Микела с удивлением смотрела на все это.
— Куда нужно положить звезду, Микела? — спросила логопед.
Микела все так же смотрела на стол, но не притронулась ни к одной фигурке.
Доктор вложила ей в руку звезду.
— Куда нужно поместить вот это, Микела?
Микела рассеянно блуждала взглядом по сторонам, ни на чем не задерживаясь. Потом она сунула в рот кончик звезды и принялась грызть.
Логопед отвела ее руку ото рта и повторила вопрос в третий раз.
— Микела, черт возьми, да сделай же, наконец, что велят! — не выдержал отец; он уже не мог сидеть спокойно там, где ему указали.
— Синьор Балоссино, прошу вас, — примирительно сказала женщина. — Детям всегда нужно время, чтобы подумать.
Микеле понадобилось много времени. Целая минута. Затем она испустила мучительный вопль, который мог означать и радость, и отчаяние — поди пойми, и решительно положила звезду в квадрат.
Если бы Маттиа сам не понял, что с его сестрой что-то не так, то ему помогли бы заметить это одноклассники, например Симона Вольтера. Когда учительница, сказала: «Симона, этот месяц будешь сидеть за партой вместе с Микелой», та возмутилась и, скрестив руки на груди, заявила:
— Я не хочу сидеть рядом с этой.
Маттиа подождал немного, пока Симона препиралась с учительницей, а потом сказал:
— Я могу сесть рядом с Микелой.
Все, похоже, облегченно вздохнули: «эта», Симона и учительница. Все, кроме Маттиа.
Парта стояла в первом ряду. Микела все уроки возилась с раскрасками. Она усердно игнорировала границы и малевала какими попало цветами. Кожа у детей получалась синяя, небо красное, а все деревья — желтые. Карандашом она действовала как молотком для отбивания мяса — так колотила им по бумаге, что рвала ее на куски.
Маттиа в это время учился читать и писать. Он выучил четыре арифметических действия и оказался первым в классе, кто освоил деление столбиком. Его голова была великолепно устроена в отличие от совершенно пустой головы его сестры.
Иногда Микела начинала метаться за партой, сильно размахивая руками, отчего походила на бабочку в сачке. Глаза у девочки темнели, и учительница с испугом (но и с надеждой) смотрела на нее — а вдруг она и в самом деле улетит? Кто-то на задних партах начинал смеяться, кто-то шикал на них. Тогда Маттиа вставал, поднимал сестру со стула и держал, чтобы она не упала, а Микела вовсю мотала головой и так быстро махала руками, что ему казалось, они вот-вот оторвутся.
Маттиа ловил руки сестры и терпеливо прижимал их ладонями к ее груди.
— Ну вот, больше у тебя нет крыльев, — шептал он ей на ухо.
После этого Микеле требовалось еще некоторое время, чтобы успокоиться. Несколько секунд она неотрывно смотрела на что-то невидимое другим, после чего снова бралась за карандаш как ни в чем не бывало.
Маттиа, опустив голову, садился на свое место, он весь горел от смущения, а учительница продолжала урок.
Микела и Маттиа учились уже в третьем классе, но еще никто из ребят ни разу не пригласил их на свой день рождения. Заметив это, мать решила помочь делу — устроить празднество по случаю рождения близнецов. Но за обедом синьор Балоссино решительно отверг эту идею, сказав, к огорчению Аделе, что все это и так тягостно. Маттиа с облегчением вздохнул, а Микела в десятый раз уронила вилку. Больше этот вопрос не обсуждался.
Но вот однажды январским утром Риккардо Пелотти, рыжий, с толстыми, как у бабуина, губами, подошел к их парте.
— Послушай, моя мама сказала, что ты можешь прийти ко мне на день рождения, — выпалил он одним духом, обращаясь к Маттиа. — И она тоже, — добавил он, кивнув на Микелу, которая старательно разглаживала ладонью поверхность парты, словно простыню.
Маттиа вспыхнул от волнения и ответил «спасибо», но Риккардо, выполнив трудное поручение, уже ушел.
Аделе тоже разволновалась и повела близнецов в «Бенеттон» покупать им новую одежду. После «Бенеттона» они обошли три магазина игрушек, но всякий раз Аделе сомневалась в выборе подарка.
— А что любит Риккардо? Это ему понравится? — спрашивала она Маттиа, взвешивая в руке коробку с полутора тысячью пазлов.
— Откуда я знаю! — отвечал сын.
— Он же твой друг, в конце концов. И ты наверняка знаешь, какие игры он любит.
Маттиа подумал, что Риккардо вовсе не его друг, но объяснить это маме невозможно, поэтому в ответ он только пожал плечами.
Наконец Аделе остановила свой выбор на конструкторе «Лего» «Космический корабль» — это была самая большая и дорогая коробка в отделе.
