Найман проводил ее в кабинет. Едва они вошли, как девушка с беговой дорожки заглянула следом.
— Ефим Беркович, — позвала она, не обращая внимания на Величкину.
— Присаживайтесь, пожалуйста, и обождите одну секундочку, — попросил Найман Катю и вышел в спортзал.
Величкина огляделась вокруг. Кабинет был просторным. В углу у окна стоял стол. Над ним на стене висели фотографии Наймана. На некоторых снимках он выглядел статным, спортивным мужчиной, на других — толстой развалиной. Создавалось впечатление, что Ефим Беркович экспериментирует на себе с целью установить, сколько раз в году его система похудания сработает. В другом углу стояла метровая тумба для прыжков в воду. Две сандалии крепились на ее скошенной под углом в 45 градусов поверхности.
Вернулся Найман.
— Курица, — ткнул он большим пальцем в сторону спортзала.
Он сказал это столь доверительно, что Катя почувствовала себя посвященной в некую тайну о незнакомке на беговой дорожке. Тайну, знание которой позволит игнорировать брезгливые взгляды и самой смотреть на бегунью снисходительно.
— Она намотает миллион километров и будет до конца дней своих махать руками, но никогда не взлетит, — продолжал Найман.
Он сел, но не за стол, а напротив Кати.
— Итак, — произнес он, взяв Величкину за руку. — Чем вы питаетесь?
— Ну, — протянула Катя. — Салаты, фрукты…
Ефим Беркович нахмурился.
— Раньше питалась так, — призналась Катя и улыбнулась. — Вообще я занималась спортом, была вот такой же, как та девушка… которую вы назвали курицей…
— И безбожно насиловали свой организм, — перебил ее Найман. — Салаты, зелень, — да, это нужно, это протеин. Но основное ваше меню — гамбургеры, бутерброды, жирная пища, всякие сладости — вот, что нужнее всего вам. Это ваше горючее, вам нужен жир, нужен, как воздух. Он не даст вам замерзнуть, он послужит источником гемоглобина. Гемоглобин очень нужен на большой высоте. Там разреженный воздух, не хватает кислорода. Но запасы кислорода есть в гемоглобине.
Величкина посмотрела на Ефима Берковича. Почему-то он вызывал симпатию. Хотелось довериться этому человеку, хотя его слова порождали сумятицу в мыслях.
— А при чем здесь высота? — спросила она.
— Вы знаете, я бывший авиаконструктор, — Найман поднял указательный палец.
— Да, я слышала об этом, — кивнула Катя.
— Так вот, очень долго я не мог понять, как самолеты могут летать? Как они держатся в воздухе?
Он произнес эти слова так, будто ждал ответа от нее. Величкина поджала губы и пожала плечами.
— Ну, скажите вот вы, вот подумайте, вот смотрите вы на самолет, на эту здоровенную махину, и что — вы верите в то, что он может лететь по воздуху?
Он снял очки и, наклонившись вперед, внимательными карими глазами посмотрел на Катю.
— Ну, я не знаю, — промолвила она.
Найман откинулся на спинку стула. Взял со стола бархотку и начал протирать стекла очков.
— Все вы знаете, — произнес он. — Любой нормальный человек знает, что кусок железа не может висеть в воздухе. По крайней мере, в нашей системе измерений.
— А ко мне-то какое все это имеет отношение? — не выдержала Величкина.
— Самое прямое, — поднял Найман взгляд на Катю. — Я сейчас объясню вам, но все по порядку. Самолеты летать не могут. Но они летают. Почему? Потому что двигаются не в трехмерном пространстве, как все думают. А в многомерном. Но люди этого не осознают, точно так же, как не осознают и свою собственную многомерность. Человек как новорожденный младенец, который дрыгает ногой, но не знает, где она там его нога. А про пальцы на ноге он и вовсе не догадывается.
— Да? — сказала Величкина, попросту не знавшая, что еще сказать.
— Да, — подтвердил Найман. — Я открыл эту многомерность. Но большинству это непонятно. А еще я узнал, что человек намного ближе к птицам, чем к обезьянам. К обезьянам если кто и был близок, так один единственный Чарльз Дарвин, не преминувший записать в эту компанию и всю остальную часть человечества. И человеческий жир, голубушка моя, также важен для человека, как топливо для воздушного лайнера.
— Послушайте, вы это все серьезно мне говорите? — вскинула брови Катя.
— Еще как серьезно! — воскликнул Найман. — Вот вы, например, по виду вы ближе всего к серым гусям, но не совсем.
— Что значит, не совсем? — рассмеялась Величкина.
И поняла, как глупо прозвучал ее вопрос, по форме выражавший согласие с причислением ее к серым гусыням.
