У суда присяжных пока остается открытым вопрос по поводу службы женщин в полиции. Способны ли они выполнять профессиональные обязанности? В течение какого срока? Наверно, не только я оказалась в полном дерьме. Полиция Нью-Йорка, между прочим, на пятнадцать процентов укомплектована женщинами. Известно, что женщины нередко достигают профессиональных высот в следственной работе. Но мне кажется, это какие-то уникальные особы. Работая в убойном отделе, я не раз говорила себе: «Уходи подобру-поздорову, подруга. Никто тебя не держит. Уноси ноги, пока не поздно». Расследовать убийства – это мужская работа. Мужчины убивают – им и расхлебывать. Они вообще склонны к насилию. Где убийство, там женщинам места нет – они по природе своей либо жертвы, либо плакальщицы, либо свидетельницы. Лет десять-двенадцать назад, когда Рейган под конец своего первого срока президентства развязал гонку вооружений, люди не могли думать ни о чем, кроме ядерной угрозы. В то время мне казалось, что надвигается вселенское убийство и диспетчер вот-вот сообщит по рации число жертв: «Пять миллиардов. Все, кроме нас с тобой». Люди в здравом уме и твердой памяти, склоняясь над чертежами, разрабатывали планы уничтожения всех и вся. Тогда я постоянно задавала себе вопрос: и куда смотрят женщины? И вправду, чем они занимались? Отвечаю: женщины были свидетельницами. Бойкие активистки, раскинувшие палаточный лагерь вблизи английской военной базы «Гринэм-Коммон», доводили офицеров до белого каления одним лишь своим присутствием – но они оставались только свидетельницами. Между тем ядерная кнопка была в руках мужчин. Всякое убийство – это по их части.
Есть один-единственный момент в расследовании убийств, когда женщины оказываются на высоте: это извещение близких. Тут без женского участия не обойтись. Мужчинам такое не под силу – что они понимают в человеческих чувствах? Один является в дом этаким глашатаем или проповедником, другой застывает столбом у порога и бубнит что-то нечленораздельное, третий в решительную минуту теряет самообладание. Я своими глазами видела, как патрульные разразились хохотом, принеся какому-то бедолаге горестную весть о том, что его жену сбил грузовик. В таких ситуациях мужчины оказываются несостоятельными, от них можно ожидать чего угодно. Только женщина способна сразу прочувствовать всю меру трагедии, поэтому для нее оповещение родственников убитого – мучительная, но естественная обязанность. Конечно, случается, что и сами безутешные родственники не могут вынести свалившегося на них бремени. Например, в три часа ночи они бросаются будить соседей, чтобы устроить поминки.
Но хватит об этом. В ту ночь я бы ничего подобного не допустила.
Рокуэллы живут на северо-западной окраине города, по дороге в Блэкторн. Туда ехать минут двадцать. Оставив Джонни Мака сидеть в машине, я зашагала к дому, по привычке направляясь к задней двери. Дойдя до угла, остановилась, чтобы затоптать окурок. Перевести дыхание. И тут сквозь кухонное окно, через пышно разросшиеся цветы на подоконнике, я увидела Мириам и полковника Тома. Они танцевали. С трудом сгибая колени, в замедленном ритме отплясывали твист под вкрадчивое пение саксофона. Полная луна, застенчиво прикрываясь облаками, которые принадлежали скорее ей, чем нам, смотрела, как старики чокаются красным вином. Стояла сказочно прекрасная ночь. Как ни странно, всей этой истории сопутствовала неизбывная красота. В обрамлении оконного переплета перед моими глазами предстала живая картина: сорок лет вместе – а желание не угасло.
Когда приносишь весть о смерти, почему-то начинаешь сознавать свою физическую сущность. Собственное тело обретает сосредоточенность. Настойчиво напоминает о себе. Оно забирает над тобой власть, потому что становится хранилищем могущественной истины. Какие бы горькие вести ты ни принес, – это всегда момент истины. Это сама истина. В ней все дело.
Я постучала в застекленную дверь.
Полковник Том обернулся. Узнав меня, обрадовался. Ни малейшего признака тревоги, никакого опасения, что я могу испортить им вечер. Однако стоило ему открыть дверь, как щеку мою свел нервный тик. И я знаю, что он подумал: опять взялась за старое. Попросту говоря, сорвалась, снова начала прикладываться к бутылке.
– Майк, Господи, Майк, да на тебе лица нет…
– Полковник Том… Мириам… – выдавила я.
Но фигура Мириам уже плыла у меня перед глазами, будто парила в свободном падении.
– Сегодня вы потеряли дочь. Потеряли вашу Дженнифер.
