Стирали вдвоем молча и споро. Илья выжимал белье – в машине отжим уже лет семь не работал – и развешивал его на балконе.
– Сегодня, глядишь, без приключений обойдется, – обронила ненароком бабаня и сглазила. Минут через пять грохот оборвался, стало слышно стрекотанье маленького будильника в столовой и на лестничной клетке всплеснулись голоса соседских мальчишек.
– Заткнулась, проклятая! – бабаня в сердцах махнула мокрой, в мыльной пене, рукой. – Давай, Илюша!
Илья вытер руки нестиранной еще материнской юбкой и полез в мотор.
– Когда это кончится, – забубнил он, – ее на свалку пора, эту старую идиотку... Если даже человек выживает под старость из ума...
– Почему ты кивнул в мою сторону? – насторожилась бабаня.
– «Ура»... Она скоро салютовать начнет. Ее бы на парад...
– Не болтай! – откликнулась из комнаты мать. Илья усмехнулся, подмигнул бабке и продолжал уже громче:
– Кроме всего, в машине есть нечто крамольное. Что такое «ура» без восклицательного знака? Это едкая ирония.
Бабка сердито ущипнула внука за руку, мол, не заводись, не связывайся. В дверях ванной показалась мать.
– Кстати, – спокойно сказала она, – что за новая дребедень на твоем захламленном горизонте? В редакции. С писклявым голосом.
Илья неторопливо выжал бабкину кофту, сказал с грузинским акцентом:
– Зачем человека обижаешь, дарагой? Практиканточка это, студенточка, Леночка. Невинное дитя... А ты на него такие – вах! – слова говоришь!
– Ну, дожил, – горько сказала мать. – И невинное дитя с тобой на «ты».
– Валя, а что по телевизору? – поспешно заинтересовалась бабка.
– Ладно, мать, я буду надувать щеки. – Илья миролюбиво стряхнул пепел с рукава материнского халата. – Как отец русской демократии...
* * *
Вечером позвонил Егор. Илья лежал на тахте и смотрел по телевизору «Очевидное – невероятное». Егора, университетского друга Ильи, недавно назначили завотделом культуры в большой республиканской газете, и он настойчиво уговаривал друга перейти к нему.
– Илья, – пропыхтел Егор (с недавнего времени он завел трубку), – ну, как она?
– А, эта баба мне порядком надоела.
– Какая баба? – спросила из кухни бабаня.
– Жизнь, бабаня, жизнь... – отозвался внук. – Яблочко кинь.
– Что нового?
– Могу посоветовать что делать, чтоб хлеб не черствел.
– Вот и я о том же, – оживился Егор. – Слушай, от нас Еремеев ушел. Пойдешь на его место? У нас хорошие ребята подобрались, такие дела можно завернуть.
– Ты все горишь... молодец, Гошка! А я уже лет пять только анекдоты травлю.
– Я смотрю, тебе уютно овощи солить.
– Да, мне нравится лудить и паять кастрюли. Я приношу прямую пользу домашним хозяйкам.
– Ты непробиваем! В последний раз: пойдешь вместо Еремеева?
– Нет, Гошка.
– Ну почему?! Сколько ты, в конце концов, на своих соленых огурцах имеешь?
– Чудак ты... При чем тут имеешь – не имеешь. Мне хватает. И потом, сколько у вас положат? На десятку больше? А ты знаешь, что язва желудка, между прочим, на нервной почве заводится?
– У тебя заведется! – буркнула мать, не поднимая головы от тетрадки.
– Играйте, мальчики, в серьезную журналистику. Я ж вам не мешаю.
– Хозяин – барин. – По голосу чувствовалось, что Егор искренне огорчился. – Что-то я хотел тебе сказать... забыл... У Матвея зуб прорезался.
– Вот это дело!
– Что-то все-таки я хотел тебе... Да! Слушай, знаешь, кого я встретил?
– Ну?
– Угадай!
– Ну!
– Не поверишь – Наташу!
– Какую Наташу?
– Здравствуйте! – в сердцах воскликнул Егор. – Ты в своем репертуаре.
– А, ну-ну... – хмыкнул Илья.
– Видел, высотный дом на углу Кировской и Новомосковской строился для научных работников? Его сдали досрочно, мы материал о бригаде делали. Так вот, Наташа там квартиру получила. В подъезде столкнулись.
– Планировка удачная?
– Ты бы хоть спросил: как она!
– Ну, как она?
– Илька, я обалдел! Сказка Шехерезады. Глазищи, ноги, талия – черт знает, что такое! Магическое перевоплощение! Постой, я сигарету возьму, эта проклятая штука все время гаснет.
Илья положил телефонную трубку на грудь, зевнул и вытянул ноги. Из кухни вышла бабка, накрыла внука пледом, положила рядом два яблока. Илья поймал ее пухлую морщинистую руку со свекольными от готовки борща пальцами и поцеловал.
– Бабань, ты меня любишь? – сиротливым шепотом спросил он. – Ведь правда, я тебе небезразличен, бабаня?
