Помните, я хотела исправить впечатление, которое могло возникнуть из моих слов: дескать, никакая фривольность не проникала в стены «Святой Марты». Так вот, я сейчас расскажу о случае, незабываемом в своей нелепости. Наверняка не забыл его и мальчишка мистера Бейли, мясника, – хлипкое создание с бледным болезненным лицом, хромавший на одну ногу; в назначенный день он доставлял наши скудные порции постной говядины к черному ходу нашей кухни. Приходили к нам, конечно, и другие парни: например, родной сын Джо Дэна приносил рыбу, а мальчик из бакалейной лавки Пэдди Кейси – груды свежих овощей, заказанных Сироткиной Мамой. Но из этих юношей один только мальчишка мистера Бейли, мясника, Рыжий Эдди его звали, прихрамывал на одну ногу, от чего мучительно страдал.
Я отчетливо помню тишину, царившую в наших комнатах и коридорах, ведь все остальные подкидыши, кроме меня, или совершали, стоя на коленях, дневную молитву, или носились по стерне, пиная друг дружку. Был добрый весенний денек, окна за решетками открыты, и слабый ветерок доносил до нас аромат облаков и едва оперившихся птенцов. Вдруг я услышала мальчишечий вскрик, от которого, поверьте, сразу встрепенулась:
Нет! Нет! Я не хочу!
Я, естественно, кинулась на этот голос и вскоре обнаружила, что принадлежал он Рыжему Эдди, который, представьте себе, лежал под одним из массивных столов в нашей непривычно пустой кухне и, мало того, старался вывернуться, ни больше ни меньше, из-под Финнулы Маллой, которая, будучи весьма упитанной особой лет десяти-двенадцати, навалилась всей своей массой на бедного Рыжего Эдди. Барахтающаяся парочка не издавала ни звука, вот только иногда мальчишке мистера Бейли, мясника, удавалось вывернуть голову и повторить свой писк, которого никто и не слышал, кроме, конечно, меня и Финнулы Маллой. Звук был жалостным, поскольку явно Рыжий Эдди сильно страдал и никак не мог справиться с Финнулой. Нет! Нет! Я не хочу!
Мне ничего не оставалось – только ринуться к нему на помощь: именно это мне подсказал мой инстинкт, и именно так я и поступила. По уму, хоть и не по годам, я взрослее Финнулы Маллой, а Рыжий Эдди – младше и тощее меня, к тому же хромой, так что с этой парочкой я повела себя по-матерински. И вот я молча накинулась на них, ухватила Рыжего Эдди за коленки и вытащила из-под стола и тем самым – из-под Финнулы, которая, оседлав, так сказать, бедного парня, буквально пригвоздила его к плиткам. Затем схватила Финнулу за пухлую руку и, рванув вверх, поставила на ноги, одновременно одернув на ней юбки и слегка встряхнув.
И что она с тобой тут делала, Рыжий Эдди?
Пыталась меня поцеловать. А так я ни с кем целоваться не буду!
Он был бледен и едва дышал, волосы взъерошены, ведь Финнула запустила в них пальцы и страстно сжимала голову бедного хромоножки. Рыжий Эдди отводил от меня взгляд, его губы распухли и покраснели так, будто он сдуру облизал губы на холодном ветру.
Ну а ты что скажешь, Финнула?
Ей, конечно, сказать было нечего, и она, как и ее жертва, старалась не смотреть мне в глаза, но тем не менее явно торжествовала – ничего подобного я не видала еще ни от одной женщины или девушки. Надо признаться, выглядела она довольно привлекательно, уже оформившаяся грудь бурно вздымалась, щеки и руки раскраснелись, красными стали даже веснушки на ее груди, насколько позволяла разглядеть ее растрепанная одежда, которая, кстати, была ей маловата и лишь подчеркивала ее аппетитные формы – мне бы такие.
Я говорила, что Финнула рыжая? Я снова обзавидовалась и зауважала ее – скрыть чувства, поверьте, мне удалось с трудом, – а она стояла, откинув свои красивые, мягкие рыжие волосы назад, с раздувшимися ноздрями, ухмылкой на губах; все предприятие настолько захватило ее, что, казалось, стоит мне отвернуться, и она тут же снова накинется на Рыжего Эдди. Она явно не соображала, где она и что я ей говорю.
Тебе надо за своим носом следить, Финнула. Если что-либо подобное произойдет еще раз, последствия будут ой да ну, я тебя уверяю.
Очухалась Финнула тогда или нет, но она знала: меня ей бояться нечего, хотя, насколько мне известно, больше такие всплески юного женского темперамента у нее не повторялись, а если и повторялись, то в иных обстоятельствах. А разве это не стало днем моего собственного пробуждения? Стало. И когда, в конце концов, наступила ночь, лежа в своей узкой постели и вдыхая запах изумительно чистого белья, я упорно возвращалась мыслями к Финнуле, этой пампушке, храбро откликнувшейся на зов своих чувств, которые здесь в темноте овладели и мной, пока сон не снизошел на нас с Финнулой, лежавшей в пяти койках от меня и уже вполне оправившейся от чувственной лихорадки, сотрясавшей ее всего лишь несколько часов назад.
