ДЖОШ.
Кошмар.
– Ты где? – спросила я.
– Еще в городе, а ты?
– Дома.
– Дома?
Я прокашлялась, не зная, что еще сказать. Я не хотела расспрашивать его о Мерил, узнавать, как все прошло. Я надеялась, он сам все расскажет, когда будет готов. Теперь я могла не опасаться. Все решено.
– Слушай, не знаешь, где Бэррингер? Он не у нас случайно? Ты его не видела?
Я подскочила и прикрылась платьем.
– А почему я должна знать, где Бэррингер? С чего ты решил, что я его видела? Где я его видела?.. – Я понимала, что несу бред, но ничего не могла с собой поделать.
– Эмми, не надо так реагировать…
– Как реагировать? Да я самый покладистый человек на свете! – заявила я и тут же мысленно выругалась: «Покладистый! Можно положиться. О да».
– Ладно, если он появится, скажи, что я его ищу, хорошо? Мы договорились встретиться в полночь, но я немного опоздаю.
Полночь. Мы с Мэттом договорились встретиться в полночь. Я посмотрела на часы. 11:36. Ааа! 11:36! До кафе пятнадцать минут. Если выеду прямо сейчас (придется обойтись без душа), наверное, успею. Я схватила в шкафу первое, что попалось, и начала одеваться.
– Ладно, Джош, мне пора. Увидимся дома, ладно?
Он, кажется, не слышал, потому что спросил:
– Что?
Времени на объяснения не было, и я выключила телефон.
У Вселенной есть свои законы, и некоторые из них я хорошо изучила, потому что мне никак не удавалось их обойти. Например, когда я очень сильно спешила (выйти замуж, приехать на встречу, избавиться от неясности), мне обязательно что-нибудь мешало, все замедлялось, возникала куча препятствий. Стоило мне только понять, как сильно я куда-то хочу, – и я уже не могла попасть туда вовремя.
Типичное препятствие (и по совместительству второй закон Вселенной): моя мама обязательно попытается меня накормить.
Когда я вышла из дому с ключами от машины, на пороге стояли родители. Они уже переоделись после неудавшегося торжества, и отец держал высоченную белую коробку. Его голос послышался откуда-то сзади:
– Ого, когда ты успела вернуться?
– А вы? – ответила я и потрясла больной ногой, придерживаясь за ручку двери. Мама тут же посмотрела вниз, затем перевела взгляд на мой наряд: небесно-голубые пижамные штаны со сверкающими облачками и белая футболка с надписью «Я люблю “Mt. Airy Lodge”» (гостиницу, где мы останавливались лет пятнадцать назад).
– Очаровательно выглядишь, – прокомментировала мама и махнула, чтобы я посторонилась. Отец прошел внутрь, она за ним. – Загляни на кухню, пожалуйста. Нам надо поговорить.
– Мам, я уже опаздываю, – простонала я.
– Значит, придется опоздать немного больше.
Я сорвала с двери свою записку и недовольно поплелась на кухню. Отец поставил коробку на стол и осторожно снял крышку. Торт. Великолепный ананасовый торт в шесть ярусов.
– Не попробовать торт на свадьбе – плохая примета, – сказала мама, усаживаясь напротив меня и убирая челку со лба.
– Так свадьбы не было.
Мама строго посмотрела.
– Ты что, всю жизнь будешь со мной препираться по поводу и без повода?
Отец поцеловал нас обеих в лоб – сначала маму, потом меня, – и пошел наверх.
– Можно я свой кусок съем наверху? – сказал он. – Хочу в душ, часов так на девять.
– Встретимся там, – ответила мама, глядя ему вслед. Как и в детстве, мне не очень понравилось присутствовать при их заигрываниях, я испытала что-то среднее между тошнотой и облегчением. Мама с улыбкой повернулась ко мне и протянула вилку. – А теперь рассказывай.
– Что именно, мам?
– Куда теперь собирается твой брат? Сначала, понятное дело, ему придется загладить все то, что он натворил. А натворил он немало. – Мама прикрыла глаза, как будто в осуждение его поведения. – Думаешь, он отправится к ней? Той, другой женщине?
– Ты знаешь о ней? Об Элизабет?
– Ее зовут Элизабет? – Она задумчиво посмотрела на кусок торта на вилке и заключила: – Замечательное имя.
– Все так говорят.
Мама внимательно прожевала торт.
– И ты поешь, хотя бы немного.
Я покачала головой, глядя на то место, где она отковырнула свой кусочек: под желтой глазурью открылась сахарно-белая начинка.
– Не могу. Я же говорила: опаздываю.
Мама вопросительно посмотрела, словно спрашивая куда. Я не ответила. По-моему, она все поняла.
– Вот оно что, – промолвила она, откладывая вилку в сторону.
