Ознакомительная версия.
Я Господь, Бог твой, да не будет у тебя других богов кроме Меня.
– Потрясающая культура и цивилизация, – повторила Гера.
– Ну и что, – сказал я, – подумаешь. Какие-то протестанты арендовали щит и рекламируют свою амбарную книгу. В смысле Библию. Смешного вокруг много, никто не спорит. Но я все равно не могу поверить, что человеческие языки и религии, одно перечисление которых занимает целую энциклопедию – это побочный эффект продовольственной программы вампиров.
– А что тебя смущает?
– Несоразмерность цели и результата. Это как строить огромный металлургический комбинат, чтобы наладить выпуск… Не знаю… Скрепок.
– Если бы вампиры сами придумывали все эти культуры и религии, тогда действительно было бы хлопотно, – ответила она. – Только это ведь делают люди. Это, как ты сам выразился, побочный эффект.
– Но если единственная задача людей – кормление вампиров, получается, что у человеческой цивилизации очень низкий коэффициент полезного действия.
– А почему он должен быть высоким? Какая нам разница? Нам что, надо перед кем-то отчитываться?
– Это верно, но… Все равно не верю. В природе нет ничего лишнего. А здесь лишнее почти все.
Гера нахмурилась. Выглядело это так, словно она злится, но я уже знал, что у нее бывает такое выражение лица, когда она о чем-то сосредоточенно думает.
– Ты знаешь, кто такие термиты? – спросила она.
– Да. Слепые белые муравьи. Они выедают изнутри деревянные вещи. Про них еще этот писал, как его, Мракес.
– Маркес? – переспросила Гера.
– Может. Я не читал, знаю чисто по дискурсу. Как и про термитов. Живых не видел.
– Я тоже, – сказала Гера. – Но я видела про них фильм. У термитов есть король и королева, которых охраняют обычные термиты. Король и королева сидят в своих камерах, откуда нельзя вылезти, а рабочие термиты постоянно их вылизывают и кормят. У термитов есть свой архитектурный стиль – такая, типа, кислотная готика. Есть сложная социальная иерархия. Много разных профессий – рабочие, солдаты, инженеры. Больше всего меня поразило, что новый термитник возникает, когда молодые король и королева улетают из старого строить другое царство. Прилетев на место, они для начала отгрызают друг другу крылья…
– Ты хочешь сравнить цивилизацию людей с термитником? – перебил я.
Она кивнула.
– Уже одно то, что ты это делаешь, – сказал я, – показывает, насколько люди и термиты далеки друг от друга.
– Почему?
– Потому что два термита никогда не будут говорить о том, что их термитник похож на готичный собор.
– Во-первых, – сказала Гера, – не готичный, а готический. Во-вторых, никто не знает, что обсуждают термиты. В-третьих, я не договорила. В фильме рассказывали, что есть две разновидности термитов-солдат. Бывают обычные солдаты – у них на голове что-то вроде кусачек. А еще бывают носатые термиты – у них на голове такой длинный штырь. Этот штырь смазывается химическим раздражителем, экстрактом их лобной железы. Когда выяснилось, что экстракт лобной железы термита помогает при лечении болезней, термитов стали разводить искусственно, чтобы получать это вещество. Если бы носатому термиту из такого искусственно устроенного термитника сказали, что вся их огромная сложная монархия, вся их уникальная архитектура и гармоничный социальный строй – это побочные следствия того, что каким-то обезьянам нужен экстракт их лобной железы, термит бы не поверил. А если бы и поверил, то увидел бы в этом чудовищную и оскорбительную несоразмерность.
– Экстракт лобной железы менеджера низшего звена, – повторил я. – Красивое сравнение…
– Прямо по Энлилю Маратовичу. Только давай без наездов на офисный пролетариат, это пошло. Ребята в офисе ничем не хуже нас, просто нам повезло, а им нет.
– Ладно, – сказал я миролюбиво, – пусть будет менеджер среднего звена.
Мы приближались к храму Христа Спасителя. Гера указала на одну из скамеек. Я увидел на ее спинке сделанную желтым распылителем надпись:
Христос – это Яхве для бедных.
В русской культуре последних лет все так смешалось, что невозможно было понять – то ли это хула на Спасителя, то ли, наоборот, хвала ему… Отчего-то я вспомнил о порванной купюре, которую мне дал Энлиль Маратович, вынул ее из кармана и прочел надписи вокруг пирамиды с глазом:
– «Novus Ordo Seclorum» и «Annuit Caeptis». Как это переводится?
– «Новый мировой порядок», – сказала Гера, – и что-то вроде «наши усилия принимаются с приязнью».
– И какой в этом смысл?
– Просто масонская белиберда. Ты не там ищешь.