В ту ночь я наслаждалась темнотой больше, чем когда-либо, чувствуя, как то, что Финнула ощутила в глубине своего «я», теперь поднимается и во мне, – несмотря на мою жалкую фигуру, невзрачное лицо и какие-то бесцветные волосы, – и остановить это уже было нельзя, и когда-нибудь оно так же мощно, как сегодня на Финнулу, накатит и на меня. Прежде, чем заснуть, я успела выругать себя за то, что помешала Финнуле резвиться на кухонном полу, а затем выкинула все это из головы, понимая, что за первым поцелуем Финнулы, если только он был первым, последует целая жизнь, полная поцелуев. Так же как и у меня.
Как я уже говорила, я всегда больше всего любила ночь, всегда ею наслаждалась, хотя днями не было в «Святой Марте» девочки энергичнее и активнее меня. И завершающий штрих, способный исправить первоначальное впечатление, которое могло у вас создаться о «Святой Марте»: позвольте добавить, что, если кому-нибудь из девочек и случалось проснуться в страхе и от ночного кошмара вскочить в одной из аккуратно расставленных рядами коек, это были кошмары, о которых только ирландская девочка-подкидыш может рассказать дрожащим голоском в темноте, засыпая в объятиях старшей подруги или самой Сироткиной Мамы. Так чего же боялись наши девчонки? Старух с длинными волосами, завязанными пучком. Горбунов. Летучих мышей. Настоящего ирландского кошмара без летучих мышей не бывает. Конечно, бывали и спокойные ночи, когда сон нарушали только вздохи или всхлипы да тихая колыбельная женщины из темного угла нашей спальни. Сироткиной Мамы. Она приходила к нам в ночной сорочке, скрестив на груди руки, и пела нам.
* * *
Я рассказываю не жизнь Дервлы О'Шэн-нон, подкидыша. Жизнь подкидыша не так уж интересна. Вот любовь – другое дело. И я расскажу вам о любви. О моей первой любви. Моей единственной любви, что бы там ни говорили другие.
Тедди. Тедди. Тедди, любовь моя.
* * *
Я, мам! Я, мам! Я! Я! Я!
Этот хор, этот единый порыв желания и одобрения стал ответом на объявление, сделанное Сироткиной Мамой за воскресным чаем, которого мы ждали всю неделю. Лето шло к концу, за ржавыми воротами опускался слабый туман, а на тарелках было такое количество печенья, пирожных и бутербродов, что мы едва их поднимали, чтобы передать дальше по столу. Настроение у нас было превосходное, мы смеялись и пихали друг друга, пытаясь разговаривать с набитыми ртами. Финнула Мал-лой, уже ставшая моей лучшей подругой, была настолько полна собой и теплым туманным летом, что прямо-таки из кожи вон лезла: прелестное создание поминутно откидывало назад свои светло-рыжие волосы, выпячивало грудь, играло огромными яркими глазами, стремясь привлечь внимание присутствующих, хотя ни мужчин, ни мальчиков среди нас не было. И вот Сироткина Мама встала и постучала ложечкой о чашку. Мы тут же замолчали, но при этом буквально ерзали от любопытства – ведь в подобных случаях Сироткина Мама обычно сообщала нам что-нибудь приятное. А в это воскресенье действительность даже превзошла наши ожидания.
Ну, девочки, вы даже себе представить не можете, что вас ожидает! Я не поверила глазам своим, когда по почте пришло письмо, и спросила себя, с чего это майор Минфорд вдруг написал именно мне. О, вы не поверите написанному, как не могла поверить и я, хотя изложено все вежливо и, я бы даже сказала, робко, если учесть статус майора Минфорда и его обязанности, о чем в Каррикфергусе все знают, и я уверена, вы тоже, девочки. Орденоносец, солдат и директор «Дома солдат-ветеранов». Подумать только! И чего же такой человек может хотеть от меня и, самое главное, от вас? Так вот! Он хочет знать, не желал бы кто-нибудь из моих воспитанниц – он имеет в виду, вас, девочки, – периодически навещать «Дом солдат-ветеранов», скажем, раз в две недели, чтобы разнообразить жизнь старых солдат с помощью, скажем, игр, пения, драматических постановок и тому подобного. Что вы об этом думаете, девочки?
Ответом был шквал восторженных воплей, которые не всякий раз услышишь даже на нашем игровом поле в погожий холодный день, когда мы чувствуем себя ловкими, красивыми и удачливыми.
А есть желающие посещать, как предлагает майор Минфорд, «Дом солдат-ветеранов», чтобы скрасить дни нашим национальным героям?
