— Мы еще должны позвонить твоей маме.
Но ни он, ни я не двигаемся с места и снова целуемся.
— Ладно, — говорю я, — давай позвоним, раз должны.
Его постель какая обветренная кожа… Он дальше хочет целоваться и целовать, мне же охота царапаться, драть его ногтями, я закрываю глаза. Обхватываю пальцами член. Эту штуку надо теперь гладить. Никогда не могу угадать, где лучше, там ли я тру, вечно они начинают канючить. Пи Джей стоит на коленках, рядом с моей задницей, гладит мне ноги, по собственной инициативе. Я-то предполагала, что ласкать-гладить придется мне, но он почему-то воспротивился, ладно, я могу и просто так полежать, не суетиться, пусть сам раскладывает мои ноги-руки, как считает нужным… О-о, да он молоток, вон как наяривает, и раз, и два, и три… в меня, в меня, в мен-н-ня, это в моем вкусе. Я постанываю, но вяло и редко, по идее, он должен это просечь. Куда уж, он и так кайфует, все, что ему требуется, — поскорее снова загнать в меня свой кол; но в конце концов и я не выдерживаю, сама кладу ноги ему на плечи и прошу, чтобы глубже…
— А вдруг я сделаю тебе больно, — волнуюсь я.
— Не сделаешь, — говорит она. — Давай же скорее, давай.
И я уступаю. Я не могу устоять. Я почти на подходе… Какая она у нее дивная, какое упоение быть там, внутри… Я замираю, не двигаясь. Ведь Рут тоже должна успеть. Я закрываю глаза и убираю ладони с ее грудей — в этой позе их слишком трудно ласкать. Потом обхватываю ее запястья и прижимаю их к кровати. Она явно этого не ожидала, но теперь я чувствую малейший ее отзыв… и зов… теперь я могу двигаться и в такт ей, и внутри нее. Я очень крепко, до боли, впиваюсь в ее рот, пусть терпит, она заслужила немного грубости, о-ох, чувствую, как она колотит меня по спине пятками. Я внедряюсь в нее до упора, и еще, насколько могу… весь переполненный жаждой мести и жаждой любви, одновременно… толчок и еще толчок, это моя жестокая нежность… это я нежен до жестокости. Я слышу: «Подожди…» И о боже! Конечно, в тот же миг кончаю, все мое тело помогает этому завершению, я каждым нервом впитываю огонь, опаливший мой пах.
Я в изнеможении откидываюсь на спину, придя в себя, чувствую рядом легкое, ритмичное шевеление. Накрывшись простынкой, Рут ласкает себя между ног. Я отталкиваю ее руку:
— Я сам могу это сделать.
— Ты не знаешь как.
Она снова хочет запустить руку под простыню, но я накрываю ее ладонью.
— Я попробую, вдруг получится.
Она готова поэкспериментировать. Смочив слюной два пальца, я протягиваю руку к ее промежности. Я знаю, что такое клитор, и умею с ним обращаться… минуты две она прилаживает мои пальцы туда, куда ей нужно. Пускай, я хочу этого, я хочу того, чего хочет она. Я больше всего на свете хочу узнать, что ей нужно… И вот она уже стонет от оргазма, ритмично погружая в себя мои пальцы. Порываюсь ее обнять, ласково успокоить. Но она резко отодвигается и натягивает на себя простыню.
Просыпаюсь поздно, и то от звука мотора вдалеке. Нечаянно уткнувшись ногой в ногу Рут, снова закрываю глаза. Ммммм — в чьей мы, интересно, комнате? Вроде бы в моей… Черт, а что, собственно, происходит? Как ЧТО! Ты спишь вместе с Рут… Господи!
СОВСЕМ ОХРЕНЕЛ… Живее шевелись, кретин! Я вскакиваю и, резко выдохнув, натягиваю джинсы. Мои руки воняют терпкими соками совокупления. Бегу на кухню. Отворачиваю оба крана и мылю руки жидкостью для посуды, потом с той же тягучей дрянью кое-как мою физиономию. Хватаю дезодорант и провожу шариком под мышками, отфыркиваясь, натягиваю футболку, несусь в комнату Рут, собираю ее вещички и тащу их к себе, а свои перетаскиваю к ней. Лучше ее пока не будить — будет еще хуже. В спальни они не заходили, не знают, где чья. Чищу зубы, выпиваю наспех воды, и вот я уже на пороге, встречаю дорогих гостей.
— Сюда посторонним вход воспрещен, — ласково говорю я.
Тим пытается рассмотреть, что там за моей спиной:
— Как она, ничего?
— Она спит.
— Нормалек.
Подходит Ивонна, в руке у нее лоточек с круассанами, затянутый целлофаном.
— Ну, входи, — говорит она Тиму и чуть его подталкивает.
— Он не хочет нас впускать.
Она от растерянности приоткрывает розовые губки.
— Но мы ей все-таки не чужие.
Лоточек с круассанами упирается в мою грудь: Ивонна настроена решительно.
