Пругов выдал "говоруну" аванс, договорился о встрече с другой стороны руин, за амфитеатром через два часа, и, купив билет, шагнул в спящую, расплавленную неласковым турецким солнцем историю.
На белых камнях сидели и стояли туристы, скучкованные в группы; все слушали своих гидов. Рассказы гидов об истории регулярно разрушаемого и вновь восстанавливаемого Эфеса звучали на английском и немецком языках. Одной из групп гид вещал на неизвестном Пругову языке. Скорей всего эта группа была составлена скандинавами - у женщин были серые тусклые волосы, а мужчины отличались высоким ростом, неспортивным телосложением и тоже в основном были блондинами. Русских на развалинах не было. Пругов не стал подходить ни к одной из групп, наоборот, отошел от них подальше.
Он бродил по развалинам, спускался в темные подземелья, которые почему-то очень быстро заканчивались и круто вели вверх - к свету.
Он поднимался на стены и перекрытия зданий в тех местах, где это было разрешено, где не висели заграждающие цепи, и не было черных табличек, на которых было написано, что там, за табличкой, все ветхое и в любой момент может рухнуть. Пругов забирался наверх и оттуда обозревал панораму. Он ждал, что марево солнечного дня вдруг расступится, и его взгляду откроется живой Эфес, полный городского шума - звона золотых и серебряных монет, зазывных криков уличных торговцев и сутолоки жителей, торгующихся с ними. Он ждал, что узкие улочки раздвинутся, и он увидит людей в белых античных одеждах.
Нет, он видел только туристов в панамах, шортах и майках и их гидов. Улочки, если эти проходы можно было назвать улочками, были кривыми и узкими. Гиды говорили тихо, а туристы в основном помалкивали и щелкали фотоаппаратами или неслышно строчили по руинам непрерывными очередями видеокамер, желая увезти с собой в Берлин,
Лондон и Осло вещественные доказательства своего пребывания в городе, основанным по преданию амазонками.
Как не прислушивался Пругов к себе, никак не мог уловить хоть какие-то признаки погружения. Ничего. Ноль. Все вокруг казалось искусственным, как декорации в театре.
Впрочем, так оно и было - искусственные обломки капителей, отлитые из бетона, обломки ребристых колонн, тоже бетонные, даже камни в мостовых наверняка были сделаны совсем недавно на одном из местных ЗЖБИ и выдавались за настоящие, из тех веков, которые до нашей эры.
Римская баня была похожа на брошенный строителями котлован с нулевым циклом, подготовленным под трансформаторную подстанцию.
Котлован зарос бурьяном, а бурьян под лучами солнца уже превратился в армию зоологических мумий. Рядом с римской баней располагался римский гальюн. А где ж ему быть, как не рядом с баней? Гальюн
Пругова рассмешил. Вернее, не сам гальюн - гальюн, как гальюн, только стульчак высокий, длинный и каменный, на нем можно было сидеть, а не зависать на корточках. По всей длине стульчака, имеющего в плане форму буквы "Г" на равном расстоянии друг от друга были пробиты в каменной плите отверстия, на которые тут же расселись туристы, проверяя на удобство и размер. Они ерзали и весело переговаривались меж собой, делясь впечатлениями. Это-то и развеселило писателя, решившего попробовать себя в исторических детективах. Развеселило, но погружению не способствовало.
Одно из хваленых чудес света, храм Артемиды, тоже не вдохновил
Пругова. Сжег его маньяк Герострат в 356 году до нашей эры, раздраженно подумал он, и не надо было строить заново. Храм известен тем, что его сожгли, а не тем, что его восстановили.
Погружение не наступало.
Публичный дом оказался банальной площадью с нарисованной в одном из ее уголков женской ступней, а точнее, с рисунком ступни небольшого размера. Когда-то здесь оттягивались гладиаторы после трудов праведных. А сейчас тут было пусто и уныло. Разомлевшие от жары рыхлые туристы мужского пола мало напоминали качков-гладиаторов, а туристки в бейсболках и с мокрыми кругами на майках под мышками были совершенно не похожи на античных куртизанок.
Погружения не было. Откуда? Какое погружение в публичном доме?
Хоть и в античном, но в таком…, - никаком, не похожем ни на что, только на пыльную площадь.
Несколько заинтересовал театр на двадцать четыре тысячи посадочных мест с шикарной акустикой, при которой на задних рядах слышно, как на сцене упала мелкая монетка. Пругов представил себе, как он сидит на жестких каменных ступенях и слушает Пласидо Доминго, и понял, что не смог бы дослушать концерт до конца.
Погружение так и не наступило.
