— Но что именно? — не унималась Лиззи. Понимая, что его спрашивают не о фасоне, а о цвете, Билл ответил:
— Лично мне нравится красный.
Ее глаза радостно загорелись. Доставить Лиззи удовольствие было проще простого.
— Я примерю прямо сейчас, — взвизгнула она и достала из шкафа красную юбку и красную с белым кофточку. С копной своих золотых волос она выглядела изумительно — юной и свежей, — ну просто как девушки с рекламного плаката дорогого шампуня.
— А может, вплести в волосы красную ленту? — задумчиво проговорила она. — Как ты считаешь?
Билл ощутил прилив едва ли не отеческих чувств: она действительно нуждалась в нем, в его помощи и защите. Сколь бы ни было велико его сходство с филином, как бы ни был он озабочен перспективой расплачиваться по долгам, Лиззи без него просто пропадет.
— Сегодня — первый день занятий, — сообщил он на следующий день грании.
— Ты потом обязательно расскажешь мне, как все прошло, — серьезно сказала она. — Только честно, без прикрас.
Ей было очень важно знать, как будут складываться дела у отца, как он будет выглядеть со стороны — достойно или глупо.
Билл заверил девушку, что расскажет ей всю правду, только правду и ничего, кроме правды, но в глубине души подумал, что, возможно, это обещание придется нарушить. Даже в том случае, если эта затея закончится полным провалом, он не сможет огорчить Гранию и, скорее всего, заверит ее, что все прошло отлично.
Когда они с Лиззи приехали в школу, Билл не узнал пыльную пристройку. Она буквально преобразилась. На стенах появились огромные плакаты, фотографии фонтана Треви, Колизея и «Давида» Микеланджело, репродукция «Моны Лизы», а также картины, изображающие бескрайние виноградники и блюда с итальянскими деликатесами. В комнате стоял стол, застланный красной, белой и зеленой гофрированной бумагой, а на нем — картонные тарелки, прикрытые целлофановой пленкой, и в них — настоящая еда: маленькие кусочки салями и сыра. На столе лежали также бумажные цветы, и к каждому цветку был прикреплен большой ярлык с его названием. Оказывается гвоздика по-итальянски называется garofano. Да, кто-то здесь изрядно потрудился.
Билл надеялся, что все это не окажется напрасным. Ради странной женщины с волосами необычного цвета — наполовину рыжими, наполовину седыми, которую называли просто Синьора, ради мужчины с добрым лицом, который суетился в глубине комнаты и, видимо, был отцом грании, ради всех тех людей, что смущенно расселись вокруг стола и, заметно нервничая, ожидали начала занятий. Всех их, как и его самого, привели сюда какие-то надежды и мечты, но ни один, судя по внешнему виду, не планировал сделать карьеру в международном банковском бизнесе.
Синьора сплела пальцы рук и заговорила.
— Mi chiamo Signora. Come si chiama?[20] — обратилась она к мужчине, в котором Билл предположил отца грании.
— Mi chiamo Aidan,[21] — ответил он.
И так далее, пока на этот вопрос не ответил каждый из сидящих. Лиззи это страшно понравилось.
— Mi chiamo Lizzie! — выкрикнула она, и все восхищенно улыбнулись — так, словно она продемонстрировала великие достижения в изучении итальянского языка.
— Давайте попробуем, чтобы наши имена звучали более по-итальянски. Вы могли бы сказать: «Mi chiamo Elizabetta».
Такой вариант понравился Лиззи еще больше, она стала твердить свое новое имя на все лады, и ее с трудом удалось остановить.
Потом все записали в своих тетрадях выражение «mi chiamo», вывели на карточках свои имена и прикрепили на грудь. А затем стали учить, как осведомляться друг у друга о самочувствии, спрашивать о том, который час, какой день недели, какое число и где живет собеседник.
— Chi е?[22] — задавала вопрос Синьора.
— Guglielmo,[23] — хором отвечал класс.
Скоро все явно расслабились. Синьора раздала листы с написанными выражениями, которые в этот день учили, уже знакомые всем по звучанию, и стало ясно, как трудно было бы произнести их, увидев только на бумаге. Они снова и снова задавали друг другу одни и те же вопросы: «Какой сегодня день? Как вас зовут? Который теперь час?» Всем это очень нравилось.
— Вепе,[24] — сказала Синьора, — у нас осталось еще десять минут. — Послышался огорченный выдох. Неужели прошло уже почти два часа? — Вы сегодня на славу потрудились. Сейчас мы перекусим, но, перед тем как съесть салями и сыр, вы должны научиться правильно произносить эти слова.
Тридцать взрослых, словно голодные дети, набросились на колбасу с сыром, старательно твердя их итальянские названия.
— Giovedi,[25] — сказала Синьора.