— Мама, это слишком, — возразил сын.
— Да ладно. И потом вы же вдвоем пойдете. Не хотите же вы жалко выглядеть!
Маттиа хорошо понимал, что с «Лего» или без него — они все равно будут выглядеть жалко. С Микелой не приходится ожидать ничего другого. Сестра ни на минуту не оставит его в покое, прольет на себя весь лимонад, а потом начнет ныть, как ноет всегда, когда устает. Риккардо пригласил их только потому, что его заставили это сделать.
Впервые Маттиа подумал, что лучше бы остаться дома.
Более того, он подумал: «Лучше бы Микела осталась дома».
— Мама, — неуверенно заговорил он.
Аделе искала в сумке кошелек.
— Да?
Маттиа вдохнул поглубже.
— А Микеле обязательно идти на этот праздник?
Аделе замерла от неожиданности и уставилась на сына.
Кассирша равнодушно наблюдала за ними, держа руку на клавише в ожидании денег.
Микела тем временем перевернула вверх дном всю стойку с пакетиками карамели.
— Конечно, она обязательно должна пойти, — ответила мать, и вопрос был решен.
К Риккардо они могли отправиться одни, потому что его дом находился всего в десяти минутах ходьбы. Ровно в три часа Аделе выставила близнецов за дверь.
— Идите, а то опоздаете. И не забудьте поблагодарить его родителей, — напомнила она.
Потом она обратилась к Маттиа:
— Присмотри за сестрой. Ты ведь знаешь, что всякую гадость она есть не может.
Маттиа кивнул. Аделе поцеловала обоих в щеку. Микелу подольше. Поправила обруч у нее на голове и сказала:
— Развлекайтесь.
Пока они шли к Риккардо, мысли Маттиа текли под ритмичное шуршание «Лего» — детальки перекатывались в коробке, словно прибой, ударяясь то об одну стенку, то о другую. Микела брела далеко позади, спотыкаясь и еле волоча ноги по мокрым, опавшим листьям на асфальте. Погода была безветренная и холодная.
«Рассыплет на пол все чипсы из тарелки, — подумал Маттиа. — Возьмет мяч и не отдаст никому…»
— Ты можешь поторопиться?! — обернулся он к сестре, которая вдруг присела на корточки посреди тротуара и принялась терзать какого-то червяка.
Микела посмотрела на брата так, словно давно не видела, потом поднялась и побежала к нему, сжимая червяка двумя пальцами. На лице ее играла улыбка.
— Какая гадость! Брось! — приказал Маттиа, отшатнувшись.
Микела перевела взгляд на червяка — казалось, она удивилась, откуда он взялся у нее в руке. Разжав пальцы, она выпустила его и вперевалку поспешила за братом, который ушел далеко вперед.
«Возьмет мяч и ни за что не отдаст никому, как в школе», — подумал Маттиа. Он оглянулся на сестру и впервые испытал настоящую ненависть. Точно такие же глаза, как у него, точно такой же нос, такого же цвета волосы — и пустая голова…
Он взял ее за руку, чтобы перейти улицу, потому что машины тут ездили быстро. И в тот момент, когда они переходили дорогу, ему пришла в голову одна мысль.
Он отпустил руку сестры в шерстяной варежке и подумал, что этого делать нельзя.
Но когда шли мимо парка, он опять передумал и убедил себя, что этого никто никогда не обнаружит. Вокруг никого не было — ни одного прохожего, они оказались одни.
Он резко повернул и, взяв Микелу за руку, повел ее в парк. Трава на лугу была влажная, Микела семенила за ним, пачкая свои новенькие — белые, под замшу — сапожки в грязи.
В парке тоже не было ни души. Кому охота прогуливаться здесь в такой холод? Маттиа прошел дальше, к деревьям, где стояли деревянные столы и гриль для барбекю. Когда они учились в первом классе, учительница водила их сюда по утрам на прогулку. Именно тут они останавливались позавтракать, а потом собирали сухие листья, из которых составляли ужасные букеты в подарок бабушкам и дедушкам для украшения стола в Рождество.
— Мики, послушай меня хорошенько, — сказал Маттиа. — Ты слушаешь меня?
С Микелой всегда следовало убедиться, что ее узкий коммуникационный канал открыт. Маттиа подождал, пока сестра кивнет.
— Хорошо. Так вот, мне сейчас нужно уйти, ненадолго, хорошо? Ненадолго, всего на полчасика, — объяснил он.
Не было никакого смысла говорить правду, потому что для Микелы что полчаса, что целый день — никакой разницы. Доктор объясняла, что пространственно-временное восприятие его сестры остановилось на досознательной стадии развития. Маттиа прекрасно знал, что она имела в виду.
