— Спасибо, Сакс, — сказал я ему через стол, — ты скоро затмишь Фиделя Кастро в ораторском искусстве. Артист!
Я знал, что сравнение с Кастро его, обнимаемого на фотографии Его Величеством Президентом, не обрадует. Потому я его кольнул Кастро, как иголкой в зад, за то что он меня кольнул первый. Я хотел добавить, что если у меня, да, есть определенное мое политическое мировоззрение, то у Сакса никакого политического мировоззрения нет, есть психология наследника. Но я воздержался от искушения врезать, не желая обидеть гостеприимного Сакса.
— А правду, Лимон, говорят, что тебя в ЦК Французской Компартии выбрали?
— Я бы не отказался, чтоб выбрали, но у них своих талантов хватает.
— Лимон — авантюрист, он заигрывает с левыми, чтоб в газетах про него писали, — сказал Патрон.
— Кирилл, ты видишь, эти люди меня не понимают. Они принимают меня за авантюриста, в то время как я честный жестокий талант. Скажи им, ты меня знаешь, ты персонаж моей первой книги, ты наблюдал меня в тяжелых обстоятельствах… — сказал я громко, чтобы ответить им всем.
— На кой тебе, чтоб старички тебя понимали, — изрек Димка и уронил кусок селедки в салат Мирского. Темные очки, седоватый, чопорный Мирский единственный сидел за столом в костюме. В белом. — Извините, дядя Слава… — Димка вынул селедку из салата Мирского и положил себе в тарелку.
— Извиняю, сынок. — Мирский приложил ко лбу салфетку.
— Наши старички, Лимон, — продолжил Димка, — тебя любят. На хера им тебя понимать. Пусть тебя иностранцы понимают. Для наших старичков — ты краса и гордость, национальный выебонщик, совершаешь всякие штуки, которые сами они уже не могут вытворять…
— Чего это мы не можем, ты, малолетка?! — закричал Патрон. — Да наша команда побьет вашу в любом виде спорта: хоть по ебле, хоть на кулаках.
— Давайте устроим соревнование… — прохрипел Старский.
— Дядь Лев, у тебя совсем голос растрескался, — заметил Димка насмешливо, — а туда же, соревноваться просишься…
— Молчи, клоп зеленый!.. — Старский выскочил из-за стола и… встал на руки. Встав на руки, он пошел на руках вдоль бассейна, дошел до прыжкового мостика и с рук ловко метнулся в воду. Фыркая, приплыл к компании. — Ты так можешь, зеленый? — мокрый, сел за стол.
— Браво, Левка! — закричал Сакс и зааплодировал.
— Ишь ты, дядя Лева! Как ручка от помела выглядит, высох весь, а молодец, — сказал Ленька Литвак.
— Предлагаю подраться, — сказал Костя Член и насмешливо повел носом. — Померяемся силами: команда «стариков» против команды «молодежи».
— А что — прекрасная идея! — воскликнул Старский. — Дабы навсегда решить — «кто есть кто в нашем коллективе».
— Кто за то, чтоб бить друг другу морды, разделившись на команды, прошу поднять руки, — сказал Сакс.
Кроме меня и Мирского, они все были за мордобитие.
— Предложение принято большинством голосов, — констатировал Сакс. — Приступим к формированию команд.
Южноафриканский гражданин Питер, единственный нерусский среди нас, но женатый на русской женщине — дочери известного скрипача, сказал, что он желает участвовать.
— Могу я би…ть with you?
— Нет, — сказал Сакс, — ты не можешь бить.
— Очень даже может. Хотим Питера, — сказал Ленька Литвак. — Он — сильный, а вы — старые жулики, боитесь его мышц, потому хотите его дисквалифицировать как нерусского. Прекратите свой расизм.
— Хуй с ним. Пусть будет с вашей командой, если хочет.
Все они поднялись, шумно двигая стульями.
— Да бросьте на хуй, не пожрали даже… — пробормотал я. — Придумали…
— Да, — поддержал меня Мирский, оторвавшись от салата. — Закончим хотя бы ужин.
— Ничего страшного, — сказал Патрон. — Я разогрею рыбу. А нажравшись кулаками махать трудно.
— Будем биться по-крестьянски, как некогда мужики в России мордобой устраивали: стенка на стенку. Бить можно как угодно, но голыми руками, у кого есть кольца, снимите! — скомандовал Сакс.
— У меня слабая спина, — сказал Кирилл и сгорбился.
— Знаем. Я тебе дам свисток — будешь судить. Останавливай, свисти, если увидишь, что мордобой принимает опасный оборот. А за тебя Лимон станет.
— Еще чего… — сказал я.
— А как драться будем? До того как с ног сбить, или до первой крови?
— С ног… — сказал Старский.
— Ишь ты, кровожадный какой… Вставай, Лимон!
