Ознакомительная версия.
Сегодня все женщины прекрасны на первый взгляд. Потому что они поголовно научились скрывать свои недостатки. Наша работа состоит в том, чтобы заглянуть по ту сторону цветных линз, накладных ресниц, избыточного слоя румян, худящих черных платьев, утягивающих эластичных поясов, лифчиков «Вандербра», бросающих вызов Ньютону (Исааку, не Хельмуту), липосакций и ринопластики, а также гиалуроновой кислоты, которую они себе впрыскивают в губы начиная с шестнадцати лет. Нам ловко расставляют ловушки, используя весь арсенал искусства упаковки: профессиональный скаутинг состоит в умении почувствовать разницу между добротным продуктом и замаскированной страхолюдиной. У нас нет права на ошибку. Они влетают нам в копеечку — авиабилеты, аренда квартир в Париже, подготовка композиток, шампанское в подарочных коробках плюс наркотики, не говоря уже о том, что просто обидно перегружать наших букеров, чтобы год спустя отослать в родную тундру новую партию обдолбанных и депрессивных Наташ с кругами под глазами. Нет, ну правда, что, нам делать нечего, кроме как нянчиться с будущими исполнительницами лэп-данса в каком-нибудь Екатеринбурге или Калининграде. Наши лучшие люди (Дэвид Кейн из «Reservoir Tops», Жан-Франсуа Блондель из «Melody», Джон Вегас и Бертран Фолли из «Aristo», Андрей Крапоткин из «Starsystem», Ксавье Антуан из «Marilou» и ребята из агентства «Lumiere» в Сан-Паулу) за десять секунд определят вам объемы любой незнакомки. По ночам я развлекался, выпаливая девушкам в лицо сакраментальные цифры: «Let me guess[4] — 85-59-81» (иногда я мухлевал, чтобы вызвать их расположение: «One meter seventy-eight? Forty-nine kilos?»[5]). За окном бушевала пурга; туалет в «First» впечатлял керамической плиткой от Труссарди; перед «Vogue Cafe» три конных таксиста ждали, трясясь на морозе, чтобы за двести рублей отвезти меня, в стельку пьяного, в «Галерею». Случалось, и я дрожал в унисон с этой феерической декорацией, белизна которой сообщала всему, что можно было еще рассмотреть, волшебную ауру, и тогда мне чудилось, что мир вокруг на редкость правильно устроен.
Мне следовало заарканить девчонок до того, как они нападут на нефтяного магната или банкира и на них прольется золотой дождь. Получив машину и квартиру, они сразу прекращают работать. Подождите, дорогой поп, я ведь не говорю, что мне попадались только шлюхи, просто бедняжки используют единственное находящееся в их распоряжении оружие. В Москве кто не успел, тот опоздал, — надо обернуться, пока Петр Листерман не засунул им в рот брильянт. Вы не знаете Петю? Он приехал из Израиля и оборудовал у себя на даче олимпийский бассейн и лыжню. Как перед ним устоять — конечно, они все от него без ума! И потом уже не хотят сниматься меньше чем за 100 000 евро в час. Вот, например Анна Кузнецова, звезда «Avant Agency», — ее нарыли в деревеньке Медведцево. Анне всего семнадцать лет, но она уже практически недоступна! Таня Дягилева готовится к прыжку, имея в загашнике снимки Дэвида Симса, сделанные месяц назад… Да, отец, я был засланным казачком на Лебединой войне.[6] Мои коллеги скауты, представляя своих спутниц, тут же указывали их возраст:
— Это Надя, пятнадцать лет.
— May I inroduce to you Ульяну, she's fourteen.[7]
— Ты знаком со Светланой, тринадцать?
— Hi, how are you, I will be legal in two years.[8]
Девочек тут прибирают к рукам совсем юными, как и во Франции. Одри Марне, например, начав в четырнадцать лет, теперь снимается в кино и делает украшения, свою карьеру топ-модели она закончила к двадцати шести годам…
Приехав в Россию, я беспрестанно задавал себе один и тот же вопрос: как низко я готов пасть? Легальный возраст для секса — пятнадцать лет и три месяца, но мы все отлично знаем, что они начинают трахаться в тринадцать. Чем дальше, тем страшнее. А где пролегает граница дозволенности фотоснимков, рекламных роликов, вебкам-услуг, показов модного белья и кожных тестов? Судя по всему, меня одного беспокоила растущая педофилизация нашей отрасли. И поскольку мои коллеги считали, что ситуация вполне нормальная, я тоже вскоре перестал дергаться. И трудился на совесть, успешно вызывая у мужчин всего мира желание спать с детьми.
Оттого что я все время грыз ногти, пялясь исподлобья на малолеток, у меня вырос горб. Я кадрил самых непорочных в надежде, что не захочу их. А трахался с ними, только чтобы не поцеловать. У меня создавалось ощущение, что я сношаюсь с глянцевой бумагой. Приятно было помять немножко журнальных куколок. У меня выработался закаленный взгляд мужика, перешедшего от фрустрации прямиком к пресыщенности. Мое тщательно продуманное равнодушие очень нравилось новоиспеченным моделькам. Мотаясь с одной вечеринки на другую в компании самых обалденных красоток на свете, я глушил себя таблетками. Подумать только, когда-то мужчины соглашались страдать! Наше поколение решительно против этого.
