпускаемой издательствами, будет одной каплей больше или меньше - что с того?.. Зато мы сможем по-прежнему время от времени печатать Мандельштама, Платонова, Домбровского...
- И пускай все наши самые безнадежные дела кончаются, как это!.. - провозгласил Пыжов одну из ритуальных фраз тех лет.
Ее, впрочем, довелось нам произносить крайне редко...
Ах, как хорошо, полновесно звякнули, сойдясь, наши стаканы своими толстыми гранеными стенками!..
- А забавно, - рассмеялся Ребров, - как он объяснил свое решение там!.. - мотнул головой куда-то вбок и вверх, в сторону тополей, окружавших нашу "стартплощадку" и упиравшихся вершинами в наполненное звездами небо.
- Забавно другое, - сказал Дроздов. - "Новый мир" разогнали. "Байкал" закрыли, а мы существуем...
- Русская интеллигенция привыкла больше к поражениям, чем к победам, - заметил Никитин, любивший изъясняться афоризмами. - В кои-то веки ей удавалось выигрывать...
Мы заговорили, как обычно, о судьбах русской интеллигенции, но Ребров перебил завязавшийся было разговор:
- А ловко, братцы, мы его разыграли!.. - расхохотался он, да так, что слезы выступили на его разноцветных глазах.
И за ним расхохотались мы все, вспоминая, как дружно увенчивали Ковальчука лавровыми венками. Только на лице Адриана едва мерцала тусклая, натужная улыбка.
- Еще неизвестно, кто кого разыграл, - проговорил он, дождавшись, когда смех наш стал выдыхаться.
- Кто кого?.. Странный вопрос... - пожал костистыми плечами Никитин.
- Ты, Адриан, любишь загибать... - досадливо поморщился Пыжов.
- Ничуть, - с тихим упорством возразил Адриан. - Подумайте сами, откуда нам стало известно, что Федю вызвали в ЦК, направляют к нам главным?..
Все повернули головы в мою сторону, словно чего-то ожидая...
Что я мог сказать?.. Наверное, лицо мое выглядело донельзя растерянным и жалким.
- Получается, что не мы его, а он нас обвел вокруг пальца?.. - сокрушенно произнес Дроздов. - Дать себя так одурачить...
- Так ведь нет никаких доказательств и того, о чем говорит Адриан, - сочувственно глянув на меня, сказал Ребров.
- Между прочим, Ковальчук - прекрасная кандидатура, - заметил Никитин. - И попомните мое слово - он еще вернется... - Алексей рассмеялся - горьким, сухим смешком.
- А ну его к дьяволу! - тряхнул головой Пыжов. - К черту, ко всем чертям!.. - он ударил кулаком по столу. - Пока что мы здесь, а Федя - в Семиреченске! И нечего травить душу!..
Дроздов разлил по стаканам остатки "гамзы", мы выпили. Блаженная прохлада, сменив дневной изнуряющий зной, опустилась на город. В арыке играла вода, шелестела о камни, выстилавшие русло. С окрестных улиц доносились молодые, беспечные голоса, заливчатый смех, и звезды над нашей "стартплощадкой", казалось, горели все ярче. Что говорить, нам было хорошо в те минуты, но в черных прогалах, зиявших между стволами тополей, мне время от времени чудилась черная, как бы вылепленная из мрака и тьмы фигура Ковальчука. Вот-вот, казалось мне, он выйдет, чуть прихрамывая, поигрывая тростью, и скажет с улыбкой: "Вы меня ждали?.. А вот и я!.."
