Правда, некоторые врачи, хотя и удивленные разумом Соколова (он и впрямь вел себя вполне корректно), все же сомневались в добром здравии пациента и полагали, что у него, возможно, скрытая форма паранойи.
Много раз с ним заводили провокационные разговоры о трупах и смерти, но Соколов твердо уверял, что смерти то ли нет, то ли он ее не боится. И вообще с сексом у него все в порядке.
Дело шло к выписке. Особенно способствовал этому главный врач, прямо-таки восхищавшийся Соколовым. А сам человек в прошлом с тихой и смрадной улыбкой сиял радостью, веселием и надеждой. Приятно было смотреть на счастливого человека.
Все было бы хорошо, если бы рано утром медсестра не обнаружила на тумбочке Соколова записку: «Прошу прощения, но я умер. По собственному желанию, но не насильственно. Никого не виню, наоборот. До свидания. Ваш покойный слуга Соколов».
Сестра взвизгнула и толкнула Соколова в бок. Толкнула раз, другой, но он как был мертв, таким и оставался.
Срочно собрали всех оказавшихся под рукой психиатров, и те решили, что нечего ломать голову над диагнозом мертвого человека, охать что и как, шлепнуть паранойю и похоронить… но за чей счет? Соколов вроде бы был одинок.
Но один не очень близкий родственник все-таки нашелся, и с деньгами к тому же. Когда-то помогал криминалу и за то был награжден.
…Соколова мирно похоронили на отшибе.
А на следующий день, уже вечером, у его безлюдной могилы появился человек средних лет в черном костюме и некоторое время молча стоял около погребенного Соколова.
А потом произнес:
— Дорогой друг, великая секта непредсказуемых благодарит тебя за твой подвиг. Мы надеемся, что и на том свете ты будешь так же непредсказуем, каким ты был на этом. Слава тебе, наш друг!
О секте непредсказуемых в потаенной Москве ходили самые дикие слухи. Одни уверяли, что непредсказуемые — это те, кто обладает способностью совершать поступки, которые человек совершить вообще не может. Другие шептали, что это те, чьи поступки просто выходят за пределы человеческого разума. Третьи — что эта секта состоит из шпаны, хулиганов и даже террористов, которые всего-навсего пугают людей ради испуга. Находились и такие, которые считали, что эта секта находится под крышей Института исследования необычных состояний сознания. Одна дама даже твердила за чаем, что в секте, в сущности, проходят тренировку люди, которые рано или поздно пригодятся государству и криминалу.
Были и гораздо более глубинные гипотезы. Трудность еще состояла в том, что в самом обществе, в самой обыденной жизни многие люди вели себя настолько непредсказуемо, что трудно было распознать, состоят ли они в секте или совершают все это от души.
Например, некто Ветров отрубил и съел свой палец — почему? по идее или просто так? Человек этот вовсе не голодал к тому же. Подобных случаев было довольно много, но в этом хаосе какая-либо система явно не проглядывала.
Корней Семенович Небредов, тот самый человек, который вечерял у могилы Соколова, принимал в своей квартире в Москве юношу, называя его по-простому: Левушка.
Небредов сидел в уютном вольтеровском мягком кресле в своем кабинете, по стенам стояли шкафы с книгами на многих языках, а напротив него в таком же кресле робко расположился молодой человек.
— Левушка, — тихо говорил Небредов, — один момент хочу подчеркнуть. Вы знаете, конечно, что одна из наших внешних целей — расшатать психику человека так, чтобы он, собственно, даже не походил на человека. Мы осуществляем это, как вам известно, путем внедрения в сознание ученика доктрины и практики непредсказуемости. Когда психика наша расшатана непредсказуемыми поступками и особенно мыслями, начинается второй этап. Учтите, что непредсказуемость наша включает идею контроля. Но это особый контроль, способствующий непредсказуемости и в то же время предохраняющий от банального безумия. В этом парадокс.
Молодой человек хихикнул и порозовел.
— Мы можем быть разумными, когда надо, — продолжал Небредов. — Хотя это в высшей степени омерзительно.
— Меня тошнит от одного упоминания о разуме, — решительно высказался Левушка.
— Отлично. Но расшатывание психики путем непредсказуемого, вы, кстати, прекрасный практик в этом отношении, Лев, у вас это глубоко получается…
Молодой человек взвизгнул от радости и на мгновение стал совершенно женственным.
