В ту минуту Нэш чувствовал себя потрясенным настолько, что стоял и не знал, о чем думать. Сзади подошел Поцци и, хлопнув его по спине, принялся что-то возбужденно говорить, однако Нэш его почти не слышал, мозг был словно пустой, отказываясь осознать всю огромность свершенного дела. Я вышел в ноль, смог только подумать Нэш. И вдруг неожиданно понял, что целый этап жизни пройден. Думал не о стене, поднявшейся в поле, а обо всем, что его туда привело, вспоминая безумную эпопею последних двух лет: уход Терезы, наследство, гонку. Теперь он снова вышел, выкарабкался в ноль, и все осталось позади. Потому что и самый крохотный нолик — это дырка, ход в пустоту, это кружок, величины достаточной, чтобы в нем уместился весь мир.
Чтобы доставить девицу из Атлантик-Сити, был нанят шофер с лимузином. Меркс сказал ждать ее примерно к восьми, но появилась она на пороге фургона, когда на часах было уже почти девять. Нэш и Поцци успели приговорить бутылку шампанского, а Нэш раза три или четыре сбегал в кухню, где вскипала вода для омаров. Три этих омара шевелились в мойке, однако Поцци непременно хотел, чтобы девушка приняла участие в трапезе («Так впечатление будет лучше»), и Нэшу ничего не оставалось, кроме как ждать, пока она не приедет. Нэш и Поцци редко пили шампанское, и оно быстро ударило в голову, так что оба слегка завелись еще до начала празднества.
Девушка назвала себя Тиффани, а лет ей было на вид восемнадцать-девятнадцать, не больше. Это была обыкновенная, худенькая, бледная светловолосая девушка, с тощей грудью, с покатыми плечами, которая на своих каблуках высотой в три дюйма ходила так, будто в первый раз надела коньки и вышла на лед. Нэш отметил небольшой, пожелтевший синяк на левом бедре, толстый слой косметики, безобразную мини-юбку, высоко открывавшую худые, как палки, ноги. Лицо показалось Нэшу почти хорошеньким, но, несмотря на по-детски пухлые губки, оно в ней выдавало потасканность и угрюмость, которые сквозили в смешках и в довольно развязных манерах. Неважно, сколько ей было лет. Взгляд был слишком жесткий, слишком циничный, это был взгляд женщины, которая видела слишком многое.
Поцци открыл новую бутылку шампанского, и они втроем сели выпить по бокальчику перед обедом — Поцци с девушкой на диване, а Нэш в нескольких футах от них, в кресле.
— Ну, парни, что будем делать? — спросила она, отхлебнув шампанского. — Втроем или по очереди?
— Я всего-навсего повар, — сказал Нэш, слегка покоробившись такой прямотой. — После обеда лично я отправлюсь спать.
— Старый Джим у нас мастер по кухонной части, — сказал Поцци, — а вот по части дам так себе. Боится. Нервный он у нас очень.
— Ага, конечно, — сказала девица, изучая Нэша холодным, оценивающим взглядом. — В чем дело, приятель, не в настроении сегодня?
— В настроении, — сказал Нэш. — Но придется сидеть над книжками. Я хотел было освоить новый рецепт, но в нем запросто не разобраться.
— Ладно, если передумаешь, приходи, — сказала девица. — Толстяк мне столько отстегнул, что я-то решила — это за вас обоих. Да не облезла бы. За такие бабки я бы и с псом трахнулась, если бы пришлось.
— Понятно, — сказал Нэш. — Но на этот раз тебе будет некогда отвлекаться. Джек у нас парень огонь, настоящий зверь.
— Точно, — сказал Поцци, сжимая ее коленку и потянувшись поцеловать. — Я зверь ненасытный.
Обед обещал быть унылым и мрачным, однако Поцци до того искренне радовался, до того задорно и весело воевал со скользким омаром, что заразил своим настроением и Нэша, и девушку, и они вскоре так же искренне заливались громким, пьяным смехом. Они оба не смогли устоять перед ощущением счастья, волшебной его силой, которая исходила от Поцци, затопив все и всех в этой комнате. Он, кажется, всякий раз точно знал, что сказать девушке — когда польстить, когда поддразнить, когда рассмешить, и Нэш с изумлением наблюдал, как она постепенно поддавалась его обаянию, как смягчалось лицо и глаза начинали светиться. Нэш, никогда толком не умевший обращаться с женщинами, наблюдал за игрой Поцци с нараставшим чувством зависти и восхищения. Дело все в отношении, догадался он, дело в том, чтобы уметь относиться к некрасивой, угрюмой проститутке с той же предупредительностью и восторгом, будто она девушка твоей мечты. Нэш, который с женщинами всегда был чересчур суетлив, чересчур серьезен и думал больше о себе, чем о них, восхищался тем, как смеялась эта девица, потому что в тот момент в ней ожило все, что еще было живо, и оживил это Поцци, его любовь к жизни.
