— Ну, епонский бог! Ты че такой-то?
— Епонский бог нет! Есть Иисус Христос!
— Да? Вот молодца! Ты язык,— он постучал пальцем по своему языку, — делай вот так! Не к небу… Ну? Л-л-л! Пликуси клепко зубами и делзы — ну? Тепель пой: ла-ла-ла-ла-а-а!
Морисите, как ребенку, интересней было не учиться, а слушать разговор взрослых.
— Значит, вы считаете, что это никакой не всемирный потоп, матушка? — спросил полковник.
— Говорил Господь, что второго потопа не будет. Значит, так тому и быть, сынок. Господь всему начальник.
Тарас покачал головой, утверждая этим согласие со своими соображениями, и спросил снова:
— Тогда что же это, матушка?
— Вразумление Божие…
— Здесь теперь версына брагодати и мира!.. — ввернул во взрослый разговор Морисита.
И взрослые отнеслись к этому весьма снисходительно. Русские всегда великодушно заблуждались в отношении иноземцев, относясь к ним, как к несмышленышам.
— Здесь… — ткнул пальцем в накат землянки Морисита.
— Почему? — по привычке выказывать свою пролетарскую любознательность спросил бывший заочник комвуза Игнатий, облизываясь на играющую в отблесках пламени огненную воду в фигуристом сосуде. — Здесь что — Арарат?
— Здесь пр-р-раведник! — снова указательный палец Мориситы Нацукавы возделся к накату землянки, а лицо просветлело в торжественной печали.
Игнатий заскромничал:
— Ну какой уж из меня праведник! Старался жить по справедливости — да. Но и не без греха — нет… Выпить любил…
— Она — праведник! — и Морисита, роняя лохмотья, на коленях пополз к Любе Родиной, по ходу осеняя лоб крестом. — «Возьми, — говорир Господь, — камень сей, как знак брагодати в твою пустыню дря памяти и возвессения веры твоея!»
Посрамленный Игнатий ерничал:
— Брагода-а-ати! Браги ему, видите ли, дати, подати… Учишь его, учишь — все без толку…
А спасшийся чудом Морисита обогнул колени Любы Родиной. Чуть коснувшись их лбом, он встал на своих под иконами и зашептал:
— Все, оставсыеся веррными, обратятся в бегство, уйдут от всех дерр и законов целовецецких, в которых нерзя узе будет уцаствовать без отступррения от Христа, уйдут в р-реса, горы, в пустыни. Не боятса нисево, не останаврриватса ни перед цем, ведь торько пр-ретерпевсый до конца спасетса [21] …
Подхваченные молитвенным порывом, крестили лбы и Родина, и Тарас, и Игнатий, из глаз которого второй раз на дню пытались излиться слезы, но он стыдился отпускать эти покаянные слезы. И все же плечи старого коллективиста содрогнулись, наконец. На колени он не встал, как учили, но в приступе рыданий с головы его посыпались седины. Они смешались с сухими крошками черного хлеба на столешнице, куда он эту голову и опустил.
Потом, когда молебен окончился, Тарас встал с колен, сделал шаг и сел за столик напротив Игнатия.
— Значит, ваша землянушка много выше поселка над уровнем моря?
— Мно-о-го…
— Ну, так начинайте с японцем… Шанцевый инструмент какой-то есть, а не хватит — получите у Любомира. И помощников пару найдем. Тут же у вас готовый дот. Укрепите его — и шабаш. Наверное, здесь полевые ученья шли, да, Любовь Степановна? — спросил Тарас, вставая и легонько обивая о колено свою пятнистую кепку, что говорило о его спешке.
— Было, было…
— Останетесь на связи — хорошо? Вы поселок знаете. А мне пора к ребятам. До свидания, матушка…
Тут Игнатий стукнул себя по голове, как делают простодушные люди, когда вспоминают что-то важное.
— Стоп, товарищ полковник! Стоп, стоп! — он наклонился к деревянной низкой лавочке у буржуйки и протянул полковнику лист бумаги. — Вот! Просохло!
Полковник спросил:
— Что это? — и, взяв листок, отставил его от дальнозорких глаз. — Листовка?
— Точно, товарищ полковник! С вертолета разбрасывали, мы с Мориситкой извлекли из воды, просушили… — Игнатий взял жировушку и подсветил полковнику.
Тот прочел:
«Сограждане! Я, военный летчик войск Министерства катастроф, предупреждаю вас о том, что все происходящее нынче — реализация заговора руководства МК против самого существования России и ее народов. Помогите друг другу выжить и расскажите своим детям о том, как вас предали. Остаюсь один в окопе. Честь имею,
русский военный летчик Игорь».
