Тем не менее освоился Нейт не сразу. Когда Ханна отпустила комплимент квартире, Элайза ответила:
– Ненавижу. Маленькая и планировка неудачная. Оборудование такая дешевка.
И тут же с улыбкой добавила:
– Но все равно спасибо.
Знакомая жалобная нотка в ее голосе отозвалась у Нейта столь же знакомым коктейлем чувств – вины, сожаления и страха. И – отдельно, в чистом виде – раздражением: капризность, сварливость были неотъемлемым свойством ее натуры. Красота опять превратилась в раздражитель, приманку Калипсо, рассчитанную на то, чтобы завлечь его – снова – в ловушку.
Кроме того, тыча курицу вилкой, Нейт заметил поры на носу Элайзы и россыпь оспинок в верхней части лба, под линией волос – изъяны столь мелкие, что обращать на них внимание у других женщин было бы не по-джентльменски. Но в случае с Элайзой, чья красота требовала оценки по олимпийскому ранжиру совершенства, указанные недостатки представлялись ему – что было, конечно, глупо – доказательствами слабости ее воли или нехваткой здравомыслия с ее стороны.
– Чем сейчас занимаешься? – поинтересовалась она, по второму разу пуская по кругу миску с картошкой.
Нейт промокнул салфеткой губы.
– Всего лишь эссе.
Элайза вопросительно округлила глаза и наклонила голову.
– О том, как одна из привилегий – быть элитой – проявляется в переносе акта эксплуатации, – сказал он, глядя на сидящего по диагонали от него Джейсона.
Идея такого эссе представлялась ему пока несколько туманно, и Нейт опасался выказать себя наивным простаком, каким был в двадцать с небольшим, до того, как понял, что писать амбициозно, на значительные или серьезные темы – привилегия, даруемая журналами лишь тем, кто уже достиг успеха. Но недавно он написал книгу и получил за нее внушительный аванс, и хотя до публикации еще оставалось несколько месяцев, книга уже получила небольшую рекламу, о ней говорили. Успеха Нейт пока не достиг, но уже к нему приближался.
– Мы заставляем других делать то, что сами делать не способны из-за нашей моральной легкоранимости, – с большей уверенностью продолжил он. – Совесть есть высшая роскошь.
– Ты имеешь в виду почти весь рабочий класс, тех, кто идет в армию, и все такое? – Джейсон задал вопрос достаточно громко, чтобы остальные разговоры прекратились. – Передай, пожалуйста, масло, – обратился он к Ханне и лишь затем снова повернулся к Нейту.
С приглаженными какой-то блестящей мазью кудрями, Джейсон смахивал на какого-то дьявольского херувимчика.
– Я не совсем это имел в виду, – ответил Нейт. – Я хочу сказать…
– По-моему, ты абсолютно прав, – размахивая вилкой, вмешалась Аурит. – Американцы, если брать в целом, слишком отстранены от всей той гадости, что сопутствует обеспечению так называемой нормальной жизни.
– Это, конечно, израильская перспектива… – начал Джейсон.
– А вот это уже оскорбление, – перебила его Аурит. – Не только упрощенчество, но и расистская…
– Да, оскорбление, – согласился Нейт. – Но вообще-то меня интересуют не столько вопросы безопасности, сколько повседневная жизнь, то, как мы защищаемся от осознания своего соучастия в окружающей нас экономической эксплуатации. Возьмем, к примеру, натуральные продукты. Половина того, за что вы платите, когда покупаете их, это привилегия чувствовать себя этнически чистым, – он поставил на стол бокал, чтобы жестикулировать обеими руками. – Другой пример: мексиканец, которому домовладелец платит за то, чтобы он дважды в неделю убирал мусор перед домом. Мы лично его не эксплуатируем, но на каком-то уровне понимаем, что парень – нелегальный иммигрант, не получающий даже минимальной зарплаты.
– Джо-младший убирает мусор сам, – заявила Элайза, – но он такой прижимистый.
– А есть ли разница между «расистом» и «расиалистом»? – спросила колледжская подруга Элайзы.
– То же самое с ребятами, которые доставляют нам пиццу и делают для нас сэндвичи, – продолжал Нейт, сознавая, что нарушает неписаное правило этикета званого обеда. Предполагается, что разговор должен быть декоративным, нацеленным на развлечение, что важно не содержание, а только тон. Но сейчас ему было на это плевать. – Сами мы их не эксплуатируем. Мы нанимаем кого-нибудь – посредника, обычно – мелкого бизнесмена, который и делает это, щадя наши чувства. Но преимуществами их дешевого труда мы все равно пользуемся, хотя и лепечем о либерализме: прославляем «Новый курс», восьмичасовой рабочий день, минимальную оплату труда. Единственное, на что мы жалуемся, – теоретически – это на то, что этот принцип не распространяется достаточно далеко.
