Конечно, Титов мог и не пойти по этому приглашению. Ведь он теперь пенсионер! Но укоренившаяся за годы привычка к подчинению давала о себе знать во всем, и Егор пришел.
— Проходи! — позвали его в кабинет спешно.
— А разговор у нас с тобой из нелегких,— глянул начальник в упор и продолжил:
— Работу хотим предложить. Знаем, что на пенсию не прожить, а у вас в семье детей и внуков много. О каждом позаботиться, всем помочь нужно. Так что приработок лишним не будет,— внимательно следил за Егором. Тот, не выдержав, спросил:
— А что предложите?
— Работа эта трудная. Не каждому по плечу. Не всяк с нею справится. Да и запущена основательно. Вот и обратилось к нам руководство города, чтоб подыскали на эту должность человека достойного, порядочного, честного. Чтоб не выпивал, в моральном отношении был чист как хрусталь, не вымогал взяток, и в то же время умел работать с людьми без грубостей и хамства!
— Что ж это за работа? — повторил свой вопрос Егор Лукич.
— Она трудна, но почетна. Долго мы тут рассматривали каждого человека. Хороших мужиков много. Но, каждый не без своего горба. А с ними к этой работе близко подпускать нельзя. Толку не будет! Вот и остановились на тебе, самом достойном человеке, за какого никому не придется краснеть! И предлагаем именно тебе должность коменданта заводского общежития!
— Что?! Я в этот курятник?! Да что плохого кому сделал, что меня в эту петлю суете? Там сколько людей сбежали, счету нет! Никто не справился. Там наши ребята из милиции и «неотложка», круглыми сутками ночуют. Там сущий дурдом! Это разве работа? — вспотел Лукич.
— Ты не волнуйся, Егор! Мы всегда рядом и чуть что, поможем без промедлений,— успокаивал начальник райотдела.
— Да что уламываете, как бабу! Не пойду! Не согласен! Не хочу! — категорически отказывался человек.
— Ты, Афган прошел, в Чечне побывал!
— Это была война. Мы с приказами не спорили, их выполняли. А теперь все, я пенсионер и мне никто не вправе навязать чью-то волю! Пошлю любого на третий этаж без ковровой дорожки, и пусть катится кверху задницей. Я свое отмолотил честно. И добровольно под танк не лягу. Научился ценить жизнь, с меня хватит!
— Да ты не кипи, не заходись впустую. Не хочешь, не надо. Под пистолетом не принуждаем. Это дело добровольное! Одно обидно, переоценил я тебя как человека и мужика. Считал особым, закаленным, а ты слабак. Выходит, ошибся, не разглядел, не понял тебя. Принял ворона за сокола. Это впервые в моей жизни случилось. Что ж, выходит, и я ошибаюсь в людях. Вон какую истерику закатил, даже не увидев общежития, не поговорив со мною об условиях. А ведь было что послушать. Стыдно тебе, мужчине, вот так опускаться,— вздохнул начальник, и Егору стало неловко. Он ерзал на стуле так, словно сидел на колючем еже, с какого встать нельзя, а и сидеть неудобно.
— Сколько там людей живут на сегодня? — спросил хриплым, чужим голосом.
— Без малого триста,— ответил Сазонов, едва улыбнувшись уголками губ. Он понял, что сумел задеть в человеке ту самую струну мужского самолюбия и достоинства. Разбудить такое дано не каждому.
— Все заводчане или есть со стороны? Какие-нибудь приезжие, пришлые?
— Вот этого не знаю.
— Какой там штат?
— Помимо коменданта восемнадцать человек. Это повара, горничные, уборщицы, дворник, да еще вахтеры. Штат можно увеличить или сократить по усмотрению коменданта. Конечно, нужны парикмахеры, прачки, но то на мой взгляд. Зарплата приличная,— назвал сумму и увидел, как улыбнулся Ильич, ответив глухо и коротко:
— Согласен...
Начальник райотдела довольно улыбнулся и про себя подумал:
— Ну, слава Богу, сосватал!
А вслух сказал:
— Все будет нормально, поверь мне, Лукич!
Вскоре Егор появился в общежитии. Там его никто
не ждал.
Жильцы проходили мимо, не обращая на человека никакого внимания. Комендант вошел на кухню. Грязные плиты, кучи мусора возле переполненных ведер, давно не мытые окна, двери и столы, да и жильцы — растрепанные, неряшливые, ходили по кухне сонными мухами, лениво переругивались между собой.
— Девчата, что это у вас творится? Неужели самим не противно готовить тут! Вы посмотрите, какая грязь вокруг! На лампочках слой пыли, полы скользкие, черные, плиты, будто со свалки взяты. Ведь вы женщины! Или себя возненавидели? Почему порядок не наведете?
— Ты че? Стебанулся, придурок? Пусть уборщица этим займется, мы не обязаны «шестерить» за нее,— ответила хмурая женщина, едва оглянувшись на Титова.