– Мам, я не собираюсь начинать с ним все снова. С Мэттом, то есть. Я люблю его, но просто не смогу. Теперь я в этом уверена. По-настоящему уверена.
Услышав свои слова, я вдруг поняла, что все так и есть. Если бы я вернулась к Мэтту, я бы каждый день помнила, что это счастье когда-нибудь да кончится, и я снова застряну на месте, не в силах себе помочь.
– Знаешь, как ни прискорбно, порой я совсем не понимаю собственных детей. – Мама вытерла руки салфеткой и указала на входную дверь: – Этот годами мечется между двумя женщинами, надеясь, что кто-то из них решит за него, что ему делать. А эта, – мама показала на меня, – хоть и делает выбор, умудряется выбрать противоположные вещи. Она и уходит, и остается. Она остается там, где уходит.
Я попыталась улыбнуться, но расплакалась.
– Маленькой ты жаловалась, что все решает Джош, потому что он старший, а тебе ничего выбирать не дают. «Мам, ну почему все решает Джош? Это нечестно!» Поэтому, когда тебе исполнилось семь лет, отец предложил тебе самой выбрать, куда мы поедем следующим летом. Ты могла выбрать любое место в Америке – хоть Сиэтл, хоть Манхэттан. А ты что выбрала? Помнишь?
Я помнила, однако теперь увидела это событие и саму себя в ином свете. Я стала признавать за собой кое-что, чего раньше не желала видеть.
– Лондон, – сказала я.
– Лондон, – повторила мама. – И ты слышать ничего не хотела. Я столько раз тебе говорила: «Мы не полетим в Лондон, это очень дорого, выбери город в Америке, мы путешествуем только на машине». Потом отец достал карту и пытался тебе доказать, что Лондон не в Америке. Ты все равно твердила: «Я хочу в Лондон. Это лучший город в Америке. Я больше никуда не поеду». И так неделями. Ты повторяла одно и то же, как заезженная пластинка.
– И куда же мы поехали тем летом?
– Мы поехали на шоколадную фабрику в Херши. И знаешь, тебе там понравилось! В самый первый день ты сказала отцу: «Пап, я думаю, что Херши лучше Лондона!»
Херши. Я помнила только дорогу туда. Я сидела на заднем сиденье и сверлила взглядом папин затылок.
– Мам, точно? Так и было?
– Нет, – покачала она головой. – Ты все время жаловалась. Ресторан не как в Лондоне. Кондитерская не как в Лондоне. Все не как в Лондоне.
– Странно, почему я не помню?
Мама пожала плечами и протянула мне на вилке кусочек торта.
– Ты постоянно жаловалась и ничего вокруг не замечала.
Я прожевала торт: сладкий, фруктовый вкус, теплый… Наверное, из-за поездки в машине и отключения электричества.
– Извини, мам. Мне очень жаль.
– Не нужно извиняться. Просто пойми, что я хочу тебе сказать. Я тебе рассказывала, как мы с твоим отцом познакомились?
– Всего раз двадцать, не больше.
– А ты помнишь, о чем эта история?
– Конечно! Вы встретились, ты ушла в туалет, понимая, что не сможешь без него жить. Ты просто почувствовала, что вам суждено быть вместе. Навсегда.
– Все было совсем не так.
Я ошарашенно на нее посмотрела.
– Ты начинаешь меня пугать.
– Я понимала, что могу вернуться за столик, сказать ему «пока» – и все будет хорошо. Я пойду на спектакль, встречу когда-нибудь другого, и моя жизнь сложится иначе. Может, я выйду замуж за того другого, может, не выйду. Может, вернусь к бывшему, моему первому парню, которого звали Нейман Мортимар. (Теперь он самый крупный дистрибьютор платьев для выпускного на Северо-Западе страны.) У меня был бы другой дом, другая мебель. Белая, возможно. Мы бы устраивали роскошный ужин в Шаббат. Мне бы очень, очень нравилась моя свекровь…
– Сьюзан Мортимар? Старушка с клюкой в магазине здоровой пищи? Вы всегда здороваетесь. У нее еще розовые волосы…
– Разве она не прелесть?
Этого я уже не выдержала и разрыдалась. В горле першило от ананасов. Мама перегнулась ко мне через стол и пожала плечами. Она не стала гладить меня или обнимать.
– Эмми, в тот день, когда мы с твоим отцом познакомились, я поняла одну важную вещь: нужно делать выбор. Ты сама выбираешь, какой будет твоя жизнь. Хуже она станет или лучше.
Я попыталась успокоиться и собраться с мыслями.
– Мам, просто кажется, что мне пока не из чего выбирать. Поэтому и сложно отказаться от прошлых возможностей.
– Эмми, ты так и не поняла, – сказала она, нетерпеливо махнув рукой. – Ты сейчас делаешь то же самое, что в семь лет.
