— Это он прав, — кивнул Шеккер.
— Вот был бы номер, — задумчиво произнес Тефт, — если бы у нас такое вышло.
— Вот именно что «если», — ответил Лалли-1.
— Мы должны туда попасть! — взорвался Гуденау. — Я готов. Хоть сейчас.
Коттон встал.
— Спокойствие. Спешить не будем. Подумайте сами — как туда добраться? На лошадях? Отсюда миль сто, не меньше.
— Автостопом, — ответил Лалли-2. — Я так и собирался.
— Вшестером? Кто же повезет шестерых, да еще среди ночи!
— Возьмем грузовик, — спокойно предложил Тефт.
— Ха! А кто твой грузовик поведет?
— Я и поведу.
— Ты что, умеешь?
— Ага.
— Да ты хоть раз в жизни за рулем сидел?
— Сидел, не беспокойся. Был бы руль — кручу я лихо.
Остальные пятеро были изумлены. Невозможно было поверить, что их ровесник два месяца станет скрывать, что умеет водить машину.
— Ну, ладно, — сказал Коттон. — Допустим. За сколько можно проехать сотню миль?
— Часа за два. В один конец.
— Итого четыре, — умножил Коттон. — Сейчас примерно полдвенадцатого. Двенадцать, час, два, три. Да еще час накинем на само дело. В четыре тридцать вернемся. К рассвету мы должны лежать по койкам.
Коттон прошелся взад-вперед.
— Ну так что? — спросил Гуденау.
— Мы отступать не умеем, — сказал Шеккер.
— Мы «за», — кивнул Лалли-2.
— Мы профессионалы, — напыжился его брат.
— Болтовня! — бросил им Коттон.
Он наклонился, подобрал с земли камешек и, замахнувшись, запустил им, как бейсбольным мячом, в ближайшее дерево. Захлопав крыльями и испустив пронзительный крик, с ветки вспорхнула птица. Крик испугал их до полусмерти. Одни упали ничком, другие подскочили от страха, хватая друг друга за руки, но немного погодя пришли в себя, поднялись и стали отряхиваться с бессмысленными улыбочками на физиономиях.
— О чем и речь, — с презрением произнес Коттон. — Птичка пролетела, и вы в штаны наложили. Нет, вряд ли нам по плечу такое дело.
— Сейчас или никогда, — сказал Тефт.
— Верно. Но по сравнению с этим все прежнее выеденного яйца не стоит. Тут можно запросто наколоться. Я не шучу.
Коттон был прав. Все молчали. Лалли-2 выключил свой транзистор. Их терзали сомнения. Они готовы были творить чудеса, но Лалли-1 отлично помнил первую линейку, а Шеккер не забыл провала, которым закончился набег на лагерь. Коттон никогда не простит себе проигрыша в бейсбол. Так или иначе их временный союз висит на ниточке. Малейшая трудность: или поиски разумного решения, или просто вспугнутая птица — и все бросаются врассыпную.
Мальчиков в летний лагерь «Бокс-Каньон» набирали из богатых предместий больших городов на Восточном побережье и на Среднем Западе, притом — за редкими исключениями — только в возрасте от тринадцати до шестнадцати лет…Плата за два месяца, с конца июня по конец августа, составляла тысячу шестьсот долларов плюс стоимость авиабилетов. «Мальчишку возьмем — ковбоя вернем!» — таков был девиз лагеря. С этой целью за каждым закреплялась собственная лошадь — за ней нужно было ухаживать, на ней можно было ездить. Но на самом деле достигалась эта цель иначе — с помощью Соревнования. Сюда приезжали мальчики, незрелые, избалованные неженки с теликом вместо мозгов и студнем вместо характера, а выходили отсюда мужчины. Соревнование формировало их, ускоряло их рост. Сюда присылали хлюпиков, но идея Соревнования, двухмесячный срок и тысяча шестьсот долларов служили гарантией, что родители получат оплаченный ими товар: тридцать шесть гибких, как хлыст, твердых, как кремень, быстрых, как молния, немногословных, как индейцы, ковбоев.
К концу первой недели все действительно утряслось, и новички распределились по шести отрядам и шести домикам. Процесс начался с естественного отбора по возрасту и по жестокости, по совпадению интересов и по тому, кто откуда приехал. Остальные довершили предварительные испытания. Уже первые экзамены по верховой езде, по стрельбе из винтовки и из лука, по легкой атлетике, плаванию и бейсболу отделили зерна от плевел, верховодов от неудачников. Каждое лето, как того и следовало ожидать, среди мальчишек находился один-другой безнадежный случай, то эгоист, то невропат, но ничего подобного у отряда Коттона еще не бывало. Мальчишки прибивались к Коттону потому, что никто другой их не принимал. Как только их не нарекали — и «чудаками», и «психами», и «убогенькими». Они заняли самую нижнюю ступень иерархии.
