Лос-Анджелес,
Уэст Сансет-бульвар
январь 1960 года
Даже в самом конце жизни доктор Гринсон так и не забыл тот день, когда Мэрилин Монро срочно вызвала его к себе на дом.
«Вначале мы смотрели друг на друга как совершенно чужие люди, готовые разойтись в разные стороны, потому что им нечего делать вместе. Она — такая красивая; я — скорее непривлекательный. Легкомысленная блондинка и целитель мрачных глубин человеческой души — что это за пара?.. Сейчас я понимаю, что эти различия были чисто внешними: я в душе был актером и пользовался психоанализом, чтобы удовлетворять свою потребность нравиться, а она — интеллектуалкой, которая защищалась от страданий, связанных с размышлениями, своим детским голоском и напускной глупостью».
Мэрилин обратилась к тому, кто должен был стать ее последним психоаналитиком, когда начала сниматься в фильме «Давай займемся любовью» режиссера Джорджа Кьюкора. Ее партнером по фильму и любовником был Ив Монтан. Трудности, с которыми столкнулась Мэрилин, были всего лишь новым эпизодом в сложной работе актрисы в Голливуде. Диван психоаналитика представлялся ей обязательным средством от кризисов во время каждых съемок. Чтобы преодолеть приступы волнения, стеснительности и тревоги, которые парализовали ее на съемочной площадке, она за пять лет до того начала свой первый курс психоанализа в Нью-Йорке. Она обращалась последовательно к двум психоаналитикам, Маргарет Хохенберг и Марианне Крис. Осенью 1956 года, во время съемок фильма «Принц и хористка» режиссера Лоренса Оливье, у нее даже было в Лондоне несколько сеансов с дочерью самого Фрейда, Анной.
Теперь, в начале шестидесятых годов, вернулись ее страхи перед камерами кинокомпании «XX Сенчури Фокс» («XX Century Fox»), которая недоплачивала ей и плохо с ней обращалась. По контракту Мэрилин должна была сняться в последнем фильме. Съемки «Давай займемся любовью» все никак не могли начаться. Мэрилин трудно было играть роль Аманды Делл, танцовщицы и певички, которая влюбилась в миллиардера, не зная, кто он такой, и не заботясь о деньгах и репутации. Пока съемочная группа ждала, когда она пробудится от тяжелого сна, навеянного барбитуратами, и наконец прибудет на съемки, опоздав на несколько часов, на первый план выходила ее дублерша, Эвелин Мориарти. Она занимала место Мэрилин на площадке во время пробных съемок и даже первых репетиций с другими актерами. В начале съемок Ив Монтан признался Мэрилин в собственном страхе неудачи, и общая тревога очень быстро их сблизила. Работа над фильмом стояла на месте из-за внесения поправок в сценарий и неуверенности режиссера. Атмосфера катастрофы сгущалась над студией, парализованной его элегантным и рассеянным безразличием. Хотя Мэрилин была не единственной виновницей отставания от графика, продюсеры велели ей сделать что-то, чтобы не ставить под угрозу завершение работы над фильмом.
В Лос-Анджелесе у нее не было постоянного психоаналитика. Она обратилась за помощью к доктору Марианне Крис, у которой уже три года лечилась в Нью-Йорке. Крис порекомендовала Ральфа Р. Гринсона, одного из самых видных психотерапевтов в Голливуде, предварительно спросив его, готов ли он заняться сложным случаем. «Женщина в полном раздрае, она уничтожает себя лошадиными дозами наркотиков и медикаментов. Приступы тревоги свидетельствуют о хрупкости ее личности», — уточнила Крис. Доктор Гринсон согласился стать четвертым психоаналитиком Мэрилин Монро.
Первый сеанс состоялся в отеле «Беверли Хиллз». Из соображений секретности и из-за физического состояния актрисы беседа прошла в бунгало со светло-зеленым ковровым покрытием, где она проживала. Психоаналитику не удалось убедить Мэрилин прийти к нему в кабинет. Первый контакт был недолгим. После нескольких вопросов, относящихся скорее к ее медицинскому состоянию, чем к психической истории, Гринсон предложил принять ее позднее в своем кабинете, неподалеку от отеля. В течение почти шести месяцев съемок Мэрилин каждый день в послеобеденное время покидала съемочную площадку, чтобы явиться в кабинет своего психоаналитика в «Беверли Хиллз», Норт Роксбери-драйв, на полдороге между студией «Фокс» на Пико-бульвар и ее отелем на Сансет-авеню.
