Ознакомительная версия.
54
В четверг Андрей пришёл с работы, сказал, что очень устал и обедать не будет. Сел в кресло. Включил телевизор. По телевизору показывали какой-то пустейший комедийный фильм. «И зачем он его включил? – подумала Лидия Андреевна. – Ведь он же не смотрит его?»
Примерно через сорок минут Лидия Андреевна зашла в зал и нашла Андрея спящим в кресле. Она выключила телевизор и, крадучись, ступая по ковру по-кошачьи мягко, вышла из комнаты. Прошла метров пять, потом что-то заставило её вернуться. Она подошла к мужу. Внимательно посмотрела на него. Серое лицо оттенка заплесневевшей булки; чёрная роговая оправа, контрастирующая с ним, квадратная, как траурная рамка; почти безресничные закрытые глаза; чуть приоткрытый рот, обрамлённый синими мясистыми губами цвета недозревшей сливы… В кресле он сидел как-то странно: чуть-чуть сполз со спинки кресла, еле уместив ягодицы на самый его краешек. Голова свесилась на бок, как кулёк. У Лидии Андреевны закололо сердце, будто его, как яблоко, решил подцепить среди опавших на землю листьев ёж, и она почувствовала, что нёсший её в неизвестность самолёт снова попал в воздушную яму. Она осторожно потрогала Андрея за плечо. Он никак не отреагировал. Она стала трясти его сильнее, сильнее, сильнее, словно вымахавшую в синь яблоню, пытаясь сбить с её высоких отягощённых ветвей плотные наливающиеся солнечным светом плоды. Андрей никак не реагировал…
– Гриша! Иди сюда! – пронзительно закричала Лидия Андреевна, разрывая тишину с шелестящим треском, будто старый шуршащий болоньевый плащ, зацепившийся за гвоздь…
Лидия Андреевна бросилась звонить в скорую. Появившаяся через полтора часа скорая помощь диагностировала смерть, вероятно, наступившую от инфаркта, и вызвала перевозку.
Всё было так похоже на игру…
55
Это было странно… Все бывшие друзья Андрея ушли из её жизни вместе с ним. Ей больше не звонили их общие друзья. Больше всего её поразило то, что, когда она написала о том, что Андрея больше нет, старому приятелю их семьи, который был его самым близким другом на протяжении лет пятнадцати, а потом исчез из их жизни, женившись и уехав преподавать в другой город, тот ей просто не ответил. Приятель этот когда-то был сильно влюблён в неё, и он нравился ей больше Андрея (но в жизни почему-то очень часто так получается, что мы проживаем свою единственную жизнь не так и не с теми, кого любили). Уехав из их города, он присылал иногда весточки из своей жизни, которые становились всё реже и реже, пересыхая, будто ручей, что не то чтобы сходил на нет, а просто ушёл сейчас глубоко под землю… Это её так потрясло, что она отправила второе письмо, заказное, но снова не получила ответа… Теперь предположить, что письмо просто не дошло до адресата, было нельзя… Лидия Андреевна справлялась через своих общих знакомых о приятеле и хорошо знала, что он здравствует и заведует кафедрой в маленьком подмосковном городке, стал доктором наук и весьма преуспевает, так как является ещё и замдекана платного факультета, где учились в основном иностранные студенты.
С чего это она решила, что в одну и ту же реку можно вступить дважды? Но ведь она и не собиралась вступать в эту полноводную реку, в которой можно было легко утонуть, если не умеешь плавать на глубине. Да и плавать она за жизнь научилась. В молодости – это была шумная и быстрая горная речка, которая могла сбить с ног, оглушить, больно ударить до синяков и крови о камни, но утонуть в которой было нельзя. Глубины не было. Теперь река была равнинная и спокойная. Теченье было сильным, плыть против него было невозможно; даже если и попытаешься это сделать, то всё равно будет сносить вниз, только гораздо медленнее. Значит надо просто расслабиться, беречь силы и наслаждаться цепкими объятиями до тех пор, пока не почувствуешь, что силы на исходе и пора подгребать к берегу. Нет, она не собиралась вступать в эту реку. Так, осторожно потрогать большим пальцем ноги, который тотчас подберётся под стопу, задранную, словно у цапли нога по её брюшко , и снова ступишь на песок, утрамбованный и укатанный мелкой волной от проносящихся мимо быстрокрылых судов. Проворно побежишь на сухое, оставляя глубокие, но недолговечные следы, храня в себе ожог от воды, ещё не нагревшейся после таяния снегов.