– Наверно, – сказал я. – Важен был сам его жест, да? То, что он порвал банкноту? Может, существует какая-то особенная технология уничтожения денег. Нечто вроде аннигиляции, при которой выделяется заключенная в них энергия.
– Это как, например?
Я задумался.
– Ну допустим, переводят деньги на специальный счет. А потом как-то по-особому уничтожают. Когда деньги исчезают, выделяется жизненная сила, и вампиры ее впитывают…
– Неправдоподобно, – сказала Гера. – Где выделяется жизненная сила? Счет ведь в банковской компьютерной системе. Невозможно сказать, где именно он находится.
– Может быть, вампиры собираются вокруг ноута, с которого посылают команду куда-нибудь на Каймановы острова. А у этого ноута на USB висит особая вампирская фишка.
Гера засмеялась.
– Чего? – спросил я.
– Представляю себе, как наши во время дефолтов гуляют.
– А это, кстати, ценная мысль, – сказал я. – Может быть, все вообще делают централизованно. Типа опускают доллар на десять процентов и прутся потом полгода.
Гера вдруг остановилась.
– Стоп, – сказала она. – Кажется…
– Что такое?
– Я только что все поняла.
– Что ты поняла?
– Скорей всего, вампиры пьют не человеческую красную жидкость, а особый напиток. Он называется «баблос». Его делают из старых банкнот, подлежащих уничтожению. Поэтому Энлиль бумажку и порвал.
– С чего ты взяла?
– Я вспомнила разговор, который случайно слышала. Один вампир при мне спросил Энлиля, все ли готово, чтобы сосать баблос. А Энлиль ответил, что еще не пришла партия старых денег с Гознака. Тогда я вообще не поняла, о чем они. Только сейчас все встало на места.
– Партия старых денег с Гознака? – переспросил я недоверчиво.
– Подумай сам. Люди постоянно теребят деньги в руках, пересчитывают, прячут, надписывают, хранят. Это для них самый важный материальный объект. В результате банкноты пропитываются их жизненной силой. Чем дольше бумажка находится в обращении, тем сильнее она заряжается. А когда она становится совсем ветхой и буквально сочится человеческой энергией, ее изымают из обращения. И вампиры готовят из нее свой дринк.
Я задумался. Звучало это, конечно, странно и не особо аппетитно – но правдоподобнее, чем моя версия про счета на Каймановых островах.
– Интересно, – сказал я. – А кто этот другой вампир, с которым говорил Энлиль Маратович?
– Его зовут Митра.
– Ты знаешь Митру? – удивился я. – Хотя да, конечно… Это ведь он мне твое письмо и передал.
– Он про тебя очень смешно рассказывал, – сообщила Гера. – Говорил, что…
Она ойкнула и прикрыла ладошкой рот, словно сказала лишнее.
– Что он говорил?
– Ничего. Замнем.
– Нет, говори уж, раз начала.
– Я не помню, – ответила Гера. – Ты думаешь мы только про тебя с ним беседуем? У нас других тем хватает.
– А что за темы, если не секрет?
Гера улыбнулась:
– Он мне комплименты делает.
– Какие?
– Не скажу, – ответила Гера. – Не хочу сковывать твое воображение примером. Вдруг ты сам захочешь сделать мне комплимент.
– А тебе нужны комплименты?
– Девушкам всегда нужны комплименты.
– Разве ты девушка? Ты вампирка. Сама ведь в письме написала.
Сказав это, я понял, что совершил ошибку. Но было уже поздно. Гера нахмурилась. Мы перешли дорогу и молча пошли по Волхонке. Через минуту или две она сказала:
– Вспомнила, что Митра говорил. Он рассказывал, что у тебя дома осталась картотека покойного Брамы. Весь сомнительный материал оттуда убрали, завалялась только одна пробирка с препаратом времен второй мировой. Что-то про нордический секс в зоопарке, так кажется. Он сказал, ты ее досуха вылизал.
– Да врет он все, – возмутился я. – Я… да, попробовал. Ну, может, пару раз. И все. Там еще есть. Было, во всяком случае, если не вытекло… А сам этот Митра, между прочим…
Гера засмеялась.
– А что ты оправдываешься?
– Я не оправдываюсь, – сказал я. – Просто не люблю, когда о людях плохо говорят за спиной.
– А что здесь плохого? Если бы это было плохо, ты бы, наверно, не стал вылизывать эту пробирку досуха, верно?
Я не нашелся, что ответить. Гера подошла к краю тротуара, остановилась и подняла руку.
– Ты чего? – спросил я.
– Дальше я поеду на машине.
– Я тебя так утомил?
– Нет, что ты. Совсем наоборот. Просто мне пора.
Ознакомительная версия.