– Извини, Нейт, – Аурит подняла пустую бутылку из-под вина. – Не открыть ли еще одну?
– Джо действительно нанимает мексиканцев для ремонта, – с пьяной задумчивостью сообщила Элайза, направляясь к буфету. Из стоящих на нем разноцветных пластиковых пакетов высовывались горлышки бутылок. Принесли их, конечно, гости. Нейт узнал лимонно-зеленую упаковку «Тэнглд вайн», винного магазина из его квартала. Какой же он растяпа! А ведь собирался прихватить бутылочку по пути…
Выбрав красное, Элайза вернулась к столу.
– Кто-нибудь откроет? – спросила она, прежде чем повернуться к Нейту. – Извини. Продолжай.
Но нить разговора уже ускользнула.
Бутылку у Элайзы забрала Ханна.
– Ты говорил, что мы пользуемся преимуществами, которые дает эксплуатация, но предпочитаем не пачкать руки, – подсказала она, принимая от Элайзы бронзовый штопор, выглядевший таким древним, что он вполне мог сопровождать Льюиса и Кларка[1] в их путешествии на запад. Наверняка одна из «фамильных ценностей» Элайзы.
– Думаю… – начала Ханна.
– Точно, – вклинился Нейт. – Точно.
Он сразу вспомнил, о чем шла речь:
– Помните, как читали какой-нибудь роман Диккенса, где восьмилетние мальчишки работают на фабрике или попрошайничают на улице? Читали и удивлялись, почему всем было наплевать? Ну, так мы ведь не так уж от них отличаемся. Просто лучше все скрываем – по большей части от себя самих. В то время люди, по крайней мере, оправдывали свое поведение презрением к беднякам.
– Если ты еще не заметил, – обратился к банкиру Джейсон, – у нашего юного Нейта острый приступ либеральной вины.
Джейсон как раз работал над статьей об эпидемии ожирения с предполагаемым названием «Не Позволяйте Им Есть Пирожное».
Прежде чем Нейт успел ответить, к нему повернулась Ханна. В одной руке она держала бутылку, другой осторожно ввинчивала в пробку штопор.
– Когда люди добровольно платят больше, делая покупки в магазинах «Здоровых продуктов», разве они, следуя твоей логике, не пытаются быть ответственными? Разве не для того они платят больше, чтобы не пользоваться преимуществами дешевого труда?
– Именно так, – горячо подтвердил Нейт. (По крайней мере, хоть кто-то внимательно его слушал!) – Но только выгоду от этих повышенных цен получают одни лишь акционеры «Здоровых продуктов». Стоит им только поместить на коробку с хлопьями картинку с лесбийской парочкой, и мы уже думаем, что она поступила из некоего райского уголка, где трудятся сторонники свободной любви. Нам удобно так думать, потому что таким способом мы покупаем чистую совесть. Точь-в-точь как и все прочее.
Он сделал паузу и перешел к заключению:
– В принципе, это марксистский аргумент – насчет неизбежности эксплуатации при капитализме.
– Для кого это эссе? – спросила, хмурясь, Аурит.
– Пока еще не знаю. Хочу сначала написать, а уж потом думать, поможет ли оно моей карьере или нет.
Аурит посмотрела на него так, как врач смотрит на опухоль, подозревая, что она злокачественная.
– И разве люди покупают еду в «Здоровых продуктах» не потому, что она полезнее?
Ханна вытащила наконец пробку, и бутылка облегченно выдохнула.
– Интересная идея, – прокомментировала Элайза, и Нейт подумал, что она прямо-таки необычайно, что ей было не свойственно, мила с ним. Может, они и впрямь, как она выражается, повернули за угол?
– И звучит интересно, – сказал парень, чье имя – Кевин или Девон? – Нейт тоже позабыл, но который, как он заметил, обрел голос, когда вино полилось свободнее.
– Давненько не слышал, чтобы кто-то называл идею марксистской в положительном смысле, – он подождал, пока Элайза подливала в бокал. – Пожалуй, со студенческих времен.
Нейт тоже протянул бокал.
Элайза наливала вино, стулья царапали ножками пол, кубики льда хрустели на зубах, вилки звякали о тарелки. Нейт прошелся взглядом по стоящим на полках книгам. Подборка впечатляла, выдавая и серьезный подход составителя, и хороший вкус. Чиклит[2] и женские журналы хозяйка держала в спальне.
– И все-таки какая разница между расиализмом и расизмом? – спросила наконец подружка Кевина/Девона.
