Ознакомительная версия.
— Уперлась в читалку, когда я завалился.
— Выжил ее, значит, — заключил Отличник. — Ванька, ну ты обурел совсем — грязным задом на чистый стол!..
Ванька яростно ударил по струнам и вместо ответа заорал:
— В универмаге наверху я
Купил доху я на меху я,
Купив доху, дал маху я:
Доха не греет…
Абсолютно!
— Во-первых, — раздраженно начал Отличник, — не ори на всю общагу. Во-вторых, убирайся со стола. В-третьих, эту песню я слышал от тебя уже миллион раз. Спел бы чего-нибудь хорошее, если уж не можешь не петь. Хотя бы свою «Белую акацию».
— Хорошее?.. — переспросил Ванька, нехотя слезая на пол, и задумался. — Ладно, харя, хорошее… Песня! — торжественно объявил он и остановился посреди комнаты, опустив голову. Затем рука его вдруг стремительно залетала по струнам, и он заревел с бычьей мощью:
Долго шли зноем и морозами,
Все снесли и остались вольными,
Жрали снег с кашею березовой
И росли вровень с колокольнями.
Если плач — не жалели соли мы,
Если пир — сахарного пряника.
Звонари черными мозолями
Рвали нерв медного динамика
Но с каждым днем времена меняются:
Купола растеряли золото,
Звонари по миру слоняются,
Колокола сбиты и расколоты.
Что же мы ходим вкруг да около
На своем поле как подпольщики?
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь — время колокольчиков!
Век жуем матюки с молитвами,
Век живем, хоть шары нам выколи,
Спим да пьем сутками и литрами,
Не поем — петь уже отвыкли мы.
Долго ждем — все ходили грязные,
Оттого сделались похожие.
А под дождем оказались разные,
Большинство — честные, хорошие.
А под дождем все дороги радугой.
Быть беде — нынче нам до смеха ли?
Но если есть колокольчик под дугой,
Значит, так: заряжай, поехали!
Зазвенит сердце под рубашкою,
Второпях врассыпную вороны.
Эх, выводи коренных с пристяжкою,
Да рванем на четыре стороны.
Полетим, засвистим, защелкаем,
Проберет до костей, до кончиков.
Эй, братва, чуете печенками
Грозный смех русских колокольчиков?
Но сколько лет лошади не кованы,
Ни одно колесо не мазано,
Седел нет, плетки разворованы,
И давно все узлы развязаны.
Но пусть разбит батюшка Царь-колокол,
Мы пришли, мы пришли с гитарами,
Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл
Околдовали нас первыми ударами.
И в груди искры электричества.
Шапки в снег, и рваните звонче-ка,
Рок-н-ролл, славное язычество,
Я люблю время колокольчиков! 1
Отличник слушал со все возрастающим изумлением. Ванька прыгал по комнате, как чертик, изгибался, подражая рок-певцам, то скрючиваясь над гитарой, то отбрасывая плечи назад и задирая бороду к потолку. Он орал и хрипел, брызгался слюной. Вены на его шее набухли. На лбу проступили сосуды, цепкими лапками охватывая виски.
Ванька не просто пел — песня у него шла горлом, как кровь.
— Что это за песня? — потрясенно спросил Отличник.
— Сам сочинил, — с трудом переводя дух сообщил Ванька и рухнул на кровать Серафимы, разбросав руки и ноги и выронив гитару.
Отличник сел на свою койку, сцепил пальцы и задумался.
— Ты чего сюда-то прибежал? — наконец спросил он, словно хотел высокую ноту, грозящую вырваться из земного притяжения, перевести в низкую, земную. — Ты же бухал у Маркелова.
— Я Маркелу только что по роже дал… Он прибежал весь на понтах, пальцы веером, на ногах фигушки: «Я на арбузной корке плавал, мне чайки на грудь срали!..» Терпеть не могу такие навороты, вот и вмочил.
— Ну, Ванька, как можно — ни за что ни про что…
— Так и нужно. А за что-нибудь их, сук, вообще убивать надо.
— Ты, Ванька, сегодня какой-то не такой…
— Устал я, отец. До жопы устал. Всю душу изорвал.
— Зачем же ты ее рвал?
— Душа ищет иконы, а кругом рыла свиные. Так бы и стрелял.
— Какой ты, Ванька, злой, оказывается… Нельзя так.
— А-а, плевать, — ответил Ванька. — Я — талант, мне все можно.
— Что значит «все»?
— А все. Соврать, убить, изнасиловать, украсть. — Ванька подумал и с уверенностью добавил: — Предать. Да. А меня все должны любить, жалеть и спасать.
— Ни фига себе! — изумился Отличник. — Это почему?
— Потому что я — талант. Талант в человеке — произведение искусства природы. Произведение искусства строится только на конфликте. Поэтому я и иду наперекор.
— А как же люди? Для кого твой талант? Для себя?
— Не для себя. Я такая же сволочь, как и все остальные. Ничего я в своем таланте не понимаю и его недостоин. Не знаю, кому он на хер нужен. Никому. Так просто — в белый свет как в копеечку…
— Но совесть, порядочность… Все законы человечности…
— Нету ничего. Есть только моя обязанность перед моим талантом сберечь его любой ценой. Все, что я делаю для этого, и есть добро.
— Тогда это не талант, а что-то… чудовищное.
— Талант. Только одному он все разрешает, а другому не все. И хрен я знаю почему. Уж такой он.
— Ну ладно, пусть так. Только ведь есть и долг перед истиной…
— Что за истина? Бог? Если он есть, пусть только попробует рыпнуться, когда судить меня начнет. Я столько ему предъяв выстрою на то, что он мне обязан был дать, но не дал, что он сам в десять раз грязнее меня окажется. Зашкерил счастье человеческое, кроила, и торгует им… На хер он мне такой нужен. Бог — это слишком просто, отец. Если бы он был, я бы его сразу вычислил.
— Ну а будущее? Как тебя потом будут судить?
— По хрену. Кто чище меня, тот не судит, а жалеет. А кто грязнее — и права не имеет на суд. Этого я, отец, не боюсь. Все равно там и дальше такое же скотство и блядство будет. Дураки, конечно, в моем грязном белье копаться бы начали — кому вломил, кого трахнул… А те, чистые, только душу должны увидеть, не будут рыться в этом говне времен. Им же по фиг — мучился ли, страдал ли. Им же интересно, что напишу, что сделаю, и все, нету больше ничего, им интересного. Поэтому и будущего нет. Поэтому могу делать чего хочу. Нет никакой истины, кроме моего таланта. Нету никакого добра, кроме спасения его любой ценой. Нет ни греха, ни вины, ни искупления — только бесконечный поток предательств и преступлений во имя таланта. Круговорот говна в природе. Так что мне все можно, и я все сделаю…
— Как же тебя любить-то такого?
— Любовь тоже талант. Значит, ей закон не писан.
— Много ты хочешь от жизни…
— Это много? Это и есть то, что каждому положено от рождения, как руки и ноги. Это минимум, понял?
— А что же делать-то тогда?.. — совсем растерялся подавленный Отличник.
— Что делать, кто виноват, кому на Руси жить хорошо… Что хочешь, то и делай. Все позволено. Поэтому и душа болит, отец. Дай денег на пазырь.
Отличник тяжело размышлял.
— А сколько надо? — спросил он.
Ванька от удивления сел, потом заржал и повалился обратно.
— Нет, харя, я у тебя не возьму. Купи лучше цветов Серафиме.
Проснулся Отличник отчего-то в шесть утра, больше заснуть не смог и решил пойти учиться в читалку. Он уселся там в дальнем углу, просторно разложив по парте учебники и тетради, но только успел прочесть страницу, как в читалку ввалилась компания Вадика Стрельченко. Поскольку вахтер где-то спал, забрав ключ от входной двери, компания решила выбраться на улицу через окно читалки. Отличник увидел Новиченко, Аргунова, Каменева, Карелиных, Бумагина, Беловых, а среди них и Нелли с Лелей. Все они не заметили Отличника, с хохотом и визгом влезая на подоконник и оттуда спрыгивая на газон. Только Леля увидела его.
— Стрельченко, я остаюсь!.. — крикнула Леля, направляясь к Отличнику.
Она тяжело рухнула рядом, молча обняла его и поцеловала мокрыми губами в ухо.
— А мы с вечера пьем, — сказала она. — Я уже такая косая…
— Я, между прочим, учусь, — холодно заметил Отличник.
— Фу, Отличничек. — Леля надула губы. — Ты как в семьсот десятой жить начал, так сразу таким занудой стал…
Ознакомительная версия.
