Если бы не Бабаня, я бы много не знал… что, например, дядя Пауль умер в тот день, когда решил выйти сдаться: она была в кухне и видела, как он вылез, выпрямился, постоял так минуты две, шатаясь и скуля по-собачьи, потерял равновесие и рухнул обратно в подвал, сломав при этом себе спину… И хоронить пришлось ночью, в углу сада, куда никто после этого никогда не ходил. Мама потом объяснила мне, что дядя Пауль был очень грешен перед русскими, за что и лишился рассудка.
А подвал, сколько ни мыли и ни дезинфицировали, всё равно пропах чем-то противно-горьким, так что я всегда боялся спускаться туда, а мать не раз заводила разговор о продаже дома.
Виталик встретил меня по-дружески, познакомил с длинноногой, будто складной, по-рыбьи медленной в движениях подругой Настей, пригласил выпить пива.
Комната была большая, перегорожена шкафами, со старой мебелью. Спать мне было постелено на полу, на тонком матрасе.
Было еще не поздно, я хотел выйти погулять, но Виталик был занят — ждал важного звонка. Когда я решил прогуляться один, он стал наставлять и предупреждать:
— Фредя, с едой на улице поосторожней, всякие там пирожки с ливером, шашлыки, гриль, шаверма… чтоб не отравиться. И выпивку в ларьках не покупай — всё палёное.
— Что это — палёное?
— Ну, не настоящее, люди сами химичат… — А Настя добавила:
— И чем больше на бутылке всяких блямб и пломб, тем опаснее…
Я сказал, что это странно, что у нас в Баварии чем красивее бутылки, тем содержимое лучше.
— А у нас — наоборот… — объяснила членистоногая девица (руки и ноги у неё были складчатые, как у богомола, которых я ловил летом у деда Людвига в Альпах). — Ну, у нас страна такая, всё наоборот, не как у людей… Тяпландия называется. Страна Шалтай-Болтай… Какни-будия…
Выпивку я покупать не собирался, но совет принял и попросил Виталика объяснить суть проблемы.
— Проще пареной репы. Где-нибудь в подвале, гараже или ауле люди разливают по бутылкам спирт пополам с водой, лепят этикетки, всякую мишуру, акцизные марки… Поналепят — и готово, в магазине такая бутылка стоит пятьсот — тысячу рублей, а ему она обошлась в пятьдесят…
— Если не в пятнадцать. — Волоокая Настя опять подалась вперед. — Магазинщики с ними в сговоре… Некоторые, совсем наглые, чаю в спирт намешают, в бутылки из-под «Хеннесси» разольют и по сто евриков через самые дорогие магазины толкают. И все в доле.
— А где эти блямбы, пломбы берут-найти?
Виталик равнодушно пожал плечами:
— Да где угодно. Воруют. Сами печатают, ксерят. Или вообще покупают прямо там, где их печатают… Короче, кому как удобно.
Я был удивлён. Если про все эти махинации знают Виталик и Настя — значит, и милиция должна знать?
— А как же? Милиция всё это дело крышует… — Виталик поднял руки над головой. — Менты сверху всё видят, всё слышат, всё знают, всё покрывают — за бабки, разумеется… Как же без них?
Я не поверил ему, хотя на наших семинарах Вы неоднократно то ли в шутку, то ли всерьез говорили, что милиция — это наиболее опасный сегмент российского социума, от неё лучше держаться подальше и что сам министр МВД по ТВ недавно говорил, что пусть граждане сами защищаются от милиции, как могут, а еще лучше, если гражданин, завидев милиционеров, сразу, но не ускоряя шага и не привлекая внимания, перейдет на другую сторону улицы, юркнет в подъезд и переждёт с полчаса…
Виталик еще обронил, что такая история, как с алкоголем, вполне может быть и с другими продуктами — чем они лучше (или хуже):
— Особенно с икрой и рыбой осторожнее будь. Вот Настя недавно кило осетрины за тысячу двести рублей купила, а когда дома сняли целлофан, рыба развалилась в пыль…
— Верно! — подтвердила многочленная Настя, вспомнив, что недавно по ящику показывали, как эти нелюди старую рыбу моют в физрастворе, пожилую ветчину покрывают лаком, бывшие свежие фрукты опрыскивают живой водой, вялые овощи обмывают, как покойников, химией, в мясо десятилетней давности шприцами вводят фосфаты, а на продуктах, у которых в прошлом веке срок годности закончился, перебивают бирки-цены и толкают, как свежие. — Типа того, что народ всё схавает и не подавится.
— У нас при советской власти животы ко всякой дряни привыкли, а вот у тебя желудок точно накроется, ты поосторожнее, — предупредил Виталик.
— Куда накроется? Чем?
— К ебене фене, медным тазом…
Я пошел погулять, но ничего особого не увидел: рабочий район, дома облезлые, трубы дымят. Молодые люди в спортивных штанах и капюшонах сидят на корточках, пьют пиво. И мне пора что-нибудь поесть. У Виталика было неудобно спрашивать. Но что? И где? На улице, он сказал, не надо. Значит, надо войти внутрь.