— Giovedi, — хором откликнулся класс. Билл начал аккуратно составлять стулья, один на другой возле стены Синьора посмотрела на отца грании, словно желая узнать, что он думает об уроке. Тот ответил ей одобрительным кивком. На помощь Биллу пришли другие учащиеся, и через пару минут в классе был наведен образцовый порядок. Уборщице здесь будет нечего делать.
Билл и Лиззи вышли к автобусной остановке.
— Ti amo, — неожиданно сказала ему она.
— Что это значит? — спросил Билл.
— Ой, не прикидывайся, будто не знаешь! — улыбнулась Лиззи. От ее улыбки у него таяло сердце. — Ну, пошевели мозгами! Что такое «ti»?
— По-моему, это означает «ты», — сказал Билл.
— А что такое «ато»?
— Любовь?
— Это значит: «Я тебя люблю».
— Откуда ты знаешь? — спросил потрясенный Билл.
— Я спросила у Синьоры, перед тем как уйти. А она сказала, что эти два слова — самые лучшие в мире.
— Так оно и есть, — согласился Билл.
В конце концов, из этих курсов итальянского, может, и впрямь выйдет толк.
Все вышло именно так, как предсказывала Грания, но не из-за того, что Лиззи стало неинтересно, а потому, что в Дублин приехала ее мать.
— Она не была здесь целую вечность, и я просто обязана встретить ее на вокзале, — извиняющимся тоном сказала она Биллу.
— Но разве ты не можешь сказать ей, что вернешься домой в половине девятого? — взмолился Билл. Он был уверен, что если Signorina Elizabetta пропустит хотя бы одно занятие, то не появится там уже никогда. Она наверняка заявит, что слишком сильно отстала от группы и уже не сможет догнать остальных.
— Ну правда же, Билл, мама бывает в Дублине очень редко. Я не могу ее не встретить.
Билл хмуро молчал.
— Ты ведь так сильно любишь свою маму, что даже живешь с ней под одной крышей, а я свою, получается, даже встретить на станции Хьюстон не могу? Можно подумать, я прошу у тебя так уж много!
— Нет, не много, — пришлось ему согласиться.
— И вот что еще, Билл, не мог бы ты одолжить мне денег на такси? Мама ненавидит автобус.
— А она сама не может заплатить за такси?
— О, не будь таким жадюгой, сквалыгой и скупердяем!
— Но это же нечестно, Лиззи! Это несправедливо и неправильно!
— Ну и ладно! — передернула плечами Лиззи.
— Что означает твое «ладно»?
— Что означает, то и означает. Наслаждайся своим итальянским и передай от меня привет Синьоре.
— На, держи деньги на такси.
— Нет, не нужны мне твои подачки! Тем более, когда у тебя такая кислая рожа!
— Я очень хочу, чтобы вы с мамой доехали до дома на такси, поэтому я убедительно прошу тебя взять эти деньги. Если ты это сделаешь, я буду совершенно счастлив, почувствую себя щедрым и великодушным. Пожалуйста, Лиззи, возьми их! Очень тебя прошу!
— Ну ладно, если уж ты так этого хочешь. Он поцеловал ее в лоб.
— Смогу я хотя бы на этот раз познакомиться с твоей мамой?
— Очень надеюсь на это, Билл. Ты знаешь, я еще в прошлый раз хотела вас познакомить, но у нее здесь столько подруг, и с каждой нужно было встретиться… На них ушло все время, что она тут пробыла.
Про себя Билл подумал, что почему-то ни одна из многочисленных подруг матери Лиззи не изъявила желания приехать за ней на вокзал на такси или на собственной машине. Однако вслух он этого, естественно, не произнес.
— Dov'e la bella Elizabetta?[26] — спросила Синьора на следующем занятии.
— La bella Elizabetta е andata alia stazione, — с удивлением услышал Билл собственный голос. — La madre di Elizabetta arriva stasera.[27]
Синьора было восхищена.
— Benissimo, Guglielmo. Bravo, bravo![28] — радостно захлопала она в ладоши.
— Ах ты, зубрила несчастный! Небось всю ночь над учебником корпел? Перед училкой выслуживаешься? — злобно прошипел сквозь зубы крепыш, сидевший рядом с Биллом. На бирке, прикрепленной к лацкану его пиджака, синим цветом значилось: «Луиджи». На самом деле его звали Лу.
— Ничего я не зубрил. Слово «andato» мы проходили на прошлой неделе, а слово «stasera» еще в первый день. Все эти слова нам положено знать.
— Ай, ладно, не дергайся! — поморщился Лу и присоединился к классу, который хором кричал, что на этой piazza много красивых домов. — «Много красивых домов…» Вранье! Сплошное вранье, — снова забормотал он, глядя в окно, за которым раскинулся грязный и запущенный школьный двор с постройками, похожими на бараки.