— Так вот, расшатывание психики и ума до крайних пределов, — вздохнул Небредов, и в его зеленоватых глазах появилась тоска, — явно недостаточно. Надо еще кое-что расшатать в самом себе. Глобально и окончательно! — почти выкрикнул он последние слова.
Левушка слегка подпрыгнул в кресле и сладостно говорнул:
— Что еще надо расшатать?
— Чистый ум и сознание, — угрюмо сказал Небредов. — Это следующий рывок, и он до агонии ужасен. Последствия могут быть настолько ошеломляющими, что я сам, откровенно говоря, боюсь…
— Боитесь? Вы? — сладострастие ушло с Левушки, и вместо этого лицо стало озабоченным.
— Вы еще и близко не подошли к такому перевороту… Вы мой родственник, хоть и дальний, и кроме того, я хорошо знаю вашу карму — и потому даю вам намеки на то, от чего вы безумно далеко. А теперь помолчим.
Левушка погрузился в думы.
Но вскоре Небредов взорвался. Он встал и заходил вокруг съежившегося на кресле Левушки, как разъяренный полумамонт.
— Поймите, Лев, мы разрушим все в человеке, включая саму нирвану. После этого глобального разрушения — что останется в так называемой человеческой душе?.. Ничего! — холодно разъяснил Небредов. — И вот тогда освободится пространство для взрывной тотальной трансформации, превращения, а точнее, возникновения вместо человека уже совершенно иного существа. Гадина, осквернившая и Бога, и землю, исчезнет навсегда. Достаточно внимательно взглянуть, исследовать так называемую мировую историю — и вам станет ясно, что судьба этого самопожирающего рода людского предопределена. Но мы вмешаемся, наша цель — возникновение иного существа взамен человека. А метод — нами уже разработан. Однако основное — в тайне. Те, кто не смогут трансформироваться, просто распадутся в прах, как помойные мухи. Увы, таких большинство…
Левушка, несмотря на свою предыдущую практику, слегка обалдел.
— Это слишком грандиозно, и такое невозможно осуществить, — пробормотал он невзначай.
Небредов продолжал медленно ходить по полузамкнутой в самой себе гостиной.
— Все это вполне возможно, но со временем. Предстоит исторический процесс. Если мы, непредсказуемые, его не ускорим, и не спасем путем тотального преображения тех, кто способен на это, и не осуществим весь план в целом — конец этого рода будет немыслимо чудовищен и несравним с нашим сценарием. В конце концов они сами пожрут друг друга в своих войнах и мировых проектах. Земля сбросит их с себя в небытие как нечисть… Я уже не говорю о других традиционных откровениях типа Апокалипсиса.
Левушка вдруг чуть не заплакал.
— Жалко все-таки, Корней Семенович, — неестественно всхлипнул он. — Ведь были же молитвенники, мудрецы, святые, пророки, создатели великих культур, писатели, композиторы… просто чистые люди, наконец…
— Вы, Левушка, следите за собой, — прервал Небредов. — Вы сказали «были» — те, кого вы имели в виду, уже давно в лучшей ситуации. Нечего о них беспокоиться. Зато некоторые из тех великих, кто будут, — по нашему сценарию у них появится невиданный ранее, неслыханный шанс сбросить с себя груз человеческого бытия…
Небредов остановился и мрачно взглянул на несколько сентиментального родственника.
— Вы заметили, Лев, — продолжал он, — что я имею в виду не становление иного человека, человека иных высших циклов, а прощание с человеком, с самим архетипом человека в принципе.
Левушка соскочил с кресла и стал чуть-чуть бегать по гостиной.
— Все же это слишком… Зачем такой радикализм… Да и как это возможно! — залепетал он. — Я понимаю: человек нашего времени непременно доиграется. Но человек вообще, других восходящих циклов… Других манвантар… Это уже немыслимо.
— Иное существо, появившееся взамен, сделает бессмысленным продолжение рода человеческого и его космологического и небесного существования. Иное существо будет неизмеримо выше человека как архетипа.
Левушка плюхнулся в кресло и замер.
— Экий вы революционер, Корней Семенович, — процедил он. — Даже теоретически такой расклад вообразить жутко…
Небредов расхохотался.
— Успокойтесь, Лев. Конечная цель далека. Сейчас у нас более скромная задача: обнаружить одного человека и дать мне знать о нем.
Левушка встрепенулся.
— Это по мне, Корней Семенович, по мне… Я не залезаю сколько-нибудь далеко, я люблю нашу тихую, безумную практику… Его надо расшатать? — с улыбкой умиления произнес Левушка.
