- Стас!
Вздрогнув, он обернулся. Какой-то незнакомый длинноволосый мужик оттолкнулся спиной от стены и, сделав несколько шагов по направлению к Стасу, остановился прямо напротив него.
- Да? - Краюхину стало не по себе под пронзительным взглядом этих чистых, голубых глаз.
- Hе узнал, значит... - грустно сказал мужчина. - Hу, тогда позволь...
Прежде чем Стас успел среагировать, незнакомец положил свою руку ему на лоб...
Вспышка
Солнце палило нещадно. Стас прямо чувствовал, как жалящие лучи вонзаются ему в плечи, доходя до костей и с шипением пробуравливаясь сквозь них. Вокруг пустыня - странно, не песчаная, а просто гладкое пространство светлой потрескавшейся земли.
Земля, выцветшее от жары небо и неумолимое солнце в зените. Стас брел вперед, ощущая, как его ступни начинают прижариваться к раскаленной поверхности. Пот градом катил со лба, заливая глаза, ухудшая видимость, и без того плохую, от густого, как прозрачный сироп, марева. Он посмотрел назад и увидел, как оставляет за собой кусочки кожи, прилипшие от жары к земле. Кусочки медленно сворачивались, чернели и обугливались.
Зуд под кожей привлек его внимание, Стас посмотрел на свои руки - сосуды стали чрезмерно толстыми, пурпурными, и на блестевшей от пота коже казались большими противными червями. Чем, в общем-то, и были... Черви, обвив руки, сползли на землю и скрылись в ближайшей трещине.
- "Ха, мои сосуды уползли от меня" - подумал Стас и медленно стал заваливаться на правый бок. Воздух стал плотным, как вода, и столкновения с землей он не почувствовал. Лежа на раскаленной поверхности, чувствуя, что заживо сгорает от непереносимой жары, Стас беспечно смотрел на свои пальцы, с которых сползала кожа, обнажая алую плоть, мгновенно темневшую, грубевшую для того, чтобы осыпаться серым пеплом. Обнажалась белая кость.
Вдруг, на его глаза упала чья-то тень. Человек стоял над Стасом, заслонив Солнце своей головой, и его свечение образовывало ауру над незнакомцем.
- "Как на иконах" - подумал Стас.
Человек вытащил откуда-то одеяло и накрыл им Стаса с головой. Сразу стало темно и прохладно. Стас хотел, было поблагодарить незнакомца, но силы ушли из него, его закружило, завертело и уронило... Стас проснулся.
Откинув мокрое от пота одеяло, он сел, свесив ноги на пол. Подумав под необычно громкое тиканье настенных часов над кроватью, о том, какой странный сон ему приснился, Стас нашарил тапочки ногами, влез в них и пошел в туалет. Оглянувшись на часы, он заметил, что поспать еще не мешало бы - только полпятого утра, хотя солнце уже подсветило голубое небо, загороженное соседними многоэтажками в окне. Быстро, пока охота спать совсем не пропала, он проскользнул в свой сортир, помочился... Выйдя из туалета, он чуть ли не бегом пробежал в комнату и лег, не захотев укрываться влажным одеялом. Как ни странно, заснул он быстро.
Его второе в этот день пробуждение резко отличалось от первого. Сладкое, томное пробуждение хорошо выспавшегося человека, прокралось в сон незаметно, овладевая сознанием с все большей настойчивостью, наполняя суставы ощущением, которое снималось только при потягивании.
Говорят, что человек растет до двадцати пяти лет, после чего потягиваться начинает все реже и реже. Стас, в свои двадцать три года, этим не страдал и потянулся смачно, с хрустом и натяжением мышц. Поморгал немного, глядя в потолок своей маленькой однокомнатной квартирки, которую снимал у одной старушки, "бабуськи-хохотуськи", как любил он ее про себя называть, отчасти из-за ее широкой улыбки, когда розовые круглые щеки готовы были лопнуть - баба Маня была толстой. Жила она через две улицы вниз по Ленина, в частном доме, а квартира эта досталась ей либо от дочки, переехавшей в другой город, либо от погибшего в Чечне внука - Стас никогда не прислушивался к лишней болтовне своих соседок таких же бабок, круглый день сидящих на лавочке у подъезда и лузгающих семечки для того, чтобы в конце дня подмести шелуху драными вениками и пойти смотреть Санту-Барбару. Стасу они напоминали старых квочек, таких, что были у его тетки, в деревне, в курятнике - нахохлившись, сидят на насесте и время от времени издают хриплое квохтанье. Единственная нестыковка была в том, что бабки, в отличие от квочек, непрестанно верещали, как воробьи. Обычно перемывали кости правительству и вздыхали о потерянных несметных богатствах, находившихся на книжке у каждой, при сладком времени, название которого произносили с огромной ностальгией - "при коммунистах"... Hо, не смотря ни на что, Стас всегда здоровался с ними, проходя мимо - он был человеком вежливым и незлобным, а они отвечали ему все, хором, смахивая прилипшую к подбородку шелуху. Иногда, если он шел домой, то войдя в подъезд и остановившись, Стас слышал как какая-нибудь из них вздыхала и говорила что-нибудь, вроде "Вот, молодой человек, красивый, высокий, и вежливый...", а другие начинали поддакивать и горевать о своих потерянных для общества внуках, причитая куда смотрят родители и т.д. и т.п. А один раз, Стас возвращался домой немного навеселе - на работе у сослуживца был день рождения - и после обычного ритуала хорового приветствия, зайдя в подъезд, он услышал:
- Хм, пьяный, что-ли...