— Или вы так не считаете?
Именно, черт возьми, попала в самую точку. Она старается прошмыгнуть сбоку, Тим, естественно, намерен проделать тот же маневр. Как я могу им помешать?
— О чем речь! Все великолепно, в конце концов, это ваш дом…
— Ну не надо, — мурлычет Ивонна, когда мы уже сидим за столом, — не надо на нас сердиться, какой же вы чудак.
Она кокетливо грозит мне пальчиком и продолжает мазать круассаны маслом. Один съедает Тим. Я, похрумкивая, уплетаю второй.
— Боже, какой у вас тут беспорядок.
— Вот спасибо, Ивонна. А я-то старался, мыл полы.
— Гмм, правда? Гмм. А где же Рути?
Говорю, что до сих пор не проснулась, они в унисон изумляются: «О-о!»
Тима интересует, признала ли она, что все они там — «просто прикалываются»?
Я смотрю на него, слегка прищурившись, но сам он смотрит куда-то в сторону, есть у него такая милая привычка.
— Вы понимаете, что эти люди искренне веруют?
Да, да, это ему ясно, он имел в виду только главарей сект.
— Вы понимаете, что между ними есть некоторая разница?
Да, да, конечно, он понимает.
— А сеструха-то моя что? В каких она чувствах?
— Чувства немного взыграли, — говорю я и ощущаю, как у меня подергивается щека.
Пока Ивонна разливает чай, Тим напряженно обдумывает то, что я сказал. Она протягивает мне чашку, я обхватываю ее пальцами, но отдергиваю руку — чертовски горячая, и прошу Ивонну поставить ее на скамеечку.
Тим, даже не охнув, берет у нее свою, ну просто настоящий мачо! Он сообщает мне, что попозже они заедут, с сеструхой Йани, они хотят отвезти Рут в одно местечко.
— Там у них сегодня будет классная тусовка. Поехали.
— НЕТ.
— Чего?
— Я сказал, нет. Никаких тусовок, она и так очень взбудоражена и… уязвима.
— Но почему бы ей все-таки не поехать?
— Как почему? Потому что вы должны оберегать ее покой… что такое, в чем дело? — Я вижу, как у Ивонны округлились глаза, вдруг упершиеся во что-то за моей спиной. Ч-черт, Рут… Неужели голая? Оборачиваюсь — она стоит в дверях спальни, закутана в полотенце.
— Мне хочется поехать, — говорит она. — Я думаю, это пойдет мне на пользу.
Мы, раскрыв рты, смотрим, как она, помахав Тиму (меня будто не замечает), возвращается в спальню.
— Но там будет прикольно, повеселится хоть. — Тим пожимает плечами.
Ивонна гладит меня по руке, уговаривая:
— Рут нужны и положительные эмоции, какие-то желания, иначе она опять уедет в свою Индию. Каждому из нас необходимо время от времени расслабляться, так все медики говорят, что стресс — убивает. Но люди не желают этого понимать, а чтобы справиться со стрессом, нужны эндорфины, вот. И вообще, на первом месте должен быть человек, а не работа, — работа она и есть работа.
Она внимательно на меня смотрит:
— А вам нужно что-то увлажняющее. У вас есть мыло для лица? Специальное?
— Нет.
— Что ж вы так. А вот у Тима есть, правда, Тимми?
— Правда.
Она лукаво мне подмигивает, убирая со стола пустой лоточек.
— Ну, до свидания, пока.
Я возвращаюсь в дом и еще раз умываюсь. Значит, Рут собирается куда-то ехать, и я ничего не могу поделать. Я переспал с ней и теперь должен быть тише воды, ниже травы, она только что могла меня заложить, но не сделала этого — пожалела. Нам надо поговорить начистоту, я должен попросить прощения и… и… и то, и се, и пятое, и десятое… залпом допиваю остывший чай. Ладно, успею, времени полно, почти целый день впереди…
За все двадцать три года работы я ни разу не позволял себе такого — переспать с клиенткой. Не то чтобы вообще, но никогда — во время работы. После — да, бывало. Четыре раза, пять, если считать Кэрол, которая до сих пор имеет статус «старой любви», но, в сущности, это ни к чему не обязывает… Ну, ты, трепло, хватит строить из себя праведника. Верно. Если быть до конца честным, я не раскаиваюсь, абсолютно.
Стучусь. В ответ — молчок.
— Рут?
— Ну что?
— Можно войти?
— Нельзя.
— Извини, но нам нужно поговорить.
Вхожу. Окно открыто. Она одевается, сидя на кровати. Рядом лежит расческа, и я вдруг остро ощущаю, как Рут еще молода, и это сейчас — важнее всего. Сажусь на краешек постели, как можно дальше и как можно осторожней… Какие мы нынче сосредоточенные, нет, не могу я спокойно видеть это сердитое личико… меня снова к ней тянет.
— Прости меня, Рут, я не должен был… Не знаю, что на меня нашло… Со мной никогда не было ничего подобного, клянусь.