— Ну, гуси в полете машут крыльями, а вы используете термали…
— Что?
— Термали. Потоки теплого воздуха, восходящие от земли. Расправив крылья, вы сможете часами парить над землей и без труда проделаете весь путь отсюда до Северной Африки.
— Какими крыльями?! — воскликнула Величкина.
— Вашими крыльями, вашими, — ответил он.
Найман поднялся и жестом попросил Катю встать.
— Вам надо будет раздеться, — сказал он.
Величкина беспомощно огляделась.
— Ну, представьте себе, что я все-таки доктор. Хотите, белый халат надену?
Величкину одолевали сомнения. Она могла обмануться. И Найман — шарлатан, а может, и маньяк ко всему прочему. Чего еще ждать от сомнительных связей Самойловой?
— А вдруг войдет кто-нибудь? — нашла она отговорку.
— Я запру дверь, — ответил Ефим Беркович и щелкнул щеколдой.
Величкина сама себя загнала в западню. Но так не хотелось признаваться в собственной оплошности, что она разделась. Сначала до трусиков.
— Эта часть одежды вам будет мешать, — произнес Ефим Беркович.
Дальнейшие события развивались словно во сне. Дрожащими пальчиками Величкина сняла трусики. Найман помог ей забраться на тумбу для ныряльщиков, помог вставить ноги в сандалии, присел на корточки и застегнул ремешки. Чтоб не упасть, Катя опиралась на его плечи. Она дрожала от стыда и от страха сорваться и похоронить под собою Наймана, а потом валяться тут со свернутой шеей, дожидаясь пока кто-нибудь выломает запертую дверь.
Застегнув ремешки, Найман выпрямился. Катя оказалась в беспомощном положении. Ей было страшно, хотелось согнуть ноги в коленях, но тогда она потеряла бы опору и упала лицом вниз. Величкина возвышалась над Ефимом Берковичем под неестественным наклоном.
— Вам надо вытянуть руки вдоль тела и прижать их к бедрам. Не бойтесь, я держу вас.
В подтверждение словам Найман пару раз приподнял ее. Величкина отметила, что он намного сильнее, чем можно было предположить. Она опустила руки вдоль тела и прижала их к бокам. В следующее мгновение Найман толкнул ее вверх и отошел в сторону. В ужасе Катя взмахнула руками. Огромные серые крылья развернулись от основания ее позвоночника.
— Ай! — взвизгнула Величкина.
Бумаги взметнулись вверх со стола и разлетелись по кабинету. Какой-то листок прилепился к Найману. Ефим Беркович со смехом отшвырнул его. Катя отчаянно махала крыльями, и благодаря этому ей удавалось держаться в воздухе и не разбить лицо о паркет.
— Помогите мне! — всхлипнула она.
Найман с распростертыми объятиями шагнул к ней навстречу. Катя обхватила его руками, повисла на нем, слезы хлынули из ее глаз.
Четвертого сентября в двенадцать часов Величкина съела черничный пирог, достала косметичку, села перед зеркалом и приготовилась нанести тушь на ресницы, как вдруг услышала отдаленное гоготание. Она открыла балконную дверь и посмотрела в высокое синее небо. Вытянула руку, и невидимые воздушные ручейки заструились между пальчиками Величкиной прочь от земли, вверх, вслед за облачком, плывущим на юг. Солнце светило жарко, день обещал быть пригожим. Даже смог от горевших торфяников, все лето мучивший Москву, отступил. Катя приставила ладонь козырьком ко лбу и разглядела выстроившиеся клином черные точки. Серые гуси покинули прибалтийские гнездовья, они держали путь на юг, к Северной Африке. Клин уверенно догонял маленькое облачко.
— Привет, Катюха! — На соседнем балконе тетя Тома пыхтела беломориной.
Величкина бросилась в комнату, на ходу срывая с себя домашний халат. Тетя Тома хмыкнула, затянулась, выпустила дым и сплюнула вниз.
Катя схватила телефон и набрала номер родителей.
— Мам! — крикнула в трубку. — Слушай, я уезжаю. На юг отдыхать. Так внезапно путевка по дешевке досталась, что прям сейчас бежать надо. Позвоню тебе, как доберусь. Все, мамочка, целую тебя, мамуль.
Она попыталась дозвониться Расплетиной или Насте. Но и та и другая уже ушли из дома, а в салоне еще не появились, до начала их смены оставалось два часа. Катя решила, что позвонит подружкам с юга, потом, когда обоснуется, бросила трубку и выскочила на балкон.
— Катюх! Ну, ты даешь! — вскрикнула соседка. — Срам-то прикрой, людей распугаешь!