Скоро встретилось кафе «Уют». Нет, не ларёк. На сто ле даже хлеб уже лежит, порезан. Несколько человек у окна. Рядом за столиком — мужчина невеселого вида за кружкой пива. Приблизилась официантка.
— Я слушаю вас. — Она со вздохом вытащила карандаш.
— Что есть тут? — вежливо спросил я.
— Кухня уже закрыта, поздно. В меню смотрите закуски… — глядя на меня, как на тяжелобольного, терпеливо ответила она.
— Так, балык, икра… Ну а есть-поесть что-то?..
— Поесть? — удивилась она. — Кура гриль. Но я лично вам не советую. Вон, разбираются из-за курей, — прибавила она свистящим шепотом, кивнув в угол зала, где двое мужчин что-то тихо доказывали друг другу.
Я читал дальше:
— Бульон с гренками есть?
— Бульон… Тёплый… Да он из-под тех же курей, так что не переживайте.
— Вот, еще: ветчина с хреном.
— Жирная очень. Да уж закрываемся, поздно…
— Ясно. А что есть поесть? Чай с каким-нибудь?
— Это можно, — встрепенулась она и занесла карандаш над блокнотом. — Пирожные хорошие.
— И бутерброд, тут написанный.
— Хорошо, с сыром.
Мужчина, не вставая из-за своего столика, спросил у меня негромко:
— Уважаемый, магнитофон не нужен? Купить не желаете?
— Я? Что это? Рекордер? Нет, совсем нет, не необходимо. А почему? — удивился я.
— Разрешите? — И он пересел ко мне. — Обстоятельства. Деньги нужны.
— Да, нужны, — ответил я (как Вы учили отвечать в неясных моментах — повторять последние слова партнёра по диалогу с улыбкой и кивком) и добавил, на всякий случай, что я немец-турист.
— Ну ничего… — с некоторой жалостью успокоил он меня.
Мужчина был лет сорока, вида простого, рубашка мя тая, старая, лицо не очень брито. Он покрутил кружку, я отпил чай, предложил ему бутерброд, он взял, сказав, что знает: слово «бутерброд» вышло из немецких слов «масло» и «хлеб» — только не знает, какое из них «масло», а какое — «хлеб».
Я всегда рад объяснить, если могу:
— «Буттер» — масло, а «брот» — хлеб. С «т» на конце.
— А, ну да, с «т», — понял он. — С «д» — другой коленкор: брод… Не зная броду… Да, вот такой бутерброт… В жизни-то не так всё, как в кино…
И он, хотя я ни о чем не спрашивал, сообщил, что работает на фабрике, встает в семь утра, возвращается в семь вечера, питается вареной картошкой и колбасой, смотрит что попало по ящику и после программы «Время» засыпает. На мой осторожный вопрос о семье ответил:
— Родные умерли, с женой в разводе, детей нет… Была и у меня трехкомнатная квартира, и жена, коза мочёная… Когда с женой разошелся, раздербанили хату на две коммуналки. Мать скоро умерла. Жена ушла. Даже бабу привести стыдно: у одного соседа Васи вечный запой, у другого Васи — понос… — Он махнул рукой. — Так-то жизнь крутит. Вот, штаны последние три года ношу, теперь порвались, а что делать — не знаю. Пару бутылок купил — и вся получка.
Чай и пиво были выпиты. Я не знал, сколько и кому платить, но мужик сказал:
— Оставь ей на столе, она сейчас занята. — (Официантка сидела широкой спиной к нам и тоже что-то объясняла мужчинам в углу.)
Я положил 10 долларов. Вышли.
— Тебе жена надо, смотрит за тобой. — Я не придумал ничего умнее.
— Да я бы рад… А где взять-то?.. Не знаю.
— Дискотека. Или компьютер.
— У меня этих игрушек нету… Ни к чему они мне. Да и девушка даром не нужна. Мне б такую, которая уже все прошла, перебесилась и по хозяйству чтоб… А то эти девушки!.. Одни проблемы с ними, чтоб… Ну и пусть себе гуляет, человеку нужен выход, только пусть комната чтоб в порядке была и на кухне чтоб… Что, она — первая или последняя? А девушкам-то такой, как я, не нужен. Без денег, без квартиры, без ничего — на кой ляд я им такой? И где я этих девушек искать буду, где с ними знакомиться? Для этого ж надо куда-то ходить, где они там… плещутся… а я уж и забыл про всё это… С моей зарплатой не то чтоб ходить куда, а с голоду не подохнуть чтоб… Указов наиздавали прорву, а такого указа, как на 5000 рублей в месяц не подохнуть, нету… А баба, которая перебесилась, всё прошла, такая, может, и пойдет… Ей покой нужен. Бывалые — они понятливые, они то самое, чтоб…