Когда я проникаю в комнату, мне уже кажется, будто слышен хорошо знакомый уличный шум. Ступив в душ, я различаю освещенный вход в ресторан; глядя на умывальник, вижу стол, уставленный дымящимися блюдами, но как только выхожу из шкафа и ставлю ногу на пол комнаты, упираюсь в запертую дверь. Слишком поздно! Значит, мне нужно вернуться в каморку и выжидать следующего удобного случая для бегства. Ой! Я как раз слышу хлопанье стенки душа. Наверное, Ламбер что-то забыл и возвращается сюда. Не успеваю я скользнуть под сетку, как шкаф уже трясется. Слишком поздно – Ламбер направляется к кровати! Через какую-то секунду две сильных руки поднимут матрас, схватят меня за воротник и потащат, словно трепещущую добычу. Через какую-то секунду я во всем сознаюсь!
В первую ночь нашему соглядатаю, измученному беспрестанной сарабандой крыс вдоль плинтусов и перегородок, удастся сомкнуть глаза, лишь когда первые проблески утреннего света просочатся наконец сквозь фрамугу.
Как только займется рассвет, он с жадностью проглотит вторую копченую селедку, которую полночи держал в кармане, а потом засунул за пояс брюк, чтобы ее не утащили крысы. Он избавился от двух грызунов, что прикорнули, пока он дремал, у него под мышками, опьянев от запаха пота.
На второй день умеренная активность Ламбера позволит нашему герою внимательно изучить содержание некоторых легко складывающихся полосок, затем, перед наступлением новых сумерек, он в изнеможении рухнет на мешок и скользнет под одеяло, которое сошьет сам из лоскутков, собранных на полу каморки. Стало быть, этой ночью беспрестанное шарканье грызунов уже не сможет потревожить его сон.
Как бы то ни было, посреди ночи его будит грохот подъемника. Человек открывает один влажный глаз и, полагая, что это Ламбер, приподнимается на локте и наблюдает. К своему изумлению, он видит, как из клетки лифта выбирается старик в шахтерской каске с фонариком на лбу, освещающим пол. Понурив голову старик приближается, а затем идет к аналою. Каждый его шаг сопровождается странным шуршанием…
Вставив лупу в глазную впадину, он кропотливо изучает одну из страниц реестра. Положив лупу на край аналоя, достает из кармана небольшой фотоаппарат, делает снимок страницы, а затем, в остаточном свете вспышки, вновь склоняется над книгой и разворачивает несколько полосок, опускающихся до самого пола.
То, что мы приняли за фотовспышку, на самом деле было светом налобного фонарика. Отблеск, бросаемый белой страницей на лицо, позволяет нам различить черты, которые, отметим, сходны с Ламберовыми.
Пока мы наблюдаем, затаив дыхание, старик вновь закрывает реестр, с поразительной ловкостью сложив его полоски, и на минутку застывает перед венецианским зеркалом, чтобы с улыбкой посмотреться в него, хотя его глаза, похоже, устремлены на отражение кого-то другого у него за спиной…
Поскольку электрический фонарик, прикрепленный к его каске, хорошо освещает перед собой зеркало, нам удается рассмотреть длинный плащ из перьев, в который одет старик, а также установить причину шелковистого шелеста, сопровождающего шаги.
Теперь было бы удобнее заставить этого старика войти в зеркало и там исчезнуть. Но это рискует повлечь за собой большие изменения в структуре повествования. Так что он отворачивается от зеркала и направляется к лифту, который тотчас трогается и увозит его на самое дно шахты. Отныне я вынужден ждать рассвета второго дня. И вот утренний свет как раз проникает через угол фрамуги.
Пробежим в комнату. Посмотрим, не вернулся ли Ламбер. Мельничная лестница: четырнадцать ступенек. Душевая кабинка: один шаг. Шкаф: два шага. Мы пришли. Медленно отодвинем левую дверцу – комната Ламбера пуста, постель не разобрана.
Раз уж никого нет, подойдем к окну и отдернем штору. Помечтаем немного, пофантазируем, проследим, как формируются, а затем разрушаются наши мысли, чтобы как-то скоротать уйму времени (воспоминания об этом послужат темой одного из последующих рассказов), потом обратим взор к общественному саду внизу. По аллеям прохаживаются гуляющие с собачками, но вдалеке, сойдя с эспланады, какой-то человек перелезает через решетку садовой ограды. Это Ламбер. Что он здесь делает?
Прежде чем вернуться в свою каморку, понаблюдаем за ним пару минут. Он направляется к музыкальному киоску и подходит к высокому тощему типу в черной кожаной одежде. Тот делает к Ламберу шаг и передает ему пакет размером с коробку для обуви, завернутый в газету. Мужчины обмениваются парой слов, пожимают друг другу руки и расходятся в разные стороны. Крепко держа сверток под мышкой, Ламбер выходит из общественного сада, останавливается напротив проспекта, а затем перебегает его.
Благодаря отверстию, просверленному недавно в фанерной перегородке чердачной каморки, я могу и впредь шпионить за Ламбером и узнать, что находится в коробке…
Сначала Ламбер вынимает из реестра несколько полосок и рвет их. Затем достает из коробки новые и приклеивает их, похоже, на место предыдущих. Став на колени, производит быстрый подсчет, затем идет к люку и спускается на грузовом лифте.
Теперь, когда он ушел, я могу выйти из каморки и, навострив уши, убедиться, что Ламбер не надумал снова подняться. Я выбегаю в комнату и, опустившись на пол, удостоверяюсь, что мешочек по-прежнему под сеткой. Из двух селедок я съедаю полторы. Набираю из крана, воняющего дезинфекцией, и выпиваю два-три полных стакана воды, а затем с оставшейся половиной селедки возвращаюсь на чердак, где слышу, как лифт опять включается, – я вынужден немедля распластаться за кучей мешков, дожидаясь, пока пройдет Ламбер… Как я предполагал и теперь, пристально следя, убеждаюсь, он возвращается в комнату, делает сто шагов, выходит из квартиры и запирает дверь на ключ. Раз уж я снова один, что мешает мне покинуть укрытие, бросить половину рыбки на дно мешка, расстелить его у стены и раздвинуть отверстие, чтобы крыса, привлеченная вкусным запахом селедки, могла без помех туда влезть? Расставив ловушку, подождем. Все протекает согласно плану. Подходит крыса приличного размера и, шевеля усами, пролезает в отверстие. Я хватаю мешок – добыча у нас в руках.
Спустимся в подвал. Освободим затем животное и сделаем вид, что гоняемся за ним. Зверек носится по всей комнате в поисках выхода. Карабкается по стенам, исследует потолок, теряет силы и падает. Пригрозим его убить. Он артачится, добегает до самого лифта и пытается засунуть мордочку под цоколь. Как бы я теперь его ни пугал, он неизменно возвращается в одно и то же место. Очень хорошо. Отпустим зверька и взберемся на кабину. Включим механизм подъемника, однако на сей раз, вместо того чтобы вновь подниматься на чердак, спрыгнем на пол подвала. Так мы узнаем, почему управлять перемещениями лифта можно только изнутри кабины или с помощью коробки, прикрепленной под закраиной люка. Воспользовавшись этим маневром, грызун скрылся. Нетрудно предположить, что он прошмыгнул в горизонтальную щель, которую мы замечаем меж двух камней в той части стены, что скрывается кабиной всякий раз, когда она упирается в цоколь.
Я засовываю палец в щель. Крыса вдруг выскакивает, и я отшатываюсь. Роясь внутри, я нахожу ключик и усердно изучаю его форму. Теперь мне нужен замок, хотя, само собой разумеется, его здесь нет. По крайней мере, я уверен, что искомый замок – несомненно, из тех, что искусный мастер может спрятать где угодно, поскольку ключ, который я подбрасываю на ладони, не больше спички…
Перед тем как вернуться в исходную точку (лифт вновь подошел к люку), мне остается забрать мешок, на дне которого лежит нетронутая половина селедки. Поэтому я становлюсь на запасную лестницу и, взбираясь по перекладинам, обращаю внимание на следующее: всякий раз, когда Ламбер открывает дверь комнаты, механизм подъемника включается (на самом деле каждый второй раз Ламбер входит через душ). Тем не менее при включении механизма замок комнатной двери не открывается, когда Ламбер вновь поднимается из подвала. Вывод: существует третий выключатель, но единственный человек, имеющий возможность им управлять, должен или может приходить снаружи. Второй вывод: прежде чем воспользоваться ключом, который позволил бы мне попасть в этот проход, если он все же имеется, мне следует отыскать замок, о чьем местонахождении я не в силах догадаться.
Эти дневниковые записи я веду в импровизированном блокноте, изготовленном из старых лоскутков и бумаги, сидя в каморке. Отлучившись ненадолго наружу, Ламбер только что вернулся, но я все равно покидаю свое укрытие, дабы приступить к поискам замка, поскольку слышу отсюда, как Ламбер, спохватившись, выходит из комнаты, запирает дверь на ключ, а затем сбегает по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
Пока Ламбер беспрерывно переходит из комнаты на чердак, словно повсюду что-то или кого-то ищет, я беспрестанно поднимаюсь и опускаюсь с чердака в подвал и перемещаюсь из подвала в комнату, надеясь найти замок, к которому, возможно, подойдет тот ключ, что я предусмотрительно засунул обратно между камнями в стене подвала, перед тем как подняться. Отдышавшись, я оказываюсь уже не в каморке, а в комнате у окна, ставни которого в очередной раз не закрыты. Вот почему, пока ночь сгущает тени, я задаюсь вопросом, куда идет Ламбер. Одно лишь бесспорно: я здесь заперт и мне больше нечего есть. Так я, по крайней мере, предполагаю. Охваченный сомнением, я опираюсь о край кровати и становлюсь на колени. И тут у меня холодеет сердце и сводит желудок: под сеткой, в прозрачном мешочке, который по инерции все еще медленно покачивается, головами вниз лежат четыре свежайшие селедки, тесно прижатые друг к другу…