— У меня очки…
— Сними очки! Ладно, кончай выебываться, ты что, рожи не увидишь перед собой. И ты, Мирский, не увиливай.
— От них не отвертишься, Лимонов, трусом назовут, ославят… — со вздохом сказал Мирский и стал снимать пиджак. — Ты здесь первый раз?
— Первый.
— Мы с тобой, как разумные интеллигентные люди, станем друг против друга и будем делать вид, как в катче, что деремся. Побольше руками маши только.
Сакс свел нас ниже бассейна на лужайку и выстроил противников друг против друга. Руководствуясь ему одному понятными соображениями. По-видимому, приблизительной равностью весов. Сына Димку он спарил с Костей Членом, коротенького Леньку Литвака поставил против Старского, Сакс не возразил против пары Мирский—Лимонов, себе выбрал, не щадя себя, трудного массивного Питера, а в адверсари Патрону достался хмурый молодой человек по фамилии или кличке Пушкин.
Этот самый молодой человек и был первым, свалившим противника. Едва Кирилл, забыв о свистке, закричал: «Начали!» — и, вспомнив о свистке, — засвистел, сырой, и большой, и тяжелый этот молодой человек, мотнув головою, ударил ею Патрона в живот и свалил его. Я успел увидеть падающего Патрона в момент, когда кулак Мирского попал в мой подбородок. Больно и сильно. Я хотел было закричать, что мы договаривались лишь махать кулаками, но не бить друг друга, однако фраза показалась мне невозможно длинной, посему я ответил жестом — ударил Мирского в тощий живот. Он преспокойно выдержал удар и не по-боксерски, но сбоку, запрещенным в боксе приемом, сильнейше врезал мне в ухо. «Сотби», бля, интеллигент… такое впечатление, что человек работает спарринг-партнером в карате-клубе в Гарлеме. Таким казался тихим и беспомощным…
Ухая, охая, сопя, хрипя и ругаясь, потные, «старики» и «молодежь» избивали друг друга, топчась по лужайке. Эфир над дерущимися был полон случайных восклицаний:
— На, держи, милый!
— А вот мы тебя!
— А хуя лысого, Димчик!
— Держись, дядь Лева!
— Блядь!
Несмотря на то, что и первая кровь, и сваливание с ног в случае Патрона были очевидны, побежденный вскочил и ударил хмурого Пушкина ногой в самое хрупкое у мужчины место — в яйца. Кирилл засвистел…
Следует заметить, что наблюдения мои над мордобитием на лужайке вынужденно отрывочны. Ибо, сам будучи участником, я не имел спокойного и «хорошего», как говорят американцы, времени, необходимого для обозрения. Я не заметил, я предполагаю, внушительный кусок времени. Каким-то образом оказалось, что я держу Мирского за голову и, прижимаясь к его наодеколоненной лысине, пытаюсь укусить его за ухо! Почему? Очевидно, из чувства мести. Насколько я помню, незадолго до этого Мирский, загнав меня в позицию, называемую в борьбе «партэр», удивительно больно и долго заламывал мне руку.
Грызя ухо Мирского, я огляделся вокруг. Никто уже не боксировал, бойцы перешли на катч и вольную, очень вольную борьбу. Питер бросил Сакса через себя, и тот, взмахнув крепкими рыжими ногами, неожиданно ловко не грохнулся на спину, но приземлился на мостик и из него ловко выпрямился.
— А-аааа! — закричал Мирский.
Кирилл, мерзко свистя, оторвал меня от уха и наодеколоненной лысины.
— Очнись, Лимонов, ухо откусишь!
Физиономия у Кирилла была довольная, ибо сам он не участвовал, сославшись на спину. Спина его выручала уже несколько лет.
— Дезертир! — бросил я.
— Мирский и Лимонов — выйдите оба с поля! — закричал Кирилл. — Я вас дисквалифицирую!
— Наконец догадался, — вздохнул Мирский, и мы, тяжело дыша, отошли и сели на отлогий склон, поднимающийся к бассейну, лицом к продолжающемуся рукоприкладству.
Питер лежал ничком, и Сакс, заломив питеровскую руку, на наших глазах перевернул его на спину. Прижал его грудь коленом.
— Победа! Нокаут! — возгласил Кирилл и засвистел. — Нокаут. Победа Сакса. Питер и Сакс, сойдите с поля!
— А нам что за очки? — осведомился Мирский, вытирая грудь чьей-то тишорт.
— Вам ничья. Зиро—зиро.
— Несправедливо, но хуй с тобой, Кирилл. Вообще-то ты должен был дисквалифицировать Лимона и присудить победу мне. За ухо нельзя. — Мирский потрогал свое ухо.
Сидя на задницах, переплетясь ногами, Димка и Член пробовали крепость шейных позвонков друг друга, испытывали их на растяжение, стараясь отжать подбородок противника как можно дальше от туловища. Оба кряхтели как тракторы.
