Но это – аппаратное счастье. Еще есть счастье программное. Для начала – 98-я русская Винда, на случай падения основной системы. FAT32. Вторым номером, а вернее, как раз первым – XP английская+MUI+SPl. NTFS. Все заплатки. NOD32, Outpost, Ad-Aware, PGP. Офис, Фотошоп, Корел. Карта города, телефонная база, адресный стол. Light Alloy, JetAudio, все кодеки нужные, ну и – часть ни в Красную Армию, но вдруг пригодятся. PowerDVD. Ридеры. Вьюеры. Твикеры. Один твикер, в смысле. Час посидел – пошинковал Винду, как Василий Иванович – шашкой. Теперь каждый сервис на учете и то – под запретом. Опера. Мышь летучая. Тотал Коммандер. Far. Горячие клавиши настроил для пульта. Открыть-закрыть. Кино-музыка. Громче, тише. Вообще, шат ап. Ну и – power on-power off. С дивана можно не вставать. Дальше – чтиво, музыка, фильмы. 200 штук с локалки фильмов закачал. А также всю библиотеку Мошкова. Шансон с классикой, чуть-чуть рока и совсем на донышке – чего-то народного. Каретного слил метров 100, картинок с девками и порнухи. Подумал, убрал порнуху, девок оставил. Подумал, убрал девок, оставил порнуху. Плюнул, убрал к свиньям собачьим часть фильмов, оставил всех девок, закачал еще порнухи и еще эротики. Забегая вперед: долго не мог понять между ними разницу, пока не въехал, дебил, что границы нет, а есть лента Мёбиуса, у которой, как водится, – две стороны, ан это только если в статике смотреть, а если по ней шляться-совокупляться, то сторона, однако, одна, да еще и не кончается! У меня попутно вопрос возник: вот если, например, я девушку в баре снимаю, то в каком месте эта эротика переходит в порнуху? Один скажет – на улице, когда я ее галантно лапать начинаю, а другой ляпнет – в постели, когда она мне гондон напяливает. Но сдается мне, порнуха начинается в том самом баре, потому как я шел туда почти для этого, и она – не подснежники собирать. А когда в дыму цветном, в мареве, в музыке и в болтовне глаза наши встретились – не мораль и не воспитание сработали, не джентльменство наносное, не советы из журнала «Как стать звездой», а жаберные крышки и боковая линия. Подумал я еще и остановился на этом. А потом еще подумал и выдернул из жопы компьютера RJ-45 на хрен, ибо всё – Рубикон перейден, мосты сожжены, мне нужен только я.
Так что стало мне счастье еще и тут. Оставил я на этом свой компьютер, остальные запчасти на полку в кладовке сложил. Ушли туда – скази диск и, соответственно, контроллер к нему, карта видеозахвата, внешний CD-RW, хаб восьмипортовый, корпуса, оверклокерские примочки, а также бобина болванок noname на 100 штук и прочая хренотень.
Ну, пошли на кухню. Там дел тоже невпроворот. Знал бы я заранее, что Костя мне ящик коньяка подарит – обязательно бы корректировку сделал, но я не знал. И потому готовился основательно. Расчет предварительный был у меня на месяц, дальше – тишина (это если в переводе Лозинского, а если в переводе Пастернака, то – дальнейшее – молчанье). Но бог с ним, с Гамлетом… По бутылке водки в день «Гвардейской», итого – 30 штук. Полтора ящика. Стоит 25 штук в кухонном столе, а 5 – уже в холодильнике. «Карачинская» с лебедями – запивать. 15 штук. 12 в столе, 3 в холодильнике. Пиво. Ну, пиво я не очень. Поэтому – всего две двухлитровки «Багбира», и то – хрен его знает, понадобятся ли. Так, может, догнаться когда.
Еда. Белки, типа, жиры и, сука, углеводы. Соответственно, мясо – 10 кило, масло оливковое – огромная бутыль, сахар – 5 кг в пакетах в столе. Это, так сказать, база. Яйца – забил все углубления в холодильнике, хлеб – 5 булок в пластике там же, дабы не высох. Молоко – 5 пакетов длительного хранения, потом придется выйти в свет, докупить. Сельдь. В горчичной заливке. Обратно ж – пять баночек. Сок. Виноградный. «Чемпион». Пахнет «Изабеллой», и это радует. Сколько? Правильно – пять литровых пакетов. Сыр. Ну, этого немного – чисто по утрам, когда не будет сил готовить. Где-то кило швейцарского. Колбасы нет, и не будет. ЛУК! С кулак головки, 5 килограмм, ядреный – страсть! Три! Три трехлитровых банки классических огурцов – в прозрачном, как слеза, рассоле плавают хрустящие изумрудные красавцы среди смородиновых листов, чесночных головок и прочих прелестей. Три! Литровых три банки маринованных грибочков! Умереть – не встать! В соплях, в слезе блестящей, в горошках перца, как живые, как в тот день, когда родились на свет! А в углу, в кладовочке, мешочек картошечки отмытой, просушенной, ждущей сковородки раскаленной и сала! А сало… сало – это святое. И потому в морозилке в холстине шмат с прослойками крупной солью сверкает, а чесночины в нем спят, врезанные, впаянные, вплавленные внутрь заботливой хозяйкой. Хорошо!
А еще – чай черный гранулированный, не сильно запашистый, зато крепкий, как черт, мертвого разбудит; кофе – «Нескафе Голд», две банки стограммовых, шоколад «Победа» – настоящий, не соевый, крепкий, горький, военный какой-то, недаром так, поди, назван! И все из еды… соль считать не будем и перец тоже.