Архитектура отеля «Беверли Хиллз» напоминает его постояльцев. Фальшиво-импозантный розовый фасад. Беспорядочная, эклектичная, нелогичная планировка. Кричащие цвета тонированных цветных фильмов. Мэрилин вместе со своим мужем, Артуром Миллером, проживала в бунгало № 21. Ив Монтан с женой, Симоной Синьоре, занимал двадцатый номер. По счетам актеров, проживающих в этой гостинице в стиле «средиземноморского возрождения», напоминающей довоенные фильмы, платила студия «Фокс». Мэрилин смеялась над этим словом: «Возрождение». Как будто что-то и впрямь может возродиться. Как будто можно восстановить то, что никогда не существовало. Тем не менее она регулярно приглашала к себе из Сан-Диего прилетавшую на самолете пожилую даму, которая тридцать лет назад на площадках Эм-джи-эм обесцвечивала волосы звезды безумных двадцатых годов Джин Харлоу. Она посылала за Перл Портерфилд лимузин и угощала ее шампанским и черной икрой. Перл пользовалась старым методом — перекисью водорода, и Мэрилин не надо было ничего другого. Ей особенно нравилось слушать рассказы о звезде, ее блистательной жизни и холодной смерти. Возможно, эти истории были такими же фальшивыми, как платиновый оттенок ее волос и сама парикмахерша. Это был мир кино, и Мэрилин видела саму себя на экране воспоминаний.
Голливуд,
Сансет-бульвар
1960 год
Лос-Анджелес, город ангелов, стал фабрикой грез. Встреча Ромео Гриншпуна, ставшего Ральфом Гринсоном, и Нормы Джин Бейкер, также известной как Мэрилин Монро, могла состояться только в Голливуде. Два человека со столь разной личной историей могли встретиться только в «Тинсельтауне», городе прожекторов, блесток, гирлянд, вблизи от студии с ярко освещенными площадками, на которых актеры выставляли напоказ темные уголки своих душ.
Именно там психоанализ и кино роковым образом переплелись. Их встреча была встречей двух незнакомцев, открывающих друг в друге не сходства, а скорее общие стремления — и не расстающихся лишь по недоразумению. Психоаналитики пытались истолковывать фильмы — иногда успешно, — кинематографисты ставили фильмы о психотерапевтах, интерпретирующих бессознательное. И те и другие — богатые, ранимые, невротичные, неуверенные в себе — были больны и лечились лошадиными дозами «словесной терапии». Бен Хехт — сценарист фильма «Завороженный» Альфреда Хичкока, десять лет спустя послуживший Мэрилин «негром» для написания автобиографии, — в 1944 году выпустил роман «Я ненавижу актеров». Он показал людей золотого века кино под всеми ракурсами психопатологии: психоз, невроз, перверсии. «Над каждым в Голливуде как дамоклов меч нависает угроза стать, рано или поздно, жертвой депрессии. Я знал кинорежиссеров, которым не пришло в голову ни одной идеи за десять лет и которые, тем не менее, в одно прекрасное утро или в один прекрасный вечер вдруг рухнули, как переутомившиеся гении. Пожалуй, с самой ошеломляющей частотой депрессия поражает актеров».
Однако в начале 1960 года, когда Мэрилин и Ральф встретились, упадок Голливуда уже начался. Фабрика фильмов достигла расцвета уже тридцать три года назад, когда Мэрилин родилась в заштатном городишке. Сегодня просторные помещения киностудий пустуют, в них витают лишь призраки актеров, чьи имена незнакомы туристам, заполонившим картонные улицы. Сегодня по Сансет-бульвар гуляют только латиноамериканские проститутки, останавливающиеся перед корейскими закусочными с разбитыми витринами. Сегодня психоанализ уже не «перспективная возможность» для человека, желающего настроить свое восприятие бытия на волну «нового века» и тем более найти смысл жизни. Сегодня трудно себе представить, что являл собой союз психоанализа и кино в прошедшие великие годы. Союз мысли и искусственности, всегда денег, часто славы, иногда крови — люди образа и люди слова объединились, чтобы быть вместе в горе и радости. Психоанализ не только исцелял души голливудского общества — он из бутафории создал город мечты.
Встреча Ромео и Мэрилин стала репетицией встречи психоанализа и кино: оба разделяли безумие друг друга. Как все совершенные сочетания и длительные союзы, эта встреча была основана на ошибке: психоаналитики стремились услышать невидимое; кинематографисты пытались выразить на экране слова, которые не могли высказать. Эта история продлилась около двадцати лет. Она закончилась с концом Голливуда, но призраки все же остались, и кино, как пациенты в процессе анализа, еще долго страдало навязчивыми воспоминаниями.
Лос-Анджелес,
Мэдисон-авеню
сентябрь 1988 года
