И так мне захотелось в Москву… Я испил все положенные «капли», я был свободен, я хотел вдохнуть полной грудью московского воздуха, и мне было совершенно наплевать на то, что в столице шла какая-то политическая буза, руководители державы рассорились, как два гоголевских персонажа, и со дня на день ожидался серьезный кризис. «Не буди лихо, пока оно тихо!» – мог бы сказать я супруге: я вовсе не мечтал увидеть Леру, я о ней почти забыл. Но ведь напомнила, сорвала заслонку, и вот – буйным потоком воспоминания, в том числе и эротические (слава богу, дядька Меньер поражал органы исключительно выше пояса). В прошлую нашу встречу, помнится, Лера упросила купить ей какие-то немыслимые – просто гигантские! – серьги, ручная работа крохотного финно-угорского племени, и даже в постели не желала снимать это языческое украшение. Кровать скрипела, серьги звякали, Лера вскрикивала, в общем, не занятие любовью, а студия озвучания «Мосфильма». А Сашка Выдрин, с которым не виделись года два? Говорят, он стал начальником в Гидрометцентре, уже отделом руководит, а значит, проставит хорошие напитки…
Знал бы о последствиях – ни за что не проговорился бы Нику о своих планах. Этот стукнутый вдруг забегал по комнате, где царил страшный бардак, начал что-то искать и, на мою беду, нашел. Понимаешь, перебирал он бумаги, моя московская родственница застряла в Мексике, поехала работать – и застряла! Ну, сказал я, и попутного ветра, если ей там нравится. Да в том-то и дело, что не нравится! Уехать она хочет оттуда, а денег – ноль, потому что выгнали с работы. То есть, она сама ушла, потому что это не работа, а, как бы тебе сказать…
– Сфера интимных услуг?
– Ага, вроде того. Попала не то в бордель, не то в порноиндустрию, хотя обещали работу в туристической фирме. Теперь сидит вся в долгах, даже на билеты денег нет. Она же, дура набитая, еще и сына туда увезла! А вдвоем они на таком якоре, что мама – не горюй! Только мама, то есть, моя тетка, как раз таки горюет со страшной силой. Помоги, говорит, Коля, выручи двоюродную сестру! Ей там неплохую работу пообещали, в университете, только они требуют копию диплома, чтобы быть уверенными: они не фуфло на работу берут. Она же, кретинка, документ о высшем образовании здесь оставила! Зачем, мол, русский диплом, если я еду с туристами работать? В общем, если ее на работу возьмут, она за три месяца может и долг отдать, и билеты домой купить.
– Гуманная акция, – сказал я, – Но причем тут Москва?
– А я разве не сказал? В том-то и дело, что без Москвы, мать ее, просто никуда! Все эти бумаги нужно вначале заверить в МИДе, а потом отнести в мексиканское посольство и через них отправить! Тетка мне все это прислала, мол, спасай, а у меня – ну полный завал со временем! Пообещал, дурак, на свою голову…
«А может, на мою голову?» – задал я себе мысленный вопрос, а вслух поинтересовался: разве у нее нет мужа? Если есть сын, то, по идее, и муж должен быть! В ответ Ник зафонтанировал, мол, это не муж, а полный урод, и если бы не его, Ника, сумасшедшая занятость, он бы тотчас двинул в столицу, чтобы размазать его по асфальту! Далее он перешел на деловой тон, заверив, что ничего особенного делать не придется: визит в министерство, потом в посольство – и все! Перевод же на испанский и нотариуса (нужен был еще и нотариус!) Ник великодушно брал на себя.
– Кстати, у меня перевод должен быть сегодня готов! Пошли, заберем? Там такой колоритный испанец… Пошли, тебе будет интересно!
Высокого худощавого парня, впустившего нас в ворота добротного кирпичного дома, Ник назвал: Миша, но парень тут же поправил: Мигель. По-русски он говорил без акцента, и испанца в нем выдавала разве что смугловатая кожа и огромная серьга в ухе, чем-то напоминавшая Леру. Как объяснил по дороге Ник, Миша был потомком тех самых испанцев, что сбежали сюда от Франко. Родители его умерли, он же вдруг вознамерился возвращаться на родину предков: теперь и дом продает, и вообще – зарабатывает любым способом.
– Деньги принес? – Миша-Мигель отвел руку Ника, протянутую за листами.
– Но мне же проверить надо! – возмутился приятель.
– Что ж, проверяй… – на лице испанца появилась презрительная улыбочка, а Ник взялся изучать язык Сервантеса, выглядя при этом полным бараном.
– Пользуешься нашей безграмотностью… – вздохнул он и протянул деньги, – Дом-то продал?
– Нет пока. Вы жадные, хотите мало платить.
– Да ты просто цену задрал!
– Дом – это мой шанс, у меня другого капитала нет. А уехать я очень хочу. Это страшный город.
Ник вяло возразил, мол, не страшнее какой-нибудь Севильи, и мы опять увидели презрительную улыбочку.
– Ты разве был в Севилье?