Захотелось домой. Не вообще домой - пока только в отель.
На обратной дороге водитель посоветовал заехать в дом Девы Марии, в котором она, по преданию, умерла и из которого вознеслась на небо.
Пругов махнул рукой: а, поехали, чего уж там! Раз уж мы тут рядом.
Что не заехать? Тем более что он уже давно хотел по-маленькому.
Посетив место общественного пользования (кстати, за посещение этого заведения денег здесь не брали), Пругов постоял у дома Девы
Марии, постоял, подумал, и заходить не стал. Не испытал жгучей потребности. Он не стал оставлять у стены с веревочками своей записки, не стал набирать воду из трех источников в виде обычных водопроводных кранов, даже пить ее не стал. Сел под навес в уютной кафешке, заказал бокал пива, сидел, курил, размышлял. Что это?
Неужто финал? Неужто и впрямь исписался?
В Трою он решил не ехать (эту поездку он запланировал на предпоследний день своего пребывания в Турции). Что он там увидит?
Те же самые искусственные камни, руины, похожие на эфесские.
Деревянного коня, которого турки ремонтируют каждый год, а раз в несколько лет меняют на нового.
- Домой надо ехать, - решил он. - Может дома все будет иначе? Вот только получу положенную (избыточную, но приятную) дозу ультрафиолета, помокну в Эгейском море, подышу воздухом, пропитанным запахом тысяч растений-экзотов, поем персиков, которые, кстати, здесь совершенно невкусные, и уеду. Вернусь в холодный и дождливый, а может быть, даже снежный октябрь родного города и буду дома на диване ждать прихода вдохновения. А не дождусь, так…
Пругов не смог сейчас придумать, чем он будет заниматься, если не дождется вдохновения. Не хотелось ничего придумывать.
- Поживем, увидим, - постановил он мудро и только тут понял, что думает вслух. Толстый турок за стойкой смотрел на Пругова странно.
- Вы здесь одна, или… с компанией?
- Я здесь не одна. И не с компанией. Со мной - вот "это".
Надежда кивнула головой вбок. Пругов проследил за кивком и увидел мужчину, уютно расположившегося на лавочке у борта. Он лежал на боку, положив под голову набитый вещами пластиковый пакет, похожий на надувную подушку, и громко храпел. Звуки музыки из рубки и всплески ныряльщиков совершенно его не тревожили. Лицом мужчина был развернут к борту, поэтому разглядеть его внешность и определить возраст, было сложно.
- Муж?
Надя кивнула:
- Объелся груш. А если быть точной - упился красным вином. Что поделать? Все включено! А вы, Андрей Олегович, совсем не пьете? Я не видела, чтобы вы хоть раз подошли к стойке.
- Ну почему же? Выпиваю. Пиво я пью иногда, но не в такую погоду.
Когда жарко - в этом есть смысл. А от местного сухого вина у меня, простите за интимную подробность - изжога. Из здешних вин только одно можно пить, не опасаясь последствий - "Антик", знаете? - Надя отрицательно покачала головой. - А вообще, я предпочитаю крепкие напитки - водку или коньяк…Ну, что будете делать? Будить?
- Пусть спит, - просто ответила Надя. - Дома он устает на работе.
Сюда приехал отдохнуть - пусть отдыхает. Пойдемте к шлюпкам, Андрей
Олегович. Я хочу на берег.
- Вы оставите мужа одного?
- Он будет долго спать. А если проснется, найдет себе занятие. Вы за него не беспокойтесь. Да и не один он остается. Посмотрите, сколько здесь народа, - она кивнула на кучку туристов обоего пола, расположившихся на серединной лавке и непонятно разговаривающих по-русски. В руках у них были стеклянные бокалы с пивом и пластиковые стаканы с красным вином. Друг друга они понимали прекрасно.
Пругов спустился в шлюпку, ожидающую последних пассажиров, тех, кто изъявил желание высадиться на берег. Он встал устойчиво и подал
Надежде руку. Рука была теплой, покрытой ровным красивым загаром и слегка полноватой. Красный пластиковый браслетик, говорящий, что его хозяйка обслуживается по системе "All inclusive", плотно охватывал запястье, но не врезался в кожу. Эта легкая полнота Надю нисколько не портила, напротив - ярко подчеркивала ее женственность. Ноготки были умеренной длины, хорошо обработаны и покрыты ярким лаком.
Ухоженная ручка, ничего не скажешь. Было видно - если Надя и работает, то явно не кухаркой. Пругов представил себе все остальное, скрытое под мешковатой трикотажной футболкой и широкими светло-голубыми бриджами из тонкого хлопка и ему захотелось увидеть