Нет, она совсем не думала вступать в эту реку. Но почему тогда ёкнуло и забилось сердце, рванувшись вперёд и налетев на оконное стекло? Почему ей тогда показалось (ну, не лги хоть себе!), что она ещё может быть счастлива с тем, с кем у неё были общие воспоминания? Что будет в её жизни ещё широкая грудь, в которую можно уткнуться, захлёбываясь и задыхаясь от плача, вдыхая сладкий запах свеженаглаженной для неё рубашки, которую она уже насквозь промочила своими горячими от нестерпимой боли слезами? Она отчётливо помнит пьянящее ощущение юности, когда можно было легко рвануть навстречу любимым и близким, ничуть не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Ну и пусть предчувствие счастья было сильнее, чем само счастье, но ради пьянящего ветра с юга стоит жить, даже, если знаешь, что рано или поздно ветер сменит своё направление и будешь поднимать воротник, чувствуя холод, заползающий змеёй под пальто, всё ближе к сердцу.
Но река равнодушно текла теперь мимо, закованная в бетонные берега… Закатанный серый асфальт заканчивался чугунной оградой – воду даже нельзя было зачерпнуть протянутой к ней ладошкой, перегнувшись через решётку… Не дотянуться. Река спокойно несла свои воды, качая на месте буёк солнечного отражения твоей юности.
56
И всё же Лидии Андреевне нестерпимо хотелось увидеть Фёдора. У них были общие воспоминания. В её жизни не так уж много было людей, с кем у неё были общие воспоминания. Но чтобы выжить, надо уметь создавать иллюзии: они порхают, как бабочки, над твоей головой, так, что кажется, что ты слышишь шелест их крыльев. Вот одна мягко опускается на твой висок – и ты вздрагиваешь от неожиданности, пытаясь смахнуть её ладонью. Скользнула шёлковым крылом по ресницам – и всё, нет её, улетела. И только еле видимая дорожка пыльцы на твоей ладони говорит, что она была – упорхнула, ускользнула, лови, не лови – не догонишь. А иногда сами бабочки летят на яркий огонь и перед тем, как сгореть, мечутся, ослепнув, по комнате, то и дело натыкаясь, как птица на стекло, на твоё лицо – и ты пугаешься этих мохнатых лап на нём и размаха теней от крыльев на стене.
А у неё все бабочки полегли лапками вверх, обжёгшись о лампу, и похожи на мусор с потолка…
Когда они познакомились, Фёдор был начинающим журналистом и работал в молодёжной газете. Это был интеллигентный молодой человек, на одиннадцать лет старше Андрея, гораздо начитаннее его и самое главное – разбиравшийся в литературе намного больше Андрея и уж тем более её. Как ни странно, именно это и заинтересовало Лидочку. Там был совсем другой мир и другая жизнь, внутренняя, духовная. Помимо литературы, молодой человек ещё увлекался фильмами, которые с чьей-то нелёгкой руки называли «элитарными»: они практически не попадали на советский экран, но имели всякие награды международных фестивалей. Для журналистов иногда устраивали закрытые просмотры таких фильмов, и Фёдор частенько приглашал на них Андрея. На таком просмотре она и встретилась впервые с Фёдором. Они не были тогда ещё женаты, просто Андрей решил её сводить на «мероприятие», которое ему самому было интересно. Смотрели Бергмана. Об этом режиссёре в СССР мало кто тогда слышал. Чёрно-белая философская притча «Седьмая печать» о жизни и смерти. Она никогда раньше не видела ничего подобного.
В основе сюжета лежала средневековая легенда о Рыцаре, который встречает Смерть и узнаёт, что жизнь его на исходе. Он испрашивает себе короткую отсрочку, желая понять, в чём смысл и оправдание его жизни. Смерть предстаёт там в облике белого клоуна, который разговаривал, играл в шахматы и, в сущности, не таил в себе ничего загадочного… Рыцарь играет со Смертью в шахматы, пытаясь отыграть себе отсрочку… К своей игре со Смертью Pыцарь возвращается на протяжении фильма, прерывая несколько раз свою партию. Но тщетно, Смерть не переиграть.
Рыцарь задаёт в своей последней исповеди много вопросов: «Почему Бог скрывался от меня, не явил мне свой лик и не заговорил со мной?! За это я проклинал его, но Бог оставался во мне, в моём сердце. Невозможно жить, если впереди только смерть, а Бога нет! Я готов умереть, но прежде я хочу познать Бога, знать, что он есть, почувствовать его…» Но Бога он не находит, обнаруживает только чёрную пустоту.
Рыцарь совсем потерял веру. «Вера – это такая мука, все равно что любить того, кто во мраке и не являет лица». В душе его холод и безразличие к жизни, но он всё ещё хочет познать, обрести её смысл, смысл своего существования и своего предназначения.
Ознакомительная версия.