– Я? Пока не был. – Ник покосился на меня, вроде как спрашивал: не был ли там я, но я ничем не мог помочь приятелю.
– А почему тогда так говоришь? Севилья – прекрасный город, я его видел. А ваш город страшный. И страна – страшная.
Под занавес зависла тягостная пауза.
– Виват Долорес Ибаррури! – сказал я, и дверь за нами захлопнулась.
Потом Ник ругался, мол, напринимали в свое время козлов, а они теперь нас грязью поливают! А чего тут поливать? Действительно – страшный город, он еще неплохо смотрелся, когда гудели заводы, дымили трубы, и жизнь била ключом. Теперь эта многокилометровая цепочка предприятий замерла, превратившись в грязный отстойник, построенные же вокруг гигантские заводские кварталы постепенно ветшали, все больше напоминая многоэтажные бараки…
После нотариуса Ник приобрел в книжном магазине синюю папочку, сложил туда документы и вручил мне. Мол, выручай, она же не от хорошей жизни туда рванула – очень уж муж достал. А куда деваться, если за плечами испанское отделение?
– В Севилью, – ответил я, – Куда же еще?
– К таким козлам, как Миша-Мигель?! – возмутился Ник, но потом скис:
– Она вообще-то пыталась – в Барселону резюме посылала, в Мадрид, но вызов прислали только из Мексики. Я ей кучу поручений надавал: чтобы про Дона Хуана побольше узнала, про Кастанеду, где живет, чем дышит и т. п. Но разве женщин это интересует? Напортачила, запуталась, как муха в паутине, теперь вытаскивай ее!
В этот момент опять начала «подъезжать крыша». Крепыш Ник вдруг вытянулся передо мной, как в кривом зеркале, и сделался похожим на астеничного Мигеля. Потом стал раскачиваться, но я-то соображал: это мое равновесие приходит в полную негодность, а значит, надо за что-то хвататься.
Ухватившись за Ника, я буквально на нем повис.
– Эй, ты чего?! И ты в таком состоянии собираешься… Н-да.
– Не переживай за мое состояние, – сказал я, – Я же его и направляюсь лечить.
– Да? – приятель повеселел, – Тогда вперед, ты должен идти «путем воина» и никуда не сворачивать! У тебя просто разорвались волокна, которые связывают человека с окружающим миром! Помнишь, как писал Кастанеда? «Связь с миром происходит с помощью пучка светящихся волокон, исходящих из середины живота. Этими волокнами человек соединен со всем миром, благодаря им он сохраняет равновесие, они придают ему устойчивость». А у тебя с устойчивостью…
– Совсем хреново! – закончил я, – Одна надежда: что эти самые волокна опять срастутся!
Чтобы меня подбодрить, на прощанье Ник сказал:
– Кстати: в Москве на днях куча наших орлов собирается! Ну, любителей Кастанеды, даосов, колдунов-шмолдунов… Мне письмо написали, мол, общая встреча – в Трубниковском, в каком-то литературном музее, так что ты смело можешь туда придти! Скажи: Ник не имеет возможности явиться, но я – его лучший ученик и тэдэ!
Когда мне подробно рассказали, кого и как там искать, «крыша» встала на место (а может, кастанедовские волокна восстановились). Я опять мог ориентироваться в пространстве и тоже решил: вперед и никуда не сворачивать! Я приобрел билет, собрал вещи, однако за день до отъезда вдруг раздался звонок, и Ник странным голосом осведомился: ты ящик не смотришь? Тогда вруби первый канал, полюбуйся!
Ящик передавал о том бардаке, что творится в сердце нашей Родины. Кто-то осаждал Останкино, кто-то штурмовал мэрию, кто-то строил баррикады. Эти события выстрелили не вдруг, но как-то летели мимо меня, озабоченного собственными передрягами. А тут – натуральная война, которую я смотрел, не отрываясь, пока под утро на экране не возникли танки, прямой наводкой лупившие по Белому дому…
– Ну, и как впечатления? – поинтересовался Ник, позвонив еще раз. В голосе сквозило разочарование, и одноврменно в нем теплилась надежда: а вдруг я такой сумасшедший, что все равно туда отправлюсь?
Я оказался сумасшедшим Мол, терять особо нечего, так что билет сдавать не буду. Отчего на том конце провода, кажется, даже прослезились.
Москва гудит, шуршит миллионами шинами на Садовом, и кажется: все жители столицы сели на тачки и стремятся уехать оттуда, где совсем недавно из АКМов и пулеметов косили людей, как траву. А что? Собрались бы, с лопатами и с вилами, да и выехали бы в мой «страшный» город. Наладили бы снабжение, хиреющий транспорт подтолкнули бы, а главное, нашли бы альтернативу гигантским заводам, что застыли мертвецами вдоль Московского, между прочим, шоссе. Айда к нам, ребята, не пожалеете! Когда встали заводы, вода в реке такая прозрачная сделалась, хоть пей ее без всякой очистки! Опять голавль стал клевать, а в притоках раки появились – вку-усные… Не ели вы таких раков никогда, клянусь мамой! Ну?!