— Эге ж! — сказал полковник Тарас, перевернул лист тыльной стороной и продолжил вслух:
«…в радиосетях: для работы на радиостанциях Р-161А2М, Р-165Б, Р-5БМ (Р-142Н); засекреченная телеграфная связь организована только по направлениям с ПУ группировок войск, отдельных соединений и частей. Для обеспечения засекреченной связи по каналам использовалась аппаратура гарантированной стойкости — Т-230-03, Т-230-1А, Т-240С(Д), Т-206-ЗМ1, Т-208, однако для обеспечения засекреченной телефонной связи по радиоканалам КШМ…»
Полковник еще раз повертел пожелтевший лист бумаги в руках, обвел присутствие отсутствующим взглядом и далее этот разрозненный текст стал изучать молча.
«…частей и подразделений в передовых порядках использовалась аппаратура ЗАС временной стойкости Т-219М. Обеспечение ключевыми документами органов ЗАС войск МК и войск, прибывающих в состав объединенной группировки, осуществлялось из имеющегося резерва в 8 отделе МК и созданных ГШ сетей взаимодействия для различных типов аппаратуры. Наиболее целесообразно зарекомендовали себя КД ключевой структуры «Ручной лабиринт», которая до настоящего времени является базовой…»
— Все?
— Что — все? — уточнил было Игнатий.
— Еще, спрашиваю, такие листовки есть?
— Есть еще три штуки, товарищ полковник… — снова присел и, как слепец, стал шарить в темноте у печки Игнатий.
На обороте еще одной листовки полковник Тарас прочел:
«Для выполнения задач соединениями и частями по разоружению незаконных вооруженных формирований, которые будут возникать, и восставших армейских частей необходимо развернуть систему связи, которая позволила бы обеспечить управление войсками по этапам:
— переброска войск МК с других военных округов в район проведения операции;
— подготовка к боевым действиям в районах сосредоточения;
— выдвижение войск в район боевого предназначения;
— ведение боевых действий;
— взаимодействие на всех этапах операции с внутренними, пограничными войсками, армейской и фронтовой авиацией, ФАПСИ.
На этапе переброски в затопленные районы Подмосковья наших соединений и частей Северо-Кавказского, Ленинградского, Приволжского, Уральского, Сибирского, Московского, Дальневосточного, Забайкальского военных округов, Северного, Балтийского, Тихоокеанского флотов связь с ними должна быть организована по каналам и линиям связи Министерства…»
— Следующая! — протянул руку полковник.
«Командно-штабные машины Р-145БМ, как транспортная база (БТР-60ПБ), так и средства связи, морально устарели. База имеет маломощные двигатели. Средства связи имеют недостаточное количество ЗПЧ, большое время перестройки. В условиях резкого перепада температур могут происходить частые выходы из строя р/станций Р-111.
За период с начала операции по настоящее время уже зарегистрировано нарушений безопасности связи:
— II категории — 6 нарушений; — III категории — 379 нарушений.
Характерными нарушениями являлись:
— работа на запрещенных частотах;
— передача открытым текстом позывных УС и названий населенных пунктов;
— передача не закодированных номиналов частот и номеров радиосетей;
— не ответ на вызов главной радиостанции;
— работа искаженными позывными.
На ряде радио, радиорелейных и тропосферных станциях отсутствовали переговорные таблицы ТДР-84, ПТРТС-84 и ключи к ним. Отсутствовали в аппаратных ЗАС инструкции на случай угрозы захвата аппаратуры и документов противником, порядок их экстренного уничтожения. Отсутствовали элементарные навыки в эксплуатации аппаратуры Т-240С…»
— Все, Игнатий?
— Все, товарищ полковник.
— Считай, Игнатий, что вы с японцем языка взяли! — сказал полковник, свернул листовки вчетверо и упрятал под куртку. — Как там: гладко было на бумаге?
— Да забыли про овраги!
— А по ним ходить!
Полковник Тарас бодрился, подмигивал старику, улыбался японцу, но уже понимал, что с таким подлым и беспощадным вторжением Россия имеет дело впервые.
— Оставляю вам пока вот этот пулемет… Потом ребята поднесут что посущественней…
С холма, через лес он направился к дому с имперским флагом России.
И что она теперь — Россия? То, что под ногами, под подошвами ботинок? Он уходил по мокрой траве, продирался сквозь ночные кусты и моросящий дождь, уходил скорее, уходил, чтобы побыть одному и представить себе дальнейший ход событий. То, что он узнал, подавило его и сделало бессмысленным всю его душевную и мозговую работу за десять лет, лишило смысла и этот набег.