— Здесь вы готовите, вы живете, себя уважать надо.
— Да иди ты отсюда! Выискался указчик или придурок. Нам на работу скоро. Там платят. А тут на халяву кому надо «пахать»? Тебе не по кайфу, возьмись и сделай, а нас не доставай. Не то получишь сковородкой по лысине. Ишь, сознательный выискался! Видали мы таких! — оглядела зло.
— Где ваша уборщица?
— Сказать, где она, или сам допрешь? В загуле! Уже неделю пьет! Вот кончится запой, приползет. Теперь с нее спросу нет. Покуда получку не проссыт, не возникнет.
— Выходит, ждете, пока она появится, а по кухне скоро черви поползут. Как здесь находитесь?
— Отвали, старое чмо! Чего пристал, как геморрой к заднице? Видишь, я занята! Шурши отсюда! — взяла сковородку с жареной картошкой и ушла с кухни, пробурчав:
— Шмыгают тут меж ног всякие...
В мужском туалете, куда заглянул на секунду, лучше было бы не включать свет. Лукич вылетел оттуда, зажав нос и рот.
В комнатах, куда зашел, смотреть страшно. Было похоже, что люди и не ночевали здесь. У мужчин и женщин одинаково. На койках, стульях, на столах и подоконниках горы тряпок. Обувь раскидана по комнате, будто тут совсем недавно прошли обыски.
— Мужики! Почему так живете?
— Клево дышим! А тебе чего надо? Место подыскиваешь? Свободных коек нет. Все заняты!
Лукич огляделся. В комнате было накурено, на столе липкая, грязная клеенка. Один из ребят спал, отвернувшись к стене, трое собирались на работу, торопились.
— Ребята, я новый комендант этого общежития. Давайте познакомимся! — предложил жильцам.
— Ой, мужик, в другой раз! Приходи вечером, после работы. Теперь не до тебя! — спешно влезали в рубашки, брюки.
— А этот, который спит, ему не надо на работу?
— Во вторую смену пойдет! Ты его не доставай. Он с будуна хуже черта! Махаться будет. Такой козел! Пусть проспится. Вчера «на бровях» приполз. Всю ночь спать не давал. Смотри не нарвись. Он, когда бухой, настоящий отморозок! — выскочили ребята в дверь.
Лукич прошел весь третий этаж. В комнатах ни одного человека. Все ушли на работу. Где мужская, где женская комната, не разобрать. Везде одинаковый беспорядок и грязь.
Человек опустился на второй этаж и сразу увидел уборщицу. Она приводила в порядок коридор. Вытряхивала в мешок мусор из урн, протирала мокрой тряпкой полы, что-то тихонько мурлыкала себе под нос.
— А где другая уборщица, с верхнего этажа? — спросил женщину Егор Лукич, поздоровавшись.
— Не жди ее скоро. Может через неделю иль через месяц появится. Что делать? Лихая беда свалила бабу! Вот и сшибла с ног. Когда встанет, никому неведомо. А може так и помрет...
— Она заболела?
— С ней беда приключилась. За самое горло прихватила. Сын погиб в Чечне. Недавно схоронила. Как теперь будет маяться? Ить вовсе одна осталась в свете. И не скажи, все как во зло, единственный был, и того не стало. Бабе нынче хоть в петлю живьем залезь. Но тем мальчонку не подымешь из земли.
— А внуки остались?
— Был женатый, да баба попалась гулящая. Говорит, что от него родила сына. А в том ребенке ничего от Юрки. Тот хорошим мальцем был, этот, сущий зверек. С лица ничего схожего и к бабке без сердца. Так-то и не признали один другого. Выходит, никого у ней нет, кроме могилы,— посетовала женщина.
— Вы с нею дружите?
— Да как сказать, не подруга она, но жалко женщину. Ведь помирает с горя. А чем ей помочь? Вот совсем осиротела, как былинка в поле сделалась, никому не нужная.
— А вы знаете, где она живет?
— Чего ж далеко искать, моя соседка. Бок о бок маемся. В стенку стукни кулаком, она приковыляет.
— Скажите ей, чтоб завтра была на работе. Передайте, мол, комендант велел. Если не появится, уволю за прогулы. Беда бедой, а свою работу выполнять должна. Смертью сына нельзя прикрываться. Перед памятью мальца держаться надо матерью, человеком. Так и передайте ей, что жалеть не буду.
— Вы — новый комендант?
— Так точно! — подтвердил по-военному.
— Тогда и про меня вспомните. Мне для работы надо мыло, перчатки, соду, веник, швабру, полотенца. Ведь все из дому приношу, а положено выдавать. Я к завхозу подходила, а она меня матюком от себя погнала. Хоть вы помогите. Уж больше года ничего не получаю!—жаловалась женщина и указала на свой халат и сапоги:
