Сидевшие на цепи собаки рычали на них, стоило подойти слишком близко, - летом собак держат впроголодь, и они становятся еще свирепее из-за того, что ошейником до крови натирают шею. Что касается ухода за собаками, то тут философия у индейцев простая. Корми их хорошо зимой, когда надо тянуть нарты, а летом — пустой перевод мяса. Им надо давать лишь столько, чтобы они не околели с голоду. Утрамбованная земля вокруг столбов, к которым были привязаны собаки, отличалась поразительной чистотой. Пес, весь недельный рацион которого составляют две или три рыбы, гадит мало.
Над головой, жужжа, кружили рои раскормленных навозных мух. Несколько раз им пришлось перешагивать через зеленоватые слизистые ручейки, которые, наподобие открытых канализационных канав, лениво струились из елового леска позади поселка, превратившегося в огромную общественную уборную под открытым небом. С этих пор, подумала Кэнайна, тут и будет мой дом.
Они подошли к белому забору, и Кэнайна отворила калитку. Мать внезапно застыла и широко раскрытыми от испуга глазами уставилась на дом Рамзеев. Кэнайна ждала. Губы матери запрыгали, она не трогалась с места.
— Иди, — сказала она, — скажи, что я благодарю их.
Кэнайна одна побежала по дощатому настилу и легонько постучала в дверь. В прихожей появилась миссис Рамзей.
— Я за вещами, — сказала Кэнайна.
Джоан Рамзей увидела у калитки Дэзи Биверскин.
— Мама боится войти, — объяснила Кэнайна. — Она просила поблагодарить за то, что вы взяли меня к себе.
— Нет, нет, пусть непременно войдет, — сказала Джоан Рамзей. — Будем пить чай.
Она вышла вместе с Кэнайной на веранду и знаком пригласила Дэзи войти. Круглое морщинистое лицо Дэзи Биверскин просияло в улыбке, но индианка не двинулась с места.
— Поговори с ней, Кэнайна, скажи, что я прошу ее войти.
Кэнайна передала ее приглашение на языке кри, и Дэзи Биверскин медленно пошла по дорожке к дому. Когда она подошла к веранде, Джоан Рамзей взяла ее за руку и повела в гостиную. Дэзи Биверскин бывала в церкви и в лавке, но никогда еще не была она в доме белых, и глаза ее испуганно блуждали, как у только что пойманного зверя. Она неловко присела на краешек дивана.
— Я поставлю чай, — сказала Джоан Рамзей и вышла на кухню. Потом она крикнула: — Кэнайна, Джон сегодня как раз в лавке, пойди, пожалуйста, и скажи ему, чтобы он пришел как можно скорее.
Кэнайна вышла в прихожую.
— Я перевожу лучше Джона, — сказала она.
— Я знаю, — согласилась Джоан Рамзей. — Но сегодня, я думаю, пускай попереводит Джон.
Кэнайна возвратилась с рослым крючконосым индейцем-толмачом. На столике перед диваном стояли чайник, печенье, сахар, сливки и четыре чашки. Кэнайна мгновенно заметила, что их четыре. Стало быть, на этот раз ей не велят уйти.
— Разливай, Кэнайна, — сказала Джоан Рамзей. — Сначала налей матери.
Кэнайна сидела на диване и разливала чай. Она видела, что мать успокоилась и расположилась поудобнее. Дэзи Биверскин наблюдала за тем, как Кэнайна обращается с хрупким фарфором, и глаза ее сияли от гордости, индианка всю жизнь пила только из жестяной кружки, и Кэнайна знала, что для матери все это само по себе великое и небывалое событие, а тут еще всем заправляет ее собственная дочь. Кэнайна догадалась, что миссис Рамзей устроила это нарочно, чтобы показать Дэзи хотя бы краешек той жизни, которая теперь заявляла свои права на Кэнайну.
Несколько минут миссис Рамзей и мать Кэнайны потолковали через Джока о лове осетра и перспективах предстоящей зимней охоты на бобров. Сначала индианка отвечала робко и односложно, но вскоре обрела уверенность и заговорила непринужденно и свободно. Затем Джоан Рамзей перевела разговор на Кэнайну.
- Еще ни один школьник мускек-овак не учился так, как Кэнайна. Вы знали об этом?
Джон повторил вопрос на диалекте кри. Мать Кэнайны не знала, но горделиво улыбнулась и кивнула.
- Кэнайна сдавала такие же письменные экзамены, как все белые дети, но лишь немногие из них, только самые умные, получили такие высокие отметки, как у Кэнайны.
Прежде чем перевести это на кри, Джону пришлось сперва объяснить Дэзи, что такое экзамены и отметки. Дэзи Биверскин улыбнулась и снова кивнула.
— Кэнайна дольше ходила в школу, чем все другие дети мускек-оваков,
но она еще многому могла бы научиться в больших школах в городах белых людей на юге. Ученье дается ей легко. Было бы ужасной ошибкой, если бы она сейчас прекратила занятия.
На сей раз мать Кэнайны не кивнула утвердительно и не улыбнулась. Только стала испытующе вглядываться в лицо Джоан Рамзей.
— Она должна поступить в старшие классы, в полную среднюю школу, как называют это белые, — продолжала Джоан Рамзей. — Для этого ей придется жить в городе на юге и ходить в школу вместе с белыми детьми. Это не бесплатная школа, как тот интернат, но мы с мистером Рамзеем будем вносить эту плату, а Кэнайна могла бы в возмещение каждое лето помогать мне по хозяйству. Она могла бы поселиться у моей сестры в Блэквуде и ходить там в школу.
Кэнайна не верила своим ушам и напряженно смотрела на мать, когда Джок повторил все это на кри. Круглое морщинистое лицо матери омрачилось.
— Это нехорошо, — коротко сказала она, — учиться на белую. Она должна теперь учиться на мускек-овак, должна научиться управлять каноэ, сушить бобровые шкуры, ловить кроликов, а то ни один мускек-овак не возьмет ее в жены.
— Кэнайна может научиться этому в любое время, как только ей понадобится, — уверяла миссис Рамзей. — Но если идти в школу, это надо делать сейчас. Может, она станет медицинской сестрой или учительницей, и правительство будет платить ей за то, что она вернется в Кэйп-Кри лечить и учить свое племя. Что за беда, если она тогда не будет ничего смыслить в ловле кроликов? Она станет важным человеком в Кэйп-Кри. И Джо и Дэзи Биверскины тоже будут важными людьми, потому что они ее родители.
После того как Джок перевел эти слова, мать Кэнайны долго, очень долго глядела в пол. Потом заговорила, не поднимая глаз. Голос ее звучал мягко, как шелестит ветер в верхушках елей, и речь ее текла свободно и мелодично, потому что язык кри, где много гласных и мало резких согласных звуков, очень музыкален. Время от времени она умолкала, чтобы Джок перевел ее слова.
— Я так долго ждала своего часа, — неторопливо начала она, — ждала, когда стану матерью, но у меня отняли всех моих детей. Сперва кашель, который заставлял их харкать кровью в снег. Теперь вот — школа белых. Я думала, в этом году школе придет конец, и дочь вернется домой. Думала, наконец-то стану матерью - об этом так тосковало мое женское сердце. Я очень радовалась. Хотела научить ее дубить лосиные шкуры, шить мокасины, коптить рыбу, чтобы не портилась за зиму и не прогоркла... научить ее быть женщиной мускек-овак.
Несколько секунд она молчала, а когда заговорила вновь, взгляд ее упирался прямо в лицо Джоан Рамзей, но лицо белой женщины ничего не выражало, потому что она не знала еще, что говорит индианка.
- Я знаю, что для ребенка хорошо ходить в школу, — продолжала мать Кэнайны. — Так вот, я отпускаю ее — пусть работает здесь у вас. Можете послать ее в свою школу. Теперь вы станете матерью Кэнайны Биверскин. Для Кэнайны так лучше, но для старой женщины, которая родила ее и вскормила, это хуже самых лютых морозов. Мне и так никогда не дано было подолгу оставаться ей матерью.
Несмотря на полноту, Дэзи Биверскин проворно поднялась из-за стола. В глазах ее стояли слезы. Джок еще переводил ее слова миссис Рамзей, когда индианка, тяжело ступая, вышла за дверь к калитке. Кэнайна ринулась было за матерью, но у нее перехватило горло, и она не смогла ничего крикнуть ей на прощанье. Индианка быстро шагала вниз по откосу к вигвамам мускек-оваков. Она ни разу не обернулась.
Джоан Рамзей объявила, что целую вечность не видела сестру, живущую в Блэквуде, и решила съездить туда вместе с Кэнайной. Выехали в середине августа, так чтобы миссис Рамзей успела побыть у сестры, а Кэнайна — сделать покупки до начала занятий. Как по-велось, почти все население Кэйп-Кри высыпало на берег Киставани проводить самолет; с одной стороны сгрудились мальчики и мужчины, с другой, поодаль от них, — женщины и девочки. Кэнайна увидела отца: с бесстрастным видом и непроницаемым лицом стоял он в группе мужчин. Она поискала в толпе мать, но ее там не было.
На следующее утро Джоан Рамзей и Кэнайна сели в Мусони на поезд и покатили на юг. Уже дважды ехала Кэнайна этим поездом: один раз - в санаторий, а через шесть лет — назад, в Кэйп-Кри, и оба раза испытывала ужас перед местом, к которому мчал ее поезд. Сейчас она была счастлива и с нетерпением и волнением стремилась к новой жизни, которая ждала ее впереди. Поздно вечером они прибыли в Блэквуд.