Одна из лучших импровизаций удалась Поцци в начале обеда, когда он вдруг начал рассказывать о работе. Они с Нэшем архитекторы, говорил он, приехали в Пенсильванию две недели назад наблюдать за строительством замка по своему проекту. Они с ним мастера в искусстве «исторических ревербераций» и работают без вариантов только на миллионеров с эксцентричными вкусами, поскольку нормальным людям они не по карману. «Не знаю, что тебе о нас сказал толстый, — продолжал он, — но плюнь и забудь. Он любитель пошутить, этот дядя, и скорей обмочится в штаны на публике, чем толком тебе на что-то ответит». Каждый день к ним сюда, в поле, приезжает бригада каменщиков и плотников в тридцать шесть человек, а они с Джимом живут прямо здесь, на строительной площадке, потому что всегда так поступают. Самое главное, создать атмосферу, за нее-то и платят, и они тут живут, чтобы ею проникнуться. На этот раз им заказали «средневековую реверберацию», так что какое-то время пришлось помонашествовать. Следующий заказ у них в Техасе, реконструкция Букингемского дворца для одного нефтяного короля. Со стороны кому-то, может, кажется, что все просто, но ведь каждый камешек нужно заранее пронумеровать, так что только представь себе, какая у них задача. Если камни уложат не в том порядке, то все здание может рухнуть. Представь себе Бруклинский мост где-нибудь в Сан-Хосе, Калифорния. Да, в прошлом году они это сделали для кое-кого. Есть у них и проект Эйфелевой башни в натуральную величину для ранчо в Нью-Джерси. Она тоже у них в портфолио. Конечно, иногда хочется сложить вещички и податься куда-нибудь, например в Западный Палм-Бич, купить себе квартирку в кондоминиуме, но работа на самом деле чертовски интересная, так что жалко вот так взять и бросить, и жалко же оставлять на произвол судьбы всех бедных американских миллионеров, которым очень хочется пожить в европейском замке.
Вся эта чушь лилась из Поцци под треск панцирей и шипенье шампанского. Нэш поднялся, чтобы убрать тарелки, но зацепился о ножку своего стула и смахнул что-то со стола на пол. Грохот вышел ужасный, а так как в числе разбившейся посуды оказался и соусник с остатками топленого масла, то их линолеумный пол выглядел что надо. Тиффани тоже встала, чтобы помочь Нэшу это убрать, однако ходьба никогда не была у нее сильной стороной, и теперь, с булькавшими в крови веселыми пузырьками, она сумела сделать лишь два-три шага, рухнула к Поцци на колени и зашлась от хохота. Впрочем, может быть, ее потянул к себе Поцци (к тому времени Нэш уже перестал замечать нюансы), но так или иначе, когда, собрав осколки, Нэш разогнулся, эта парочка сидела, уже слившись в страстном поцелуе. Поцци начал поглаживать ей одну грудь, Тиффани положила руку на вздувшийся на штанах бугор, и Нэш, не дожидаясь, пока они пойдут дальше (не зная, что еще можно сделать), прочистил горло и объявил десерт.
На десерт у них был обыкновенный шоколадный слоеный торт, какие в замороженном виде продаются в каждом «А & Р», однако Нэш его внес с такой помпой, будто лорд-церемониймейстер корону для королевы. Неожиданно, проникшись торжественностью момента, он вдруг ни с того ни с сего запел гимн, которого не пел с детства. «Иерусалим», на слова Уильяма Блейка. Он не пел его двадцать лет, однако слова вспомнились сами и полились так, как будто Нэш два месяца репетировал, готовясь к этому дню. Слушая как бы со стороны, как он поет про «кипящее злато», «сраженья ума» и «темные мельницы сатаны», он вдруг почувствовал, до чего мучительны и прекрасны эти слова, и пел их так, словно изливая в них собственную тоску, собственные печаль и радость, поселившиеся в нем с первого дня жизни в этом фургоне. Мелодия была трудная, однако кроме нескольких нот в первом куплете, где Нэш сфальшивил, он спел все правильно, голос его не подвел. Он сейчас пел так, как когда-то только мечтал, и знал, что ему это не кажется, по тому, как смотрели на него Поцци и девушка, как они его стали слушать, когда, сообразив, откуда исходит звук, потрясенные, повернулись к нему. Они дослушали до конца, а потом, когда Нэш сел, смущенно им улыбнувшись, захлопали в ладоши и хлопали до тех пор, пока он наконец не встал и не поклонился им еще раз.
За тортом и веселыми воспоминаниями о детских годах они допили последнюю бутылку шампанского, и Нэш решил, что пора. Мешать Поцци ему не хотелось, и теперь, когда все было съедено и выпито, не оставалось и повода, чтобы здесь торчать. На этот раз девушка уже не предложила ему передумать, а обняла на прощание и сказала, что ей бы очень хотелось, чтобы когда-нибудь они снова увиделись. Очень мило с ее стороны, подумал Нэш и сказал, что это и ему хотелось бы, а потом подмигнул Поцци и отправился спать.