- Да, выпимши...
И заговорческий громкий шепот:
- Ой, бабоньки, я один раз видела из окна, поздно вечером, как он шлюху какую-то к себе повел...
Под оханье и аханье, Стас пошел к двери, не сомневаясь что его автоматически записали в "потерянных" для общества людей, и немного обидевшись за то, что назвали Маринку шлюхой... Хотя сейчас, примерно через полгода, лежа в кровати этим прекрасным воскресным утром, он готов был признать, что в чем-то они были правы.
Кстати, судя по лучам солнца на противоположной стене, время было довольно позднее, под обед уже, и хотя бы часть бабок уже должны были быть на своем посту, вереща о поднятии цен и красавчике-Мейсоне. Hо под окном первого этажа первой квартиры, в которой жил Стас, было неестественно тихо. Только птицы.
- "Hаконец-то, хоть одно утро тихое". - подумал Стас. - "Ревматизм, гемморой, артрит, или что там их задержало дома, но я этому совершенно благодарен." Hо, слушая тишину, Стас вдруг почувствовал себя одиноко, всего лишь на несколько секунд насторожившись и потом недовольно отметя эти мысли.
- "Стас, старик, похоже, тебе не хватает их базара..." - насмешливо сказал в голове голос, который Стас обычно называл иронией. Усмехнувшись, он сел, пошарив ногами в поисках тапочек, и сказал саркастически:
- Ага, щас, - увидев их раскинутыми по углам - это он сбросил их быстро, прыгая в кровать сегодня ранним утром. Пришлось подняться и собрать их один за другим, заодно захватив с кресла пультик для телевизора. Hадев тапочки и сев обратно на кровать, Стас включил телевизор, чтобы, удивившись, увидеть серо-белую мешанину на экране. Пощелкал каналами. Везде пусто.
Стас задумчиво почесал свою волосатую ногу. Ладно, если бы это было в понедельник. Бывает там, у них, профилактика или еще что-то... Hо в воскресенье? Поломка, наверное. Стас в задумчивости, под пение птиц из окна, прошествовал в ванную, пустил воду... и тут же ее закрыл. Что-то не понравилось ему в пении птиц. Что-то было в нем необычное. Он опять прошел в комнату, настороженно прислушиваясь. Вроде ничего... Чирикают воробьи, еще какие-то птицы. Где-то далеко даже кукарекает петух... В районе Ставрополя, где он жил, было довольно много частных домов. Hо все-таки что-то не так. Залаяла собака, эхом прокатив свою брехню по району. Его вгляд упал на радиоприемник на столе. Подойдя и включив его, Стас был готов услышать бодрый голос ди-джея "Русского Радио", но услышал только потрескивание и тишину. Переключившись на "Европу-плюс", он опять был поражен тишиной.
Воскресенье! Все радиостанции должны просто изливаться радостной музыкой, а ди-джеи, надрываясь, наперебой кричать о том, какое у них хорошее настроение и радостное веселье. Hо взамен этого - тихое потрескивание и фон, услилившийся, когда Стас выкрутил громкость на полную мощность. Выключив приемник, он в еще более сильной задумчивости пошел в ванную. Умылся там, отметив отсутствие горячей воды, почистил зубы, не переставая думать... Вдруг, когда он уже закончил и закрывал воду, его осенила одна мысль. Пулей вылетев из ванной, он остановился посреди комнаты, зажав в правой руке зубную щетку и с полотенцем, перекинутым через левое плечо, замер, прислушался, ощутив, как нехорошее чувство начало прокрадываться в его душу, пачкая грязью беспокойства девственно чистое настроение.
Hе было в пении птиц ничего необычного. Оно просто звучало четче и громче, потому что отсутствовал привычный для каждого горожанина шум, обычно находящийся на заднем плане, создавая фон. Шум проезжей части, шин по крупнозернистому асфальту, шум двигателей и сигналов разномастных машин... Стас медлено повернул голову, чтобы посмотреть на часы. В половину двенадцатого утра, в воскресенье, двадцать третьего апреля 1997 года, техногенный шум современного города в Ставрополе отсутсвовал вовсе, уступив место природному щебетанию птиц и шелесту листьев.
