А Геракл совершил больше подвигов, чем прожил лет в своей жизни. Правда, о многих героических поступках он тактично умалчивает в автобиографии…»
В полдень амазонки делали вот что: они расходились поодиночке или по двое… Скифы, приметив это, начали поступать так же. И когда кто-нибудь заставал амазонку одну, женщина не прогоняла этого мужчину, но позволяла вступить с ней в сношение. Разговаривать между собой, конечно, они не могли, так как не понимали друг друга. Движением руки амазонка указывала скифу, что он может на следующий день прийти на то же место и привести товарища, знаком объясняя, что их будет также двое и она явится с подругой…
Геродот
Помпеи. Дом Трагического поэта
1. Клио (лат. Clio) – Прославляющая.
2. Евтерпа (греч. Euterpe) – Восхитительная.
3. Талия (греч. Thaleia) – Цветущая.
4. Мельпомена (лат. Melpomene) – Славнопоющая.
5. Терпсихора (лат. Terpsichore) – Танцующая.
6. Эрато (лат. Erato) – Чувственная.
7. Полигимния (греч. Polymnia) – Божественная.
8. Урания (лат. Urania) – Небесная.
9. Каллиопа (лат. Calliope) – Прекрасноголосая. По Геосиоду, эта муза – главнейшая из девяти муз.
9а. Каллипига (греч. Kallipiga) – Прекраснозадая. Не муза, а приложение.
Я сидел за столиком на открытой террасе и смотрел на море – занятие для идиотов и философски настроенных мужчин. Потому что разумные дамочки выбирают на горизонте конкретный объект и говорят: «Глядите, кораблик!», а идиоты беспричинно таращатся на общие перспективы и размышляют о вечности, покуда пиво не скиснет. И тогда они возмущаются: «Бармен!» – «Ау!» – отзывается бармен. «Повторите!» – требуют философски настроенные мужчины. «Ау!» – повторяет бармен и тоже смотрит на море. Волна за волной, пшшших да пыхххх, вечность да бесконечность…
– Ну и долго это будет продолжаться? – спросил я.
– Не знаю, – ответил бессовестный бармен.
Он уютно устроился за прилавком и не хотел с ним разлучаться, во всяком случае за здорово живешь.
– Тебе надо подняться и принести мне свежую кружку пива, – напомнил я. – Сегодня ты бармен.
– А пиво должно быть обязательно в кружке? – уточнил он.
– Да, – подтвердил я. – Так полагается. В прозрачной старорежимной кружке, которая некогда называлась большой.
– Тогда пива нету, – объявил бармен. – Потому что похожую кружку я разбил в прошлом году.
Меня по-прежнему занимало море. Вместе с Исидой и Юлией Феликс. Они там плескались и загорали на надувных матрасах. Потому что нельзя поделить море на волны – океанские и морские, а загоральщиц рассматривать без купальщиц. Так выразился Эзоп…
– Бинокль брать будете? – вякнул бармен со всей иронией, на какую сподобился. – С вас десять долларов!
– Почему так дорого? – поинтересовался я.
– Наценка за ускользающую натуру, – пояснил он.
– Сегодня ты слишком поэтично настроен, – заметил я. – Наверно, вчера опять перепил портвейна.
– В таком случае бар закрывается, – обиделся он.
– С чего бы это вдруг? – удивился я. – А море?
– Море работает круглосуточно и совершенно бесплатно, – сообщил бармен. – Считайте это подарком от нашего заведения. А я пошел!
– Интересно, куда? – осведомился я.
– Вытаскивать женщин из моря, – доложил он. – Юлечку и Сидулечку. Вдобавок мне надоело быть барменом без пива. Никакого удовольствия…
Тут боцман поднялся со своего места и наглым образом уволился из барменов по собственному желанию.
– Дайте мне книгу жалоб и предложений, – потребовал я.
– Свою напиши, – отбрехался боцман и вызывающе подбоченился.
Есть несколько способов производства литературной продукции: сплошной текст, диалог с пимпочкой и всего понемногу… Первый способ самый амбициозный, потому что автор уверен в своей правоте и бредит с красной строки до посинения. Все равно на какую тему, главное – монолитно и без абзацев. Диалог здесь считается неуместным и недостойным «философской» литературы, а читатель – заведомо идиотом.
– Как можно так гениально писать? – спросили меня однажды.
