Он закрылся с ними в туалете, и кокса у нас стало на полграмма меньше. Девушки привели с собой приятелей, и мы все отправились завтракать в «Эльдорадо». Как «стая голодных собак».
В «Эльдорадо» Антон поделил стаю на сучек и кобелей. Сучек было больше, что кобелей вполне устраивало. Одна из них, известная фотомодель Ольга, собралась ехать к Антону в гости. И наверное, поехала бы, если бы Антон громко не объявил следующую асану: «Собака-которая-отправляется-на-случку!» Фотомодель обиделась. В итоге мы оказались у Антона все, кроме фотомодели. Впрочем, фотографов все равно не было.
В одиннадцать утра, рассчитав, что Рома уже на работе, я стала «собакой-которая-возврашается-в-свою-конуру». Все прочие остались на резных диванах Антонова модерна с плотно задернутыми занавесками и обрезанными коктейльными трубочками.
Дверь в кабинет была открыта. На моей записке, снизу, я прочитала Ромино послание: «Уехал к Артему в больницу».
Я села на пол, с запиской в руке, в позе «побитая собака».
Видимо, в моей семье начался такой особый период — эпистолярный. Потому что Артем тоже подготовил мне письмо. Он вручил мне его в то время, когда я доставала из пакетов коробку с пазлами и сборную модель самолета МиГ-21, купленную только что в центре «Винни».
Читая письмо Артема, я была растрогана и чувствовала себя неловко. Как это бывает, когда случайно подглядишь за кем-то. Или, например, прочитаешь чужой дневник.
«Дорогая мамочка, я очень, очень тебя люблю, когда ты заберешь меня отсюда? Ты такая красивая, я так люблю твои нежные руки и твои глаза, иногда они такие строгие, что мне очень страшно, иногда ты так обнимаешь меня, я очень хочу домой, и ты будешь болтать со мной в гостиной».
Я постаралась обнять его так, как он это себе представлял, когда писал письмо. Его теплое трогательное тельце доверчиво обмякло в моих руках. Я тихонько целовала сына в теплую шейку, и он молчал, старательно пряча от меня свои слезы.
— Скоро поедем домой, — пообещала я, — ужасно надоела эта больница.
Артем одобрительно кивнул.
Я села в машину и отключила телефон.
Забралась в постель. Мне удалось заснуть.
Поужинали
Проснувшись, чувствовала себя отлично.
Тамара сказала, что в гостиной меня ждет Вероника.
Я немного удивилась. Что за визит без предупреждения? Вероника была моей подругой почти с детства. У нас дачи в Усово рядом, с одним общим забором и маленькой калиткой, чтобы ходить друг к другу завтракать.
Артем дружит с ее Никитой, и они ходят в одну школу. Только Рома не любит Игоря, ее мужа.
Мужа Вероники я вижу в последнее время чаще, чем саму Веронику. Хотя она, конечно, об этом не знает.
Когда Вероника думает, что он в командировке, Игорь просиживает с нами целыми сутками в зашторенной Машкиной квартире. Антон его тоже не любит. По-моему, его любит одна только Вероника. А он ее бьет. И гуляет, как мартовский кот. С Катей у них тесные деловые отношения. В смысле креатива Игорь большой затейник.
— Я уже две недели тебе звоню. Ты все время спишь. Я стала волноваться, — объяснила Вероника свое присутствие.
А мне, наоборот, казалось, что я вообще не сплю. Хотя сейчас я проспала почти сутки. Такого со мной давно не случалось.
Я принесла из столовой бутылку белого вина.
— С утра пораньше? — удивилась Вероника.
Редкая зануда.
Я вздохнула.
— Ты не представляешь, что у меня.
— Что? — Она смотрела на меня внимательно, как следователь в кино.
— Артем в больнице.
— Я знаю, мне Тамара твоя сказала.
Я протянула ей бокал с вином.
— Пойдем в кабинет, — предложила я.
В кабинете Вероника бросилась открывать занавески.
— Давай не будем, — попросила я.
Я села в свое любимое кресло на гнутых ножках, французский ампир. Выпила вина.
Вероника обняла меня.
— Ты не расстраивайся, у всех детей бывает аппендицит. Это не страшно.
Я непроизвольно всхлипнула. Все-таки Вероника — хорошая. Мы дружим с ней не сказать сколько лет.
— Понимаешь, он говорил, что у него живот болит, а я не обращала внимания…
— Ты же не знала…
— Да, не знала. Но теперь мне так тяжело из-за этого…
Я налила нам еще вина.
Вероника вдруг отодвинула свой бокал.
— Вместо того чтобы жалеть себя и винить с самого утра, давай лучше в больницу поедем! — Она посмотрела на меня строго, как учительница.
— Да я езжу каждый день. И сегодня поеду — попозже.
Какая же все-таки Вероника бесцеремонная.