Приветливая улыбка по-прежнему светилась на лице полковника. Но теперь в ней отчетливо проглянула немая мольба. В семье было трое детей: сначала на свет появились мальчики-погодки Дэвид и Джошуа, а потом, спустя полтора десятилетия, – Дженнифер.
– Ее больше нет, – сказала я. – Она покончила с собой.
– Бред какой-то…
– Полковник Том, вы же знаете, как я к вам отношусь. Разве я когда-нибудь вам лгала? Но похоже, сэр, ваша девочка сама лишила себя жизни. Крепитесь.
Старики набросили плащи, чтобы ехать в полицейское управление. Там мы с полковником оставили Мириам в машине под присмотром Джонни Мака, а сами прошли в морг, где Рокуэлл, держась за стену, чтобы не упасть, произвел опознание.
Тем временем Олтан О'Бой уже мчался по восточному шоссе в сторону кампуса. К Трейдеру Фолкнеру
Сегодня утром, открыв глаза, я увидела стоящую в изножье кровати Дженнифер. Она дождалась, когда я стряхну остатки сна, и тут же исчезла.
Наверно, сразу после смерти призрак покойного дробится на множество отдельных призраков. Иначе ему не обернуться: ведь нужно посетить не один дом и везде постоять над спящими.
А потом выбрать двух-трех человек и остаться с ними навсегда.
По вторникам у меня ночное дежурство. Поэтому днем я обычно наведываюсь в «Ледбеттер». Теперь вот, одетая в темный брючный костюм, сижу в собственном кабинете на восемнадцатом этаже; за окном тупик – там, далеко внизу, смыкаются улицы Вилмот и Грейндж. Подрабатываю здесь консультантом по безопасности. Когда будет двадцать пять лет стажа, получу право на сокращенный рабочий день. А стаж у меня идет с 7 сентября 1974 года. Пенсионный возраст уже ходит кругами и принюхивается: созрела или нет?
Только что звонили из проходной, сказали: ко мне посетитель, полковник Рокуэлл. Честно говоря, я удивилась, что он выбрался в город. Насколько мне было известно, из Чикаго приехали его сыновья и отключили в доме телефон. Рокуэллы отгородились от мира.
Отложив в сторону схему охранной сигнализации, я подкрасила губы, а потом позвонила по внутренней связи Линде, чтобы та встретила полковника у лифта и проводила ко мне.
– Заходите, полковник Том.
Я шагнула к нему, но он отступил в сторону, как будто хотел уклониться от объятий. Низко опустив голову, позволил мне снять с него плащ и без единого слова опустился в кожаное кресло. Я вернулась на свое место за столом.
– Ну как, вы держитесь, полковник Том, дорогой мой?
Он пожал плечами. Тяжело вздохнул. Поднял на меня глаза. В них я разглядела то, что не свойственно убитому горем человеку. Ужас. Первобытный, животный ужас. Можно сказать, как у кролика перед удавом.
Это чувство тут же передалось мне. Я подумала: он живет как в кошмарном сне, а теперь и я к этому близка. Вдруг он сейчас завоет – что мне тогда делать? Подвывать? Так и будем все хором выть?
– Как Мириам?
Полковник ответил не сразу:
– Все время молчит.
Повисла пауза.
– Побудьте здесь, полковник, – предложила я и подумала, что для успокоения сейчас было бы неплохо заняться каким-нибудь неспешным рутинным делом, например разобрать бумаги. – Можем просто помолчать, можем побеседовать – как хотите.
Когда я служила в убойном отделе, Том Рокуэлл был у нас старшим группы. Это уже потом он забрался в лифт под названием «Карьера» и нажал там кнопку с надписью: «Пентхауз». Вскоре он получил лейтенантские погоны и стал командовать сменой. Следующее повышение не заставило себя ждать: ему, уже капитану, доверили отдел по борьбе с преступлениями против личности. Дослужившись до полковника, Рокуэлл возглавил Центральное полицейское управление. Теперь он птица высокого полета. Его сфера – не столько полиция, сколько политика: у него в руках финансы всего управления, статистика, связи с общественностью. Он мог бы занять видную должность в департаменте безопасности. Мог бы баллотироваться на пост мэра города. «Знаешь, в чем заключаются мои обязанности? – как-то раз вырвалось у него. – Прогибаться перед власть имущими и пускать им пыль в глаза. Какой теперь из меня коп? Я превратился в обыкновенного пустозвона». И вот теперь полковник Том, «обыкновенный пустозвон», тихо сидел передо мной и молчал.
Пожалуй, мне еще не доводилось видеть его таким подавленным.
– Майк, – с трудом выговорил Рокуэлл, – дело нечисто.