– Надо больше придуриваться! – ответил я. – А также курить и хлебать кофе! И буквы к вам непременно потянутся…
Способ второй рассчитан на ассоциативное мышление (пимпочку): автор говорит об одном, а читатель думает про другое. И если такое положение дел всех устраивает, то литературное произведение можно признать удачным, потому что восемьдесят процентов читательской массы думает в унисон, и только двадцать процентов считает автора заведомо идиотом.
– Каких современных писателей, помимо себя, вы читаете? – спросили меня однажды.
– Джона Фаулза и Курта Воннегута, – ответил я. – Вот Умберто Эко похороню и совсем один останусь…
Третьим способом пользуются изготовители бестселлеров и сочинители, которые апеллируют к основной читательской аудитории как равной себе по субкультуре. Здесь самые сложные взаимоотношения между талантами и поклонниками, потому что трудно нащупать автора в этой однородной массе. Что же касается остальных читателей в объеме двадцати процентов, то этим идиотам никаким способом не угодишь…
– Трудно придумать что-нибудь более глупое, чем жизнь писателя и мужчины, – заметил я. – Еще в молодые годы я увлекался двумя вещами – литературой и женщинами, однако со временем заметно поутратил свой пыл.
– Гиблое место! – поддакнул боцман. – Надо драпать отсюда!
Я понял так, что он разделяет мои упаднические настроения, но только ввиду дефицита пива.
– А дальше-то что? – уточнил боцман, считая, что пауза слишком затянулась.
– Импотенция и маразм, – сообщил я. – Понятия общеизвестные и неизбежные.
– Да-а-а-а, – глубокомысленно изрек боцман для поддержания разговора.
– Словом, у каждого свои Помпеи, – добавил я. – Тут уж ничего не поделаешь, когда все нарративные структуры лежат в руинах.
– Какие-какие структуры? – заинтересовался боцман.
– Повествовательные, – расшифровал я. – А ты о чем подумал?
– О ферментации, – признался боцман.
– Интересные у тебя мысли, – отметил я. – Откуда они только берутся?
– Ну, ты сам стал рассказывать о каких-то структурах, – пояснил боцман. – А это так же сложно, как самогонный аппарат.
– Понятно, – сказал я. – А что у тебя вызывает слово «повествовательные»? Ну, кроме жалости, разумеется…
– Нет повести печальнее на свете, чем повесть, опочившая в поэте, – скороговоркой сообщил боцман.
И где только он черпает такие афоризмы – до и после портвейна?
Кстати, «бар» назывался баром только потому, что мы с боцманом время от времени играли здесь в посетителя и бармена, чередуя свои амплуа. Это летнее «театральное заведение» находилось рядом с гостиницей Юлии Феликс и скоро должно было рухнуть в море. Как раз на прошлой неделе исчезла часть террасы, и мы отодвинули барную стойку подальше от обрыва.
– Ну так я пошел? – вслух размышлял боцман, все еще надеясь, что я сгоняю в гостиницу и притащу оттуда пару бутылок пива.
– Иди, – разрешил я. – Но могу дать один ценный совет… Не гуляйте вечером вдоль обрыва и возле гладиаторских казарм.
– А где они расположены? – уточнил боцман. – Я шведский турист и плохо ориентируюсь в Помпеях, вернее – совсем не ориентируюсь.
– Шведский турист? – переспросил я. – Тогда у нас возникла проблема… Чтобы держаться подальше от гладиаторских казарм, вам непременно надо знать, где эти казармы находятся. А как только узнаете – будет поздно держаться от них подальше.
– О-кей! – согласился боцман. – Однако какой из меня шведский турист без пива?
– Придурковатый, – оценил я. – Но в гостинице пиво тоже закончилось. Еще вчера.
– А разве Юлечка не собирается пополнить свои запасы? – осторожно осведомился боцман.
– Вроде бы нет, – заявил я, потому что эта беседа вокруг да около пива мне порядком осточертела и вызвала непроизвольное слюноотделение.
– Тогда пойду вытащу Юлечку и спрошу, – решил боцман и направился к так называемой вылазке, чтобы свистать всех наверх.
А я подумал-подумал, плюнул на бар и поплелся за ним, то и дело поглядывая на море, где «Юлечка и Сидулечка» плавали и загорали в голом виде. Правда, с обрыва их невозможно было разглядеть во всех деталях, а единственный капитанский бинокль куда-то запропастился.
– Изображение сексуальных сцен ради изображения считается порнографией, – заметил я, шагая следом за боцманом по самому краю обрыва. – А как называется текст, написанный ради текста?
– Не знаю, не пил, – ответил боцман, рискуя свалиться вниз и свернуть себе шею.
– А сколько здесь метров? – попробовал выяснить я высоту обрыва.