Лично я, как только подступала тоска, сразу заглатывал пилюлю. Я вырос под наркозом, но это еще ладно, ужас в том, что я понятия не имел, какая женщина мне нужна и к чему я стремлюсь в жизни. Современное общество полагает, что без проявления воли можно обойтись, но на самом деле не знать, чего хочешь, — достаточно серьезная проблема. Наши цели становятся все более расплывчатыми. Разучившись мечтать, мы превратились в тоскливых животных, в заплутавших путников. Либо на душе пусто, либо вокруг туман. В первую минуту это даже приятно — так, свернув не на ту улицу в незнакомом городе, пользуешься неожиданной возможностью побродить, тянешь время, прежде чем спросить дорогу, или просто глазеешь на облака, словно млекопитающее, пасущееся на природе. Но паника тут как тут. Начинаешь судорожно рыться в карманах в поисках карты или GPS-навигатора. Докучаешь туземцам. Ловишь такси. Мало кому достанет мужества заблудиться по правде. В мои планы, во всяком случае, это не входило. На свое сорокалетие я получил в подарок одиночество. Как все-таки трудно быть свободным. Свобода — это бремя, но ее можно одомашнить, как и страх смерти. И вам, в России, это известно лучше, чем где бы то ни было.
Черт, забыл сказать, как меня сюда занесло. Ну поехали: я жертва женской красоты, глобализованного желания и сексуально ориентированного общества. Когда все это стало моей профессией, я спятил. А к вам я пришел, потому что хочу измениться, хватит, больше не могу так жить, даже если считаю, что не несу ответственности за свои действия. Конечно, я отдаю себе отчет в собственной трусости. Я знаю, как удобно и приятно объявлять себя совсем пропащим. Значит, так, я ничего против не имею, но буду категоричен.
Я помешан на бабах, потому что меня с рождения глушили непристойными картинками (провозглашаю себя жертвой новейшего безумия).
В моем помешательстве прошу винить моих родителей, я просто унаследовал их сумасшествие, мои проблемы — на самом деле не мои, да и их проблемы тоже не были их проблемами, и так далее, по списку: две первые мировые войны, Столетняя война, борьба за огонь…
Я хочу бросать всех, но так, чтобы никто не бросал меня.
Никто не наговняет по своей воле, но, тем не менее, у многих наблюдается явная склонность к этому процессу.
Говорят, за моей наглой ухмылкой скрывается ранимая душа.
Как бы то ни было, любой невроз — ценный козырь в моем ремесле. Так мне сказала Дарья Веледеева, главный редактор русской версии «Grazia».
Короче, я вечно всем недоволен, что, как правило, свойственно детям, которым никогда ни в чем не отказывали.
Женщины — это моя планида. Я хочу завоевать их, как страну или континент. Я мечтаю стать Христофором Колумбом топ-моделей, Васко да Гамой секс-бомб.
Прости меня, prekrasnaia, но это сильнее меня: я жажду быть доктором Ливингстоном твоих губ, Нилом Армстронгом твоей шеи. Впиваясь в твои соски, я воскликну: «It's a small step for a man, but a great step for mankind».[9] А потом, покорив тебя, я поступлю, как первый человек на Луне: воткну свое знамя и вернусь на землю.
Я составлял классификацию девушек, хитпарады тел, списки лиц. (Самое возбуждающее в женщине — это ее лицо; не верьте мужчинам, которые уверяют, будто им важнее грудь или задница, просто у их бабы такая страшная рожа, что они вынуждены переключаться на другое.) Я складывал в прозрачные папки страницы, вырванные из «Max», «Mademoiselle» и «Purple». У меня в комнате стоит комод с полным ящиком выдранных фоток. В один прекрасный день некая капля, видимо, переполнила чашу моего страдания, и меня захлестнуло с головой. Мой мозг стер из памяти эти муки, но они по-прежнему мною рулят. Если вы на меня похожи, мне вас жаль: это значит, что вы современный человек.
Сергей, мой друг-олигарх, часто говорит мне: «Zatknis! Хватит плакаться, Октав, в жопе ты никогда не будешь — в тебе пропал проктолог». Я познакомился с этим потешным миллиардером во время моих ночных марш-бросков. Я прозвал его Идиотом в честь Достоевского. Он живет исключительно в окружении ваннабляшек,[10] живого свидетельства его успеха. У него был громкий роман с русской Пэрис Хилтон (по имени Ксения). Крупной нефтяной компании, которой руководит Сергей, принадлежат (в числе прочего) два завода по производству уникальных компонентов, редчайших эссенций и тончайших ингредиентов, уничтожающих морщинки в уголках глаз. Он свято бережет секрет омолаживающих масел, как «Кока-Кола» — свою формулу. Надо будет как-нибудь спросить у него, из чего сделаны его кремы, источник вечной молодости. Благодаря своим патентам (равно как и отношениям с Кремлем) он стал одним из самых мощных олигархов на сегодняшний день. На его подмосковной даче, на Rublevka, очень удобно засыпать под утро, растянувшись на живых матрасах. Но даже Идиот мне не помешает: я должен все время критиковать свою жизнь. И я много чего могу порассказать об охотниках за топ-моделями, святой отец.
Ознакомительная версия.