— Ты знаешь, — Вероника подошла ко мне совсем близко и опустилась на пол рядом с моим креслом, — со мной Тамара разговаривала. Она волнуется из-за тебя…
— Чего?
Я чуть не опрокинула бокал прямо Веронике на голову. Вот это наглость. Обсуждать меня с моей домработницей!
— Она сказала, что с тобой что-то неладное происходит, ты спишь до четырех часов…
— Какой бред! Какое ее дело! Я ей устрою!
Никогда не знаешь, чего ждать от этих домработниц. Скорее бы уж домашних роботов изобрели. Я даже готова финансировать научные исследования в этой области.
— Никит, просто она за тебя волнуется. Она не знает, что делать… Что вообще происходит?
— Пусть полы моет получше. И вещи мои не портит!
Возмутительная наглость!
— Дорогая, со мной все нормально.
Как бы ее выпроводить?
— Ты знаешь, мне действительно пора собираться к Артему.
— Хочешь, я поеду с тобой?
— Нет, нет, ему хочется побыть со мной вдвоем.
Я устроила скандал Тамаре. Я попросила ее не совать свой нос в мою личную жизнь. И уж тем более не обсуждать ее с моими подругами.
Тамара расплакалась и попросила прощения.
А я строго-настрого запретила ей пускать кого-либо в дом, если только я не предупредила ее заранее.
Вероника намекала на коко-джанго. Надо было дать ей с собой немножко. Может, это удержало бы Игоря на какое-то время дома.
***
Рома достал из холодильника винегрет и вывалил себе на тарелку почти половину всей салатницы.
Я стояла посреди кухни и наблюдала за тем, как он режет хлеб прямо на столе. Стол весь оказался в крошках, а у Тамары был выходной.
— Сколько раз говорить: возьми дощечку!
Рома кое-как стряхнул крошки. Половину — на пол.
— Мы поедем куда-нибудь на майские?
— Я не могу, у меня работа.
— А что, все остальные не работают? Все остальные деньги в тумбочке берут?
Роме было наплевать на всех остальных. А мне наплевать на то, что ему наплевать.
— Никит, ты же знаешь, какое у меня сейчас положение… Что ты начинаешь опять?
— Тогда мы с ребенком поедем вдвоем!
Я совершенно не собиралась оставаться на майские праздники в Москве, абсолютно одна, когда все разъедутся на целых десять дней.
Рома пожал плечами:
— Езжайте.
— Хорошо. На Кипр поедем. А то я Артему же визу никуда не успею поставить. Его же сфотографировать надо.
— Ага.
— В «Four Seasons».
— Нет, давай в «Аматус». В «Four Seasons» номер будет $450 в сутки, а в «Аматус» у меня корпоративная скидка. Номер обойдется в $250, сьют на первом этаже с бассейном.
— Но я хочу в «Four Seasons»!
Я не заставляла его уходить от отца.
— Нет, поедете в «Аматус», и я дам тебе три тысячи с собой.
— Артем в автоматы больше проиграет, — проворчала я, просто чтобы его позлить.
— Налей мне чаю.
— У нищих слуг нет.
Я скрасила эту сентенцию лучезарной улыбкой и все-таки налила чай.
— Завтра Альберт к нам приедет на ужин. Предупреди Тамару, — попросил Рома.
— Ага.
Альберт был единственным из всех Роминых друзей, кто согласился вложить свои деньги в новый Ромин бизнес. Что-то там с угольными шахтами. Причем от него Рома этого ожидал меньше всего.
У Альберта была аллергия на кунжут. В очень опасной форме. Он мог даже умереть. В бардачке его машины всегда лежал шприц с лекарством — на всякий случай.
— Не «ага», а сама проследи за продуктами. Никита, это ж не шутки!
Я ему клятвенно пообещала. И ушла спать, сославшись на головную боль. Как в анекдотах.
Предварительно выпив снотворное. Имован.
***
Мы все собрались у Машки.
Машка была младшей сестрой одной моей приятельницы. Молодая совсем — лет двадцать.
Или двадцать четыре. Моя приятельница вышла замуж и уехала с мужем в Милан. А Машка осталась с мамой на Остоженке. Потом мама тоже вышла замуж и перебралась в Крылатское. А Машка осталась одна. Вернее, с нами со всеми. И с целой кучей женихов, которые вместе с сестрой способствовали ее безбедному существованию. Как это полагается в двадцать лет.
Машка каждый раз искренне влюблялась, перевозила к очередному жениху свои вещи, получала в подарок автомобиль или шопинг в Третьяковском проезде, помогала ему построить дом или вылечить язву желудка, и они расходились.
Машку всегда бросали. Потом, через несколько месяцев, звонили, умоляли вернуться, но она, как правило, была уже в новом романе и потому мстительно кидала трубку.