Бабка растрогалась, поцеловала внука в голову. – Ба, а правда, я – видный мужчина?
– Ты или говори, или трубку повесь! – прикрикнула мать. Она уже написала планы на понедельник и сейчас сидела в кресле, читала газеты и выписывала основные события – после уроков она проводила политинформацию в своем десятом выпускном.
– Алло, – Илья жевал яблоко, – очевидное-невероятное: талия, ноги, грудь – дальше?
– Тьфу! – сказала мать.
– Да? Ты бы сам видел ее, – отозвался Егор. – Замужем, двое пацанов, кажется, но главное – главное, диссертацию по статистике защитила, ведущий специалист какого-то института, она говорила какого, я тут же забыл.
– Молоток баба... – похвалил Илья. – В ней всегда эта жилка билась – целеустремиться в конец железнодорожного полотна.
– Но похорошела – фантастика!
– Ты не захлебнись, Егор! – хмыкнул Илья. – Что, Ира у тещи?
– Змей, если б я знал, что ты так равнодушен, я бы отбил ее у тебя десять лет назад. Она ж мне нравилась, знаешь?
– Ну, ты всегда был задним умом крепок. Вообще, заскочил бы когда-нибудь.
– Зови, зови, – негромко подсказала бабаня. – Я «наполеона» испеку...
– Вот, бабаня обещает ради тебя полководца сварганить, – сказал Илья. – Приходи. С Ирой, с мальчишками, Ну, будь...
Он положил трубку, неторопливо, не отрывая взгляд от экрана, взял второе яблоко, надкусил.
– Что Гоша говорит? – спросила мать. Илья помолчал, прожевывая кусок.
– У Матвейки зуб прорезался, – наконец сказал он.
* * *
На воскресенье была запланирована Ляля. И пустая квартира. Вернее, Ляля в пустой квартире, которая принадлежала приятелю двоюродного брата жены Егора. Приятель время от времени уезжал в длительные командировки, парнем был холостым, свойским и непринужденным, и просил только, чтобы после себя не оставляли грязной посуды, пустых бутылок и разверзтой постели.
– Приду поздно, – сообщил Илья в пространство между матерью и бабкой. – Может, ночью... А может, утром. В морг не звонить, копытами не бить, звонким голосом не ржать.
– А где же ты покушаешь? – взволновалась бабаня.
– Слушай, женись уже на ней, – сказала мать, – надоело!
– На ком, мутхен?
– На этой Жанне.
– Опомнись, мать! Какая Жанна? – искренне развеселился сын. – Жанна кончилась в прошлом квартале. Не суетись, допускай все до...
– Пошел вон, – тихо сказала мать и ушла на кухню, хлопнув дверью.
Илья лихо съездил щеткой по туфлям, выпрямился, отпихнул ногой тапочки и, послав бабке воздушный поцелуй, вышел. Бабка вздохнула, кряхтя, опустилась на колени, нашарила под тумбочкой левый тапок любимого внука и аккуратно поставила его на место.
Зайдя в кухню, она оторопела: глядя в окно, спиной к ней, в позе одинокого путника, спрятавшегося от дождя под дерево, стояла Валя. Обняв себя обеими руками, вздрагивая, как от холода, Валя плакала. А внизу, за окном, легкой танцующей походкой, в замшевом пиджаке и дареной серой «водолазке», – плакатно красивый – шагал по двору ее окаянный сын.
* * *
...По пути Илья решил зайти в гастроном, взять чего-нибудь легкого, сухого. Так получалось в последние годы, что это было необходимой прелюдией ко всему остальному. Мысленно он называл это: «раскрепоститься», на том и поладил с собой однажды. Мысленных кратких определений мотивов многих своих поступков у него накопилось много. Так было проще.
Он стоял под навесом овощного киоска и прикидывал – до какого гастронома ближе: того, что возле Старого рынка, или до большого, нового, на углу Кировской и...
«Квартиру получила... – вдруг подумал он. – Научный работник. Дом сплошь для ведущих специалистов. Ну, посмотрим, что это за дом... Да это ж по пути, возле универсама, – небрежно сказал он себе. – На тринадцатый троллейбус, без пересадки...»
* * *
...Дом оказался типовой шестнадцатиэтажной башней, балконы выкрашены в дикий розовый цвет. Его еще не заселили полностью, и он выглядел нежилым, голым. Накрапывало. Илья стоял на тротуаре и пытался определить, какие окна могут быть окнами Наташиной квартиры. «Не спросил у Егора, какой этаж?.. – подумал он неожиданно и оборвал себя сразу: – А зачем тебе? Новости спорта – Наталья понадобилась через семьдесят лет...» Ему вдруг захотелось, чтобы занавески на окнах Наташиной квартиры были тоже какими-нибудь дико-розовыми, пошлыми, и чтоб все это замечали. И тут же усмехнулся и, обозвав себя крепким словом, повернул в сторону большого нового универсама, рядом с домом.