Я все выкинул – все, что мешало, весь мусор – неделю назад. Бумаги, мануалы старые, инструкции, коробки из-под аппаратуры, непишущие ручки, куски карандашей, компашки ненужные – много компашек. Все, в чем сомневался, выкинул. Все, в чем не сомневался, в шкаф на полки распихал, а потом еще раз выгреб и еще раз половину выкинул. Отмыл всю квартиру, перестирал все и выдохся. В планах был еще балкон. Был. Но – не стал. Фатум. Энтузиазм – вещь недолговечная.
…Один из водил «Циклона» подвез меня с ящиком казахского трехзвездочного коньяка к подъезду и даже помог это все запихать в лифт. Прощаясь с ним, я дал ему от щедрот одну бутылку, двери лифта съехались, и я вознесся вверх, к небу. Небо было близко – на пятом этаже. «Щасте» есть… Я понял это, когда дверь квартиры за мной закрылась, но еще я ощутил пустоту. Очевидно, счастье и пустота – близнецы-братья.
Казахский трехзвездочник отправился в кладовку до лучших времен. Мне так показалось правильней. Ну, не зря же я готовился совершенно только мне нужным образом. Я ничего не имел против казахского коньяка и ничего не имел против Кости, подарившего мне это чудо природы, но линия поведения уже была выработана и утверждена.
Я сел на диван и закрыл глаза. Под веками проносились цифровые головастики. Два с половиной года информационного безумия. Без отпуска, без больничных и с редкими выходными. Иногда мне казалось, что я тоже имею сетевые имена, как и любой другой компьютер. Виндовское, новелловское, линуксовое… не мой комп, не железяка, а я сам. Глюк такой, посетив меня однажды, почти не уходил, я пытался по ночам менять себе айпишники, ставить на себя самбы и расшаривать желудок. Я бывал дома только для того, чтобы спать. Я заметил, что жены нет, только через неделю после ее ухода, по внезапно посетившему меня сексуальному желанию – ночью вдруг хуй встал, как Дед Мороз, и так и простоял до утра, хотя сам я спал, витая в тридцатидвухбитном облаке. Еще через неделю я вспомнил ее сотовый и позвонил по причине отсутствия в доме жрачки, чистого белья и еще невиданного в природе свинарника. Оказалось – ее нет уже месяц… или два месяца. И вообще нет. Для меня. В ту ночь у меня был повод напиться, но не было желания…
Вот некоторые говорят – любовь… Я, наверное, забыл – как любить. Небесное создание, которому я читал стихи и целовал в попку, исчезло из моего сердца навсегда. Загадка. Квадратура круга. Гипотеза Римана. И долг, и порядочность, и совесть тут ни при чем… Сегодня тебе нравится Гендель. А завтра – ни за какие ковриги… Кого за это пиздить – Генделя? Не надо никого за это пиздить. Это вроде как отражение внутреннего твоего развития. Прогресс, регресс или вообще деградация. И оттого перестает тебе нравиться виртуоз Гендель. И глыба Толстой. И пронзительный Левитан. А начинает тебе нравиться дурь Рахманинова, ехидство Достоевского и еблан Пиросманашвили. Это они в иерархиях своих – на разных полках, в разных купе и разной значимости. Это культуроведы им рейтинги раздают. А внутри у меня они так вот и обитают… Либо нравятся. Либо нет. Потому и живут вместе группа «Ленинград» и Бетховен. Шекспир и Веничка Ерофеев. Леонардо да Винчи и безвестный мудила с Красного проспекта, который нарисовал однажды мою ненаглядную так, что я и сейчас на этот портрет дрочу. Хотя и не жена уже, и с другим сожительствует, и не вернется никогда… А и правильно… Что возвращаться? В одну реку дважды не поссышь… Так говорил величайший философ Саша Зоткин, мой собутыльник, мой друг и уже покойничек. Там, где сейчас он, вечно струятся серебряные водопады. И сидит мой кореш, и читает под оливой своего любимого постмодерниста Жака, блядь, Дерриду.
Но это – к слову. Я говорил про любовь, про Генделя и про жену. Так вот – желание трахнуть ее у меня еще есть. А вот любить – уже скучно. Так Хемингуэй где-то написал в одном из рассказов: «Скучно любить»…
Иногда я думаю: а если б у нас были дети, что бы изменилось? Любил бы я ее и дальше? Гипотеза Римана, римейк. Пусть уж лучше так. Я ничего не должен. И она ничего. Да если б все так разводились! Вот бы где счастье-то было! Отдельное нам обоим за все это спасибо. Я сохраню ее в сердце, бывшую жену мою. Не на первом месте, не в центре и не поперек всех. А там, в дальнем уголочке, где шумят тополя, и липнет на лицо пух, да ветер ласкает загорелые ноги, да бьется вена под кожей, да хуй стоит так, что лебедкой не согнуть… Она меня из трехлетнего запоя вывела, на Энгельса, семнадцать отвела, снотворным нервы лечила, терпела дома ненавистные ей компьютеры. Со стороны глядя – разве ж от таких мужей бегут? От пьяных бегут, деспотов, маньяков сексуальных, тайсонов доморощенных, изменщиков коварных… жадных, злых, недоумков, ревнивцев… А тут не пил человек, не курил, не дрался, по бабам не шароёбился, работал как черт. Ушла… И правильно сделала. Не надо скучно любить. Лучше уж вообще не любить. В пизду…