К примеру, в первой же своей бейсбольной встрече они, подавая, не сумели открыть счет. Да они бы даже в слона с двух шагов не попали. Когда они вышли в поле, Коттон подал, Шеккер принял. Лалли-1 стоял у первого бейса, Гуденау — у третьего, Тефт держался слева, а Лалли-2 справа. Комичнее их игры в лагере не видывали. Шеккер, вместо того чтобы принимать мяч, увертывался от него да еще орал, что Коттон подает слишком резко и отбил ему все ладони. Соперники провели атаку и шутя обошли Лалли-1 и Гуденау. Тефт не смог определить направление полета мяча, убежал за ним в сосняк да так и не вернулся. Лалли-2 бросил биту, сел на землю и сунул палец в рот. При счете 21:0, под улюлюканье трибун, Коттон бросился на болельщиков, ввязался в драку с парнями, которым он едва доставал до груди, за что поплатился окровавленным носом и шатающимся зубом, и матч завершился.
— Я вас заставлять не стану, — сказал Коттон. — Проголосуем. Подумайте сами: сегодня вторник, идет последняя неделя — в субботу по домам. А домой надо вернуться победителями. Так что если мы возьмемся за это дело, ничто не должно нас остановить. Пораскиньте сперва мозгами.
Он дал им минуту на размышление, потом откашлялся.
— Давайте голосовать. Беремся за дело, только если проголосуем единогласно. Если кто против — всё по боку. Так. Кто «за», поднимите руки.
Руки подняли все.
— Ну а ты-то как? — пропищал Лалли-2.
— Да-да, — заволновались остальные. — Ты-то сам что?
Коттон приблизился к ним, и в лесной тьме они окружили его, дрожа от холода и неуверенности, подошли к нему вплотную, так что в ноздри им ударила его гордость, его волнение, его устремленность. Голос Коттона звучал глухо, но с такой страстью, что мурашки забегали у них по коже:
— Я-то? Во мне не сомневайтесь. За мной, парни.
Они грызли удила от нетерпения. Будь их воля, они бы устроили новый марш-бросок, но Коттон вывел их на грунтовую дорогу и сказал: нечего силы расходовать зря, им силы еще ой как понадобятся, — и задумчиво потрогал пальцем свой шатающийся зуб.
На подъеме, с которого был виден лагерь, Коттон снова остановил их.
— У нас будет вроде как партизанская акция, — сказал он. — Или разведка боем. Нам надо спланировать операцию, решить, кто, что и когда делает. Во-первых, надо одеться, и одеться тепло, потому что нам предстоит подняться на три тысячи футов, а холодно там, наверху, как на Северном полюсе. Возьмем фонарики, вообще прихватим, что захотим, — мы же на грузовике поедем. Дадим кругаля, чтобы никто нас не заметил. У вас, парни, имеется пять минут — через пять минут в полной боевой готовности встречаемся в гараже. Вопросы есть? Нет? Тогда за дело.
Лалли-1 тайком пытался отправить письмо домой. Родители бы его все равно не получили: они в очередной раз помирились, сбагрили сыновей в лагерь и улетели на фотоохоту в Кению. Коттон поймал Лалли-1 за этим занятием и письмо порвал. Стивен Лалли-младший пришел в неистовство. Визжа как резаный, он встал на койке на четвереньки и принялся биться головой об стенку. Остальные, бросив его одного, отправились на ужин. Когда они вернулись, Лалли-1 перебил всю их живность. Ящериц Гуденау, его жуков, пауков и змею, живших в картонных коробках под койкой, Стивен Лалли-младший вытряхнул оттуда и растоптал. У его брата Билли было два любимца — жаба и малютка кролик, у которого заднюю лапку когда-то прокусил койот. Лалли-1 раздавил жабу и растер ее по полу, а калеку-кролика загнал в угол и, воображая, что на месте кролика его обожаемый братец, зашиб малютку железякой.
Они шли гуськом через перелесок, огибая столовую и приближаясь к своему домику. Лимонад храпел во все завертки. Первым из домика выскочил Коттон — укрываясь за стволами сосен и стараясь не попасться на глаза какому-нибудь мальчишке, вставшему среди ночи по нужде, он двинулся мимо домика команчей. От мастерской он скользнул к гаражу, где и принялся ждать, нетерпеливо теребя завязки армейского подшлемника, купленного им в Кливленде, в магазине военного обмундирования. Постепенно, один за другим, прячась от лунного света, появились остальные. Одеты они были так, как было принято в лагере: синие куртки с белой эмблемой лагеря на спине, шерстяные фуфайки, джинсы в обтяжку, кожаные ремни с медными бляхами, шерстяные носки и ковбойские сапоги. Отличить одного от другого можно было только по головному убору. На голове у Гуденау была индейская повязка, которую он сам расшил бисером. В то лето в лагере было модно носить на голове черт знает что. Шеккер, например, задом наперед напялил кепочку, которую его папаше подарил Арнолд Палмер, сыграв с ним в гольф в Палм-Спрингс. Братья Лалли щеголяли в одинаковых фетровых шляпах, широченные поля которых, потеряв форму от дождя и небрежного обращения, свисали им на уши. Наконец, Тефт казался еще выше в немецкой военной фуражке с длинным козырьком — Африканский корпус Роммеля! — он откопал ее где-то в Гринич-Виллидж.
